ЗАПЛЕСН.
Я очень хорошо помню тот день, после которого перестала пытаться понять ход человеческой мысли, и найти в поступках людей какую-то логику. С тех самых пор я не задаюсь бессмысленными вопросами вроде: «Почему же он(а) так поступил(а)?» «Чего они хотели этим добиться?» «Зачем это было сделано?». Разумных ответов на них, как правило, нет, нет, поэтому поиски смысла в действиях окружающих способны быстро завести в тупик, и даже довести до слепого отчаяния.
Осознание этого пришло ко мне летом 1999 года, когда в весьма почтенном возрасте умерла моя бабушка, и, похоронив ее, мы принялись разгребать квартиру, которую она 45 лет забивала под завязку всевозможными вещами.
Мне нередко приходилось слышать, что люди, пережившие войну и голодные годы, после этого приобретали «синдром Плюшкина», и начинали запасатьсямылом, сахаром и спичками едой и вещами впрок, собирая их дома такое количество, которое не смогли бы съесть и износить за две жизни.
Что-то похожее наблюдалось и у моей бабушки, и масштаб этого бедствия, слегка пугавший нас, пока она была жива, после ее смерти оказался ужасающим. В двухкомнатной сталинской квартире общим метражом около 60 кв. метров каким-то неведомым барахлом были заполнены несколько шкафов высотой почти до потолка, комоды, буфет в зале, здоровенная кладовка, отсеки под метровой ширины подоконниками, адовых размеров антресоли, которые никто не трогал и даже не открывал лет двадцать - с тех пор, как у самой бабушки не стало сил туда лазить (никого больше она к своей сокровищнице не подпускала, да и никому, честно говоря, это даром было не нужно).
И вот теперь, после ее смерти, все это богатство нам предстояло разобрать.
Опущу пока рассказ о том, как мама, обведя безумным взором предстоящий фронт работ, села на пол и заплакала: «Нееет, я не полезу на антресоли! Не хочу! Там, наверное, давно какой-нибудь скелет сгнил!». Как-нибудь в следующий раз, не сейчас, расскажу и о том, как я вычищала авгиевы конюшни разгребала эти треклятые антресоли, и была готова побиться об заклад, что бабушка каким-то неведомым науке способом ухитрилась затолкать в эти два квадратных метра столько барахла, что оно после вытаскивания целиком заполнило двадцатиметровую комнату. И как я нашла там сервиз, подаренный маме на свадьбу и сразу же припрятанный бабушкой подальше, так что спустя 25 лет уже никто не мог вспомнить, как этот сервиз выглядел и откуда был привезен – ни мои родители, ни тот, кто им его подарил.
Расскажу в этот раз только о варенье, чтобы не растекаться мыслию, и быть ближе к теме. ( Collapse )
Осознание этого пришло ко мне летом 1999 года, когда в весьма почтенном возрасте умерла моя бабушка, и, похоронив ее, мы принялись разгребать квартиру, которую она 45 лет забивала под завязку всевозможными вещами.
Мне нередко приходилось слышать, что люди, пережившие войну и голодные годы, после этого приобретали «синдром Плюшкина», и начинали запасаться
Что-то похожее наблюдалось и у моей бабушки, и масштаб этого бедствия, слегка пугавший нас, пока она была жива, после ее смерти оказался ужасающим. В двухкомнатной сталинской квартире общим метражом около 60 кв. метров каким-то неведомым барахлом были заполнены несколько шкафов высотой почти до потолка, комоды, буфет в зале, здоровенная кладовка, отсеки под метровой ширины подоконниками, адовых размеров антресоли, которые никто не трогал и даже не открывал лет двадцать - с тех пор, как у самой бабушки не стало сил туда лазить (никого больше она к своей сокровищнице не подпускала, да и никому, честно говоря, это даром было не нужно).
И вот теперь, после ее смерти, все это богатство нам предстояло разобрать.
Опущу пока рассказ о том, как мама, обведя безумным взором предстоящий фронт работ, села на пол и заплакала: «Нееет, я не полезу на антресоли! Не хочу! Там, наверное, давно какой-нибудь скелет сгнил!». Как-нибудь в следующий раз, не сейчас, расскажу и о том, как я
Расскажу в этот раз только о варенье, чтобы не растекаться мыслию, и быть ближе к теме. ( Collapse )
