часть вторая
– До этого спектакля, доводилось ли вам читать Бродского вслух кому-то?
– Нет, никогда. Только пару раз ему самому, когда он просил меня “Мышь, прочти вот это, я хочу услышать другой голос”. А так… Иногда читаю себе – как другие люди поют в ванне, под душем. Самому себе читаю, когда я один, и никто не слышит. Но я не заучивал ничего наизусть со школьного возраста, когда нам задавали “Евгения Онегина”: “Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог“… Как и другие стихи в младших классах. Потом была только проза – в театре. Хотя, я очень хорошо помнил многие русские песни, которые пела моя мама. С детства помнил “Калина красная, калина вызрела”, какие-то довоенные…
Потом появились Галич, Окуджава, позже добавился Володя Высоцкий, особенно когда мы с ним сдружились. Наверное, три четверти его репертуара я знал наизусть. Даже немного сам играл на гитаре, когда мы с ним общались в Париже, в Нью-Йорке. Мы с Володей несколько раз пели под гитару в два голоса…
– Что нового вам открылось в Бродском, в его поэзии во время работы над спектаклем?
– Наверное, глубже понимаешь, про что стихи, когда долго повторяешь их, бубнишь про себя, вслушиваешься в мелодию, ритм. Кто-то читает вслух или про себя, и пытается понять. У меня – странная методика: к каждому стихотворению особый подход. Я читаю, слушаю, и возникают какие-то абстрактные вещи, чисто фонетически созвучные – совпадения ударений второй и четвертой строки, например, или первой и третьей. Мы много раз с Алвисом Херманисом читали стихи Иосифа. Часами сидели, читали и перечитывали вместе. И вдруг он говорил: “Вот здесь должна быть эта музыка, а вот здесь – никакой, а эти стансы – без танца…” И какие-то вещи возникали неожиданно. Например, просыпаешься и про себя читаешь, еще лежа в постели, довольно длинные “Стихи стене”, или “Портрет трагедии”.
Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины,
ее горбоносый профиль, подбородок мужчины.
Услышим ее контральто с нотками чертовщины:
хриплая ария следствия громче, чем писк причины.
Здравствуй, трагедия! Давно тебя не видали.
Привет, оборотная сторона медали.
Рассмотрим подробно твои детали.
Это большой текст, несколько страниц. Сначала запоминаешь его наизусть, а потом – вдруг! – начинаешь осознавать про что это. И тогда вся красота слога или фонетики пропадает. И открывается сама трагедия. Что-то появляется внутри, что действительно очень трогает тебя. Даже не отсюда и не отсюда – из сердца, из груди, – а откуда-то из животного живота… Такое потрясение: как это все возникло, откуда? Как просто написано и в тоже время, как умно, удивительно сильно и одновременно трогательно, но без слюней. Открывается и личное и гражданское – в одно и то же время!
Когда Иосиф был рядом,
( Collapse )