Ты лежишь укрывшись одеялом до ушей и страшные отметины татуировок обезобразившие тебя исчезли. Мне хочется тебя поцеловать но я не решаюсь тебя разбудтиь. Сажусь за стол и начинаю печатать текст на древней, 1970-х годов, пишущей машинке Москва. Клавиша с точкой западает и я особо тщательно выбираю когда и как закончить бредложение. Всё это сбивает меня с мысли о романе, который я пишу уже несколько месяцев. За окном февраль, мокрый снег и утренний туман. Серый поздний рассвет мягко освещает твоё лицо, полуоткрытый во сне рот, складка подушки потемнела от твоего дыхания. Мысли мои вновь возвращаются к роману и я погружаюсь в рутину написания текста, не замечая убегающее время. Как не замечаю что ты уже проснулась и молча наблюдаешь за моей работой. Внезапно я ощущаю аромат кофе доносяшийся до меня из кухни и твой мягкий голос - кофе и тосты готовы! Я нехотя отрываюсь от работы и иду по каменному полу босиком, иглы холода пронзают ступни и я просыпаюсь. За окном рассвет, мокрый снег, туман, февраль.
На волнах мокрого ноябрьского снега качаются ленинградские улицы в свете жёлтых фонарей. Мы идём, взявшись за руки, и изредка соприкасаемся ледяными губами. В этом нет никакой близости, лишь желание хоть немного согреться. Садовая улица, Невский проспект, редкие вечерние прохожие. Всё замёрзло. Перед нами конетеатр которого давно уже нет, покупаем билеты на ближайший сеанс и продрогшие насквозь заходим согреться. Красный шёлк портьер не вызывает чувства тепла и лишь силнее подчёркивает зимний вечер и наше взаимное одиночество. Сегодня редкий в нашей жизни фильм, настоящее искусство. Мы сидим не шелохнувшись, держась за руки, отогреваясь в тепле после ледяного ветра. Одиночество лишь усиливается с началом картины. Через два часа совершенно молча мы выходим всё так же держась за руку в темноту, под всё тот же не прекращающийся мокрый снег. Едем в автобусе по заснеженному городу и яркий свет одиноких фонарей лишь сильнее подчёркивает тёмную пустоту заполонившую город. Огромные кварталы современной безликой застройки, край мира. Заезжаем к подруге, смотрим фотографии и едим простой студентческий ужин, сваренные на скорую руку пельмени и запиваем остатками дешёвого вина. Внезапно ты встаёшь и идёшь к выходу. - Ты куда? Останься. - Нет, ты болше любишь её. У меня не остаётся сил спорить с тобой и ты уходишь. Мы все давно повзрослели, у тебя розовые волосы, татуировки и оба твои бывших мужа мертвы а у подруги первый муж сгинул в дальних морях а второй разменял седьмой десяток. И каждая из вас счастлива по своему. Жизнь течёт, всё меняется и лишь я по прежнему болтаюсь между мирами, смотря на падающий мокрый снег в окно ленинградского автобуса, ушедшего в рейс тридцать лет назад.
Раннее утро, питерская подземка, станция ещё отстроенная при вожде всех народов, хрустальный дворец, бессмысленная красота закопанная под землю. Тесными рядами в пространстве вагона стоят люди в чёрном. Это немыслимо, в России все ходят в тёмных одеждах, как будто в стране перманентный траур по лучшей жизни. Рядом со мной сидит девочка-подросток, на ней куртка цвета небесной лазури а на коленях школьный рюкзак всех цветов радуги. Девочка прижимается к маме - стареющей блондинке с розовым газовым шарфиком и накрашенными ногтями в тот же, немыслимый здесь, небесной синевы цвет. Она сосредоточенно листает новости в телефоне и не замечает как девочка льнёт к ней, словно ища защиты от этой недружелюбной, тёмной толпы. Мимо проплывают станции, мрамор, бронза, хрусталь. Толпа сжимается всё теснее вокруг нас, кажется ещё немного и не останется пространства что бы дышать. Вот и моя станция, выход на правую сторону, - устало повторяет диктор. Кажется чтот-о дрогнуло в глубине и я перенёсся на треть века назад, когда беззаботным студентом спешил тут на лекции каждый день. Стальной, хромированный вагон поезда стремительно уносит девочку с мамой в темноту тунеля а я выхожу на свет, прикрывая глаза от неожиданного утреннего солнца.
Поздний вечер и мы расстаёмся. Твои глаза полны слёз и любви, всё это отражается во мне и возвращается обратно, только усиливая тревожное ощущение надвигающегося несчастья. Отгоняю наваждедие, пытаюсь сам себя убедить, что всё будет хорошо, надо только собрать волю в кулак и ещё потерпеть. Сколько? - спаршиваю я сам себя. Спроси всезнающего и всепрощающего Будду, - доносится эхом в ответ. Тёплый летной вечер, темнеет и праздные прохожие, красивые и нарядные неспеша прогуливаются по седьмой авеню-линии Васильевского острова. На боковой аллее стоит молодая нищенка с костылями и громко причитает - купите мне еды, ради Бога! Люди не замечают её и неторопливо идут мимо. У меня сжимается сердце, в кармане карточка на две поездки в сабвее и последние $10, мне хочется подойти и купить ей какой-нибудь пиццы в ближайшей пиццерии или что принято в этом городе. Но мне неудобно нарушать сложившийся порядок вещей и я несмело тоже прохожу мимо. Купите еды, ради Бога!, - всё тише и тише доносится мне во след, как плач подброшенного котёнка, который понимает, что если его не подберут то он умрёт. Летний вечер равнодушного большого города догарает позади меня. Впереди ночь и возможно покой, надо только достать сигарету, привычно щёлкнуть зажигалкой и закурить и тогда дымное облако с лёгким головокружением заполнит лёгкие и окончательно оторвёт меня от действительности.
Июль сменился августом но лето и не думает уходить. Всё то же полуденное марево, горячий ветер прорывается сквозь пыльную листву и люди прячутся в тени, ожидая вечернюю прохладу. Медное солнце, огромное и горячее отражается в твоих серых, с зелёным проблеском глазах. Приближается вечер и город окрашивается в бронзовые тона - крыши домов, улицы и даже сама река отсвечивает чем-то золотым и тяжелым, оставляя плывущие искры в глазах, если долго смотреть на воду. Мы сидим на терассе, пьём кофе и говорим ни о чём. Мимолётные втречи столь редки что почти не остаются в нашей памяти, как касание ветра, как утренний туман над озером - ещё мгновение и он исчезает без следа.
Горячий, сконцетрированный до безумной горечи и столь же ароматный американо возвращает к действительности, от одного запаха кофе можно проснуться. Ты смеёшься, пьёшь его маленькими глоточками, запивая хлодной водой. Твои руки неожиданно прохладны и их прикосновение приносит спокойствие и тишину, не смотря на гул и ропот проходящей мимо толпы. Все спешат по своим делам но только не мы. Вечер становится бесконечно тягуч, кажется время остановилось. Мы снова вместе и вся горечь последних дней куда-то уходит.
Нам больше ничего не надо, я беру тебя за руку и провожаю домой. Огромный мост перед нами, за ним парк и фонтан и маленькие играющие в воде дети. В твоих глазах появляется грусть и тут же уходит. Стая чаек взрывается криком и неожиданно закрывает солнце, мелькают перед глазами тени и снова тишина, шорох льняного платься и плеск волн. Жизнь проплывает как река, или река как жизнь проплывает у нас под ногами. И вот мы на другом берегу, тут другие дома, другие люди, даже улицы пахнут по иному.
Остров обособился как только мог и не думает возвращаться, а с наступлением темноты ещё и разводит мосты, отгородившись окончательно. На проплывающем катере звенит колокол и тихая речь прерывает ночную тишину. И тогда надо успеть в последнее мгновение пройти мост обратно и вернуться. Или остаться ждать утра, пока огромное медное солнце не покажется вновь в плеске речных волн.
Опять ночной звонок и как во сне, из которого невозможно выбртаься, повторяются слова - умер, умер... Словно отраженье волн, каждое отраженье слабее предыдущего и слова теряют их изначальный смысл, блекнут и перестают вызывать хоть какие-либо чувства. Начинаешь думать отстранённо, раскладываешь события на составляющие и своё отношение к ним. Анатомический музей да и только.
Рассвет приходит нежиданно и резко, раннее солнце отсвечивает от оцинкованных крыш и своими бликами слепит глаза. Закрываешь штору что бы успокоиться. Безвкусный чай в старой чашке из потемневшего фарфора. Наконец понимаешь что больше тянуть нельзя, одеваешься и идёшь на остановку. Автобус приходит сразу, почти пустой и неимоверно душный. Резко пахнет дешёвым пластиком и безином. Открываешь окно и вдыхаешь свежий воздух как блаженство.
Конечная остановка, крематорий, урна с прахом вдруг оказывается необычайно тяжелой. Обратно то же автобус, всего две остановки, надо пройти момо кладбища но уже мемориального, незивестные могилы, где написань лишь год. Идёшь по песчанной дорожке, летнее солнце, ветер колышит траву, где-то рядом поёт малиновка - фить-фить. Кажется город отступил, спрятался за вековыми соснами и люди исчезли вместе с ним. Звон цикад обволакивет и скрывает действительность.
Ещё один автобус, ещё одно кладбище. Старый памятник, кажется за полвека ничего не изменилось. Роза и лесные ландыши. Купи мне шубку. Первый ноябрьский снег выпал тебе белой шубкой. Затихающие шаги. Налетевший ветер прогнал наважденье.
Дорога обратно стирает воспоминания, заменяя их обыденностью - серый асфальт мелькает в окне и ждёшь когда же приедешь обратно. Домой. К обычной жизни, оставив прошлое там где оно всегда и было, за пределами сознания.
Порой жизнь так ударит поддых что перехватывает дыхание и темнеет в глазах, с сигареты, зажатой дрожащими пальцами, падает пепел, неловким движением опрокинут стакан на белую скатерь и вино капает на пол подобно тёмной крови, кап-кап. Средце бешенно стучится в висках барабанным боем, заглушая всё вокруг. И невыносимо смотреть на яркий свет настольной лампы и перечитывать письмо снова и снова.
Шаг, ещё шаг, ступени, вон из дома на пустынную улицу. Темнота режет город подобно ножу на чёрное и белое, нет цвета, стылый запах пыльной мостовой заботливо политой дворником. Сирень отцвела, шелест лстьев, лёгкий бриз омывает сведённое гримасой судороги лицо. Всё летит и падает куда-то вниз, в бездну фонтана в городском парке. Случайные, испуганные прохожие шарахаются прочь, вон, вон отсюда.
Старый мост с истёртыми из гранита ступенями, плеск волн, тихий и уютный, запах реки и тины прочищает лёгкие от дыма. Сигарета летит, разбрасывая искры и с шипением внезапно падает в воду и исчезает как метеор. Успеть загадать желание. Нет, не то, суета. А настоящего желания нет, мир - декорация и пока всё молчит и нет движения не может захватить внимание зрителей. Актёры запоздали, спектакль отменён в связи с отсутствием смысла жизни.
Ночное наваждение проходит как будто и не было ничего. Возвращение, чёрная дверь едва освещена, разбитая мозаика на полу. Все идут и не замечают, никому нет дела, но не сейчас. Перешагнуть через уцелевшие фрагменты и вверх, назло притяжению земли, вернуться домой. Упасть, не раздеваясь, и провалиться в тишину и покой.
Хмурый северный день начался с густого как молоко тумана, покрасневших от недосыпа глаз в пять утра и сигареты а закончился свидетельством о смерти, выданным в городском морге. Но он ещё не знал об этом.
Жизнь сложна, порой так просто, одной фразой открыть врата самым тёмным силам и чувствам, живущим во глубине нашей души. Люди беспечны и не думают о последствиях сказанного а зачастую и сделанного. Ты не можешь сводить меня в ресторан, у тебя нет будущего, у тебя не получается ребёнок, может мне попробовать с другим мужчиной? Фразы вырванные из разных периодов жизни и вселенных рассекают тело и душу как на микротоме биолога, можно поставить под увиличительное стекло и посмотреть с любопытством как там устроенна душа, чем она живёт и что вообще это такое.
Туман, колечко сигаретного дыма вырывается из лёгких через рот и растворяется в неподвижном воздухе. всё покрыто капельками росы, ступени, перила, погасшие фонари. И запах гудрона из порта, резкий и будоражащий в этот ранний час. Город ещё спит, нет машин, не дребазжат трамваи и тротуары пусты. Но скоро он проснётся, зевнёт миллионами глоток и пойдёт по своим делам. И тогда раздастя телефонный звонок и старческий голос скажет - приеезжайте, умер. И всё перевернётся и станет несущественным кроме последнего слова.
И не знаешь что делать, путанница мыслей и чувств, миллион вещей кажутся одновременно необходимыми и нереальными одновременно. Но потом полагаешься на предопределённость и отдаешься обстоятельствам, когда невидимая рука ведёт за собой, заботливо обходя препятствия. И будешь удивляться как всё так сложлось воедино, без предварительной цели и замысла. Жизнь порой невероятнее любого сюжета романа. Начинался хмурый северный день.
Неожиданно зазвонил телефон. Я поднял трубку и ты назвала меня по имени. На секунду мир качнулся и я проснулся, широко раскрыв глаза. За окном серело питерское утро и февральский дождь шуршал по запотевшему стеклу, сбегая тонкими дорожками вниз. Я молча встал, надел старые джинсы, куртку, кроссовки на босу ногу, взял собаку на поводок и спустился по мрачной леснице вниз. Уродливая железная дверь как отметина неспокойной эпохи, очередной шрам на доме с двухсотлетней историей.
Мы на улице одни, выходной, кажется что город покинули люди. Идём по узкому, на одного человека тротуру, переходим трамвайные рельсы пахнущие железом, собака боязливо переступает через металл. Минуем ещё несколько домов и выходим на канал, чёрный и безлюдный. Зимний серый лёд залило дождём и одинокая утка замерла посреди полыньи около моста. Мы поднимаемся на каменный мост и я бросаю ломоть хлеба в чёрную воду. Утка устремляется к нему а собака делает великолепную охотничью стойку, не шевелясь, провожая плывущую птицу взглядом. Серый зимний день начинает окрашиваться её опереньем.
Разворачиваюсь и иду обратно. Дождь внезапно прекращается, становится холоднее и начинает идти крупный белый снег. Собака пытается схватить снежинки а я аккуратно переступаю через них. Доходим до нашего дома и заходим во двор через узкую, больше похожую на тунель подворотню. Двор белый. Неожиданный контраст сбивает с толку. На снегу свежие следы машины и птиц, собака пытается идти по их следу, так же тщетно как я пытаюсь разобраться в своих мыслях. Достаю из кармана сигареты, щелчок зажигалки, потрескивание табака и струйка сизого дыма устремляется свозь метель вверх, к исчезающим в белеющей вышине крышам. Ещё один зимний день в календаре.
