Жизненный балаган

У нее дома всегда было красное и белое вино. И красного обязательно как минимум две бутылки - Мерло и Каберне. Она пила его, в отличие от всех остальных людей, не в зависимости от того, что ела, а исключительно в зависимости от времени года, причем не на улице а в душе. Глубокое, обволакивающее Мерло было для долгих зим у камина и душных летних вечеров. Каберне легким вкусом свежего винограда приправляло щемящую осень, а редкую весну украшал легкий белый Рислинг.
Вообще-то, для весны она бы предпочла шампанское. Но для ее весны подходило только Клико, кружевными пузырьками устремляющееся вверх, а здесь его не продавали, да и кому надо было везти благородный напиток в такую глушь.
Вечерами она выходила на пыльную веранду, по срипящим половицам шла до кресла-качалки, садилась и слушала цикад. В руке был неизменный бокал из тончайшего стекла, пожалуй, единственная вещь, оставшаяся ей от прошлого. Веранду старого дома окружал заброшенный сад, наполненный таинственными существами и странными звуками. Из глубины сада постоянно доносилось то какое-то беспокойное топотание, то шелест, то шипение. Иногда из ветвей выглядывала поседевшая лошадиная морда, а иногда поблескивал чей-то беспокойный глаз. Тогда она устало отмахивалась, говорила что-то вроде "сгинь" или "брысь", из ветвей раздавался протяжный вздох, но существа покорно исчезали.
Она совсем забыла сколько ей лет, да и кто она такая, старый дом хранил свои тайны, а сад, с каждым годом зарастая все больше, заботливо не допускал посторонних, и только янтарное тягучее вино в прозрачном бокале оставалось неизменным и покалывало воспоминаниями.

Предположим, есть Он и Она. Они были вместе, давно, и расстались, разъехались, разбежались, не все ли равно. И у каждого теперь есть Другой и Другая. А может есть только Другой.
И вдруг Он приехал, вернулся, проездом в тот Город, а Город, конечно ночной и весенний, он пахнет сиренью и легким жасмином. Тот Город мокрым асфальтом, поливальной машиной, серым рассветом бьется в нем жилкой, и Он звонит Ей.
А Она сегодня, случайно, свободна, одна - тот Другой в отъзде, уехал на несколько дней: работа, родители, письма - не важно, возможно друзья. Важно то, что Она сегодня одна, а Город весенний и пахнет жасмином.
Им есть, чего вспомнить и что рассказать, они ведь друзья. Конечно встречаются, вместе идут по старым знакомым маршрутам, переливаются, делятся, вместе смеются, бегут, задыхаются, дышат сиренью, но все просто так, бессвязно, ведь есть же Другой, да и ведь все, что было меж Ними исчезло давно, испарилось, истлело.
В два часа ночи Они ныряют в кафе, или нет, лучше в паб или бар, где за стойкой, в сигаретном дыму пьют вино из изящных длинноногих бокалов. Да, пусть будет вино, именно красное, рубиновым бархатом, отблеском ртути в стекле. Они замолкают. Она вдруг вспоминает, некстати, про Его завиток на затылке, непослушный, упрямый, а Он вспомнил родинку в ямке на шее, Её. Несколько взглядов, недоумение, конечно сомнение, "а надо ли", "а, впрочем, чего бы и нет" (ведь Он знает Её как себя, особенно тело...)
А дальше не важно, как было и где, ведь все-таки было, в сером рассвете, жасминовым запахом, цветом сирени.
Утро прошло, Он уехал (Он ведь проездом), осталась Она и Другой, что вернется совсем уже скоро.

Она никак не поймет, что это было - вино или страсть, любовь или вызов, иль просто весна.
Ведь потом все забылось, закрылось страницей в альбоме, занеслось летней пылью, пропало в снегу декабря.
Сейчас Она изредка думает, была ли та ночь, или Он приснился когда-то Ей в призрачных сумерках мая.

В продолжение поста двухлетней давности (господи, как давно это было).

Приезжай, я покажу тебе Город.. Мой город, мой нежно-суровый северный Город. Петербург - так звучит, будто на гранит просыпали горсть стеклянных шариков. Перестуком, перезвоном, солнечными зайчиками по асфальту.
Мы пойдем там по улицам, непривычно прямым, непривычно далеким, вдыхая совсем другой воздух, проветрив легкие от зноя и пыли пустыни.
А потом у Невы удивимся такому высокому небу (ведь здесь оно низко и давит своей духотой, особенно в августе); проведем пальцами, еле касаясь, по граниту, по всем его выщерблинкам, ощущая тепло и прохладу, одновременно.

Приезжай.. В этом городе смех остается навеки, отражаясь в бесчисленных бликах воды и окошках. Впрочем слезы там тоже навеки и чаще, в этой истинно питерской мороси, помеси дождя и тумана. Промозгло, стук трамвая по рельсам, совсем безнадежно..

Приезжай туда в мае, в призрачно-белые ночи.
Или нет, в ноябре, промерзни до мозга костей, захоти снова в жизнь и сбеги вновь под солнце.
Хотя можно зимой, в это розово-желтое небо, в тихий снег на асфальт и одуванчиковый свет фонарей.
Или как я, в спокойный сентябрь, после томящего августа, в облетевшие кленовые листья.
Приезжай..
Приезжай же хоть раз, а потом не вернуться не сможешь..

Нежности, нежности, капельку нежности.
Вместо этого страха, ползучего, липкого, перед тем, как остаться одной в четырех белых стенах (не дай бог очутиться опять в той зиме, насмехающимся вечером, гулким звоном похоронного колокола в горящих висках).
На работе в ушах звучит голос на срыве, чуть сдерживающийся, бабушка лет 70: "Господи, опять сирена, опять, не дай Бог.." И фоном по нервам, в насмешку, взахлеб, надрываясь, сирена..
Мужчина, смеясь, скрывая волненье: "Отправил жену и детей, охраняю квартиру, сижу в специальной комнате, сказали здесь лучше. Переведите ей деньги, у нее уже нет.."
И мальчики, мальчики, лет двадцати, в черных рамках в газете, мне они снятся, в яблочном дыме, дыму, да не все ли равно, в кружевных лепестках. После этого, здесь.
А у нас отговорки по всем телефонам: "У нас все в порядке, да мы тут привыкли, да просто прорвемся, да мало ли этого видели мы, тут, в стране. Это просто нормально для этой "ненормальной страны".
Нежности, нежности, капельку нежности, а не тех отговорок, что сыплю сама в телефоны..
Только не новости, только не это "так надо".
Надрываясь, срываясь на крик, там, в себе, а в ответ как всегда: "все в порядке, мама, я скоро приеду". А мыслью пунктиром: "А вдруг не уеду". И страшнее потом: "А вдруг не вернусь" - в эту смешную до боли страну, где эти мальчики в яблонях, и остальные рвутся туда, цитатой в мозгу - "кто, как не я".
Нежности, нежности, капельку нежности, не сжимаясь в комок, по нервам - ножом по стеклу.

В ленте день за днем все больше осенних постов. Даже не осенних, а ожидательно-осенних. Кто-то посетует на дождик, кто-то на то, что лето прошло, а отпуска не было. Кто-то на густой туман по ночам и бархатно-черное небо.
Все больше и больше народу с какой-то тоской, с яростным мучением ждет конца августа, как будто август морочит голову, пытает остатками лета. Яростно доказывает последними днями, что не сбылись ожидания, не оправдались надежды.
С каким-то облегчением первого дождя после пыльного жаркого месяца, с каким-то, кажется, мазохизмом ожидания зимы с первого осеннего дня, единогласно выдохнет френдлента сентяяяяябрь.
Как будто этот вот сентябрь, дождем по улицам, запахом перегнивающих листьев, криками уток, должен что-то принести с собой и решить. Обязательно разрешить все то, что не удалось прежде.
И вот кто с мучениями, кто со спартанским спокойствием, кто с обреченностью, но все с неясными предчувствиями, все ждут осень.


photo by Siegfried Kramer

Проснулась в таком состоянии, как будто меня ночью долго и упорно били.

Комната, из которой вынесли все вещи, становится совершенно чужой, не своей. Я твердо убеждена, что в пустых помещениях живут какие-то свои духи. Пока там вещи, мебель, их не видно-не слышно. Как только на окне сиротливо остается висеть занавеска, а в комнате уже ничего из вещей нет, как они вылезают из темных углов под потолком и начинают дышать над твоим ухом, изредка проводя невесомой рукой по твоему лицу. Такое ощущение, что на лицо случайно упало несколько волосков. Только проведешь рукой, а нет, на лице ничего не было..

Такое происходит при переезде. Или при ремонте. Вещи вынесли, а кровать оставили. И лежишь вот где-то в углу, пялишься на темный кусок занавески в окне, на огромные какие-то тени на чужих, голых стенах. Кашленешь, вздохнешь, и эти, кажется, ранее безобидные звуки гулким эхом начинают бродить по комнате. И такое впечатление, что на тебя смотрят и только и ждут, когда ты заснешь, или выбежишь из комнаты в панике.

А за окном трещит неизменно-равнодушная цикада.

Старые дома обычно живут своей жизнью, особенно по ночам. Их щели и трещины населяют какие-то деревянные призраки, которые правят домом ночью, а мы слышим только скрипы, да неясные вздохи.

Моя квартирка относительно новая и стены в ней далеко не деревянные, а вовсе даже бетонные. Поэтому духи там не живут. Наверное даже жаль. Зато живёт всяческая другая нечисть. И вчера мне представился случай с ней познакомиться.

Вечер как обычно начался с гонки за комарами. Удивительно, но в маленькой комнатe в 3 кв.м. может залететь одновременно до 15 комаров. Философски подумав, что к некоторым смерть приходит в плаще и с косой, а к некоторым в трусах и с тапком, я прибила штук 10 летающих тварей и спокойненько легла наконец читать свежеприобретенного Мураками. Часы показывали начало первого ночи.

Сначала ко мне приползла по стенке какая то маленькая мушка. Она даже не летала, а просто сидела рядышком и тихо смотрела, изредка переползая с места на место. С ней мне было даже как то не так одиноко.
Потом на свет прилетела ночная бабочка. Она аккуратно уселась на потолок прямо над моей головой и сидела там до того момента, как я пошла спать. А утром на месте ее уже не оказалось..
Стайкой пролетело несколько комаров. Сделав вираж над лампочкой и для приличия пожужжав у меня над ухом, они вдруг куда-то исчезли.

В три часа ночи ко мне пришел таракан. Он топал и шевелил усами сантиметров 5 в длину. Невольно содрогнувшись и издав непонятный возглас, я поджала ноги и стала думать, что делать. Помощи было ждать неоткуда.. Пришлось идти на кухню, брать там баночку, и уже некогда проверенным способом накрыть таракана сверху. Опыт показывал, что от недостатка возуха до утра таракан не помрет. Собравшись с силой воли я кое как запихала таракана в баночку и выкинула его в окно. Без баночки.
Облегченно вздохнув, я принялась снова за книгу. Часы показывали около 4 утра.

Тут перед моим сознанием отчетливо возник образ свежезажаренной яичницы, стакана апельсинового сока и поджаренного хлеба.
И я поплелась к холодильнику. Уставившись в его освещенное нутро, я поняла что яиц нет. Апельсинового сока тоже в принципе не нашлось..
Пришлось все-таки запихать взбунтовавшееся сознание куда-то вглубь и решиться поспать несколько часов.
Светало.

Правила таковы – просишь человека дать тебе слово, потом пишешь о нем текст. Слово получено от white_seagull

Первое, что пришло в голову - голубой. Все оттенки синего и голубого цвета.
Но писать об этом было бы банально, слишком банально.

Цвет. Яблони в цвету. Вишни в цвету. Странно, но я никогда не была в цветущем саду. Таком, чтобы земля была усыпана ковром из белых лепестков с нежным, чуть розовым оттенком. А жаль, пожалуй. Это наверное незабываемое впечатление - ходить по заброшенному цветущему саду, прикасаться к изогнутым, шершавым стволам, прислушиваться к ветру и тишине. А потом собрать в горсть лепестки с земли, уткнуться в ладони лицом, впитать запах весны, потом бросить их вверх и стоять ощеломленной под белым мягким дождем.
Деревья в цвету. Весна.

Правила таковы – просишь человека дать тебе слово, потом пишешь о нем текст. Слово получено от lucydiam.

Огромный шкаф семейной старинной библиотеки в замке. Эти книги передаются из поколения в поколение. Золотые, тисненые буквы красуются на толстых обложках благородных цветов. Скорее всего темно зеленого, глубокого цвета. Или красного дерева, бардовые, переходящие в коричневый. А буквы золотые. Или, в крайнем случае, серебряные. Открываешь, переворачиваешь первую, пожелтевшую от времени страничку, и там обязательно красуется неизменный экслибрис. "Из книг такого-то", "Библиотека такого-то". Шрифты со старинными, чуть излишне вычурными завиточками. Иллюстрации на плотных, почти картонных страницах. Перед изображением листочек кальки и картинка никогда не перейдет на текст.
На стеллажах пляшет тень от каминного огня, танцуют черные язычки теней от свечей. Здесь тихо, потрескивают поленья в камине и тихо шуршат перелистываемые страницы.

Всего через одно море от меня есть Город. Город умирающий и процветающий одновременно. По мне, так самый призрачный город на свете. Его, кажется, просто нет.
Можно только придумать такой Город.
Редкие месяцы он появляется из тумана. Тогда туда прилетают стаи голубей и пугают романтиков, запутавшихся в лабиринте каналов и узеньких улочек.
Мистика. Мираж. Кажется, проведешь рукой перед глазами и исчезнет это все, как будто и не было. И только во сне останется рука, просящая о помощи и призрачные жители.
И то верно. В Венеции практически невозможно найти коренного жителя. А тем не менее город живет. Как будто только по ночам, когда скрываются во тьме улицы, а в стеклах отражается искажающий все свет фонарей, выходят на улицы Маски и осматривают Город хозяйским взглядом. И не дай Бог кому появиться на улицах в это время. Увлечет, закружит, оставит там навсегда безумный мистический карнавал, из которого нельзя вырваться.
А утром все становится на свои места, и только невидимый Демон, бессменный обитатель Города, смотрит на все равнодушно-тоскующим взглядом.
( Collapse )