Carpe diem

Ну и воскресенье. Куда ж без него.

Мы проснулись, конечно, поздно. Мари и Леди уже ушли загорать, все остальные томно валялись по кроватям. Затем как-то организовались, подскочили, начали суетиться и завтракать. «Ой..» - сказал Паша, кидая что-то на спинку стула – «Я чуть было не вытер руки платьем Леди, так на полотенце похоже». На стуле висел белый в нежный цветочек легкий сарафан. «Что я там за полотенце-то принял?» - Паша посмотрел на ярлычок – «Dolce&Gabbana.. А ну да…» «Ой» - подумали тут же все остальные, кто за утро не раз успел чуть было не вытереть об это руки.

Затем мы Марусей и ЛЧА отправились загорать на понтон. Вода была холоднее вчерашнего, и купаться мы не рискнули. Да и в этот день возле берега вода цвела еще больше, покрытая желтой пылью. Оно конечно красиво золотиться, когда перебираешь в воде ногами и пытаешься разглядеть, что там под твоими пятками. Но что-то я не готова была ради этих блестинок лезть в холод. Так что мы валялись на досках понтона, исподтишка глазели на отъевшихся дачников и санаторников, тихо ненавидели бегавших вблизи маленьких собачек и просто дремали на солнце.

Не могу не рассказать о месте. Дело в том, что это какой-то старинный санаторий.  Так что никуда не деться было от трогательной советской эстетики: вычурные фонарные столбы с серпом и молотом, стенды с расписанием солнечных ванн и метеосводкой, вывески «лечебный пляж» (возле каждой я еще в субботу старательно стояла, чтобы излечиться от похмелья), клуб и центр досуга, киоск Союзпечати ну и сами отдыхающие – любо-дорого посмотреть!

После часика под солнцем, разморенные мы бредем к дому. «Ну что, Дарьюшка, сегодня ты может быть все-таки осилишь карусельки и качельки?» - иронизирует Маринка. Но я по-прежнему не очень уверенна в собственной вертикальности и только вяло отшучиваюсь.

Всей шумной компанией мы готовимся к обеду, жарим шашлычное мясо в духовке и накрываем на стол. Макая куски мяса в горчицу, мы смотрим по телевизору шоу про экстрасенсов и бурно обсуждаем. Мы с Маринкой уже который раз болеем за потомственную ведьму с куриной лапкой. «Сами вы ведьмы!» - отзывается Юрий. «Вижу красное, вижу красное! Надо чистить!» - уверяет какого-то мужчину куриная лапка. Юра оживляется и решает, что ему тоже срочно надо стать экстрасенсом. Он тыкает в Мари: «Я экстрасенс. Сейчас все про тебя расскажу. Ты ездишь на красной машине. Ты живешь с ним!» - показывает на Пашу. Все хохочут.  «А где плед?» - суетится Мари. Плед куда-то пропал. Вдруг Юра решает: «Это они! Питерские украли! Щипачихи! Ты еще ложки мельхиоровые проверь!» Так мы становимся щипачихами-гастролершами.

Пора уезжать. Мы сгружаемся обратно в машины и едем куда-то через поля, уже успевшие вчера стать мне родными. Несмотря на то, что вообще-то вчера нехорошо было всем, глумятся по-прежнему в основном надо мной. «Что посмотрела уральскую природу? Все поля оросила?» Мне приходится признаться, что я невольно погубила пару кузнечиков, избавляясь от свободных радикалов.

Костыльская тема тоже не проходит. Более того, достигает апогея, когда мы просим водителя остановить у указателя «Костыли» и гурьбой фотографируемся.

Вечером мы дома. Юра с Костей уезжают провожать Бриза. Мы с Марусей наводим марафеты, первый раз за пару дней прилично одеваемся, красим глаза и губы и идем гулять. По дороге нам обязательно надо съесть самое вкусное местное мороженое, настоящий пломбир как в детстве. А еще мы обсуждаем все прошедшее и всех увиденных. Удивляемся переменам Леди, которую все привыкли видеть холодной и отстраненной, хотя за эти два дня она вдруг успела стать обычной и даже целует и обнимает нас при прощании.  Как-то эта женщина удивила в этот раз больше всех. Все остальные-то как всегда и этим хороши – такие родные.

Я иду рядом с Маринкой и мне хорошо. Я впервые в Челябинске просто так, и это волшебно. Мои родные улицы, дома и главное люди.

Мы идем на Кировку и там возле Розенбаума собираем новую толпу. Сначала приходит Олик reffleksiya , затем подтягиваются Наташка

nebo_ru  и ЛЧА. Мы решаем дождаться остальных в английском пабе и идем гулять дальше. Едим мороженое, рассказываем друг другу новости. Начинается дождь, сильный, летний. Мы сворачиваем с Ленина на улицу Пушкина. Мне кажется девочки специально решили пойти через нее. Ведь это моя улица. Моя.

 

Я иду по ней, и слезы на глаза наворачиваются. Все-таки я прожила тут очень долго. Каждый дом и каждое дерево знакомы. И наконец, мой дом. Такой неприметный, обычный. Но зато мой. И я замираю под окнами, позируя для фото «Ностальгия». И наверное все догадываются, что я не просто позирую, что у меня ностальгия взаправду. Кто там сейчас живет за этими моими окнами? Да какая разница. В этой квартире мне было хорошо, она до сих пор мне снится.

Наконец мы приходим в паб. Заказываем пива и гренок. Все как положено. Приезжают Юра с Костей, затем Мари с Пашей и наконец, Худая Сестра. И мы сидим шумной компанией в темном пабе, болтая невпопад каждый о своем. И я такая счастливая от этого всего, что словами не передать.

Пора расходиться. Уезжает Олик. А потом мы идем провожать Мари и Пашу и продолжаем пить что-то несусветное у них во дворе. Начинается гроза, и мы бежим грудой под козырек подъезда и в кромешной тьме ждем, пьем, болтаем. Потом Наташка с ЛЧА вызывают такси, а мы все поднимаемся к Мари пить какое-то добытое дедушкой домашнее вино. И на зеленой кухне Мари хочется остаться и никуда не уезжать. Снова разговоры на балконе. «Нам понравилось, да, не волнуйтесь, это замечательные выходные». Нам с Марусей и правда все понравилось. Особенно мне. Уж поверьте.

Наконец мы уходим. Возле дома сажаем Сестру в такси и остаемся вчетвером. Поздно. До самолета осталось несколько часов. Спать? Вот еще! Лучше еще немножко легких алкогольных напитков, и пить их на скамейке, как гопота. И говорить о планах, о бизнесе, о друзьях. Мы просидели вчетвером до утра, потом еще немножко дома и только в пятом часу наконец собрались и уехали. Все. В аэропорту мы с Юркой и Маринкой еще немножко буяним, хабалим и хохочем. Только сев в кресло в самолете мы отрубаемся как по команде все сразу. Все. Вот и кончились чудо-выходные.

Но вот я снова в Питере. И это дом. Тут который день утром воздух насквозь пропитан мелкими каплям воды, от которых не скрыться ни зонтом, ни плащом, остается только шагать и чувствовать, как пропитываешься влагой. Тут последний поезд метро пьян, как сапожник, пахнет пивом и людьми и падшими женщинами. Падшими, немножко падшими и совсем падшими. Одна из которых качает перед моим носом бедром в такой короткой белой юбке и в таких сетчатых чулках, что даже голой она выглядела бы более одето. Тут мама с ее звонками по десять раз в день, которой я даю советы, словно это я большая, а она маленькая. Тут бабушка поет в бабушковом хоре и учится играть на балалайке. В общем тут хорошо. И пожалуй пока что я отсюда никуда не денусь.

Поскольку я читаю уже третью подряд книгу Дины Рубиной пожалуй уместно раскопать отпускные записки о ней. Не так уж между прочим часто со мной бывает, что я заболеваю одним автором и начинаю читать у него все подряд. Значит зацепило, значит и правда хорошо.

В отпуске я прочитала ее «Холодная весна в Провансе». Странно, что не читала ее книг раньше, она ведь по языку – совсем моя, очень понятная и похожая. После этой книги отчаянно захотелось именно тем же ее маршрутом – Прованс, Арль и вся эта вангоговщина. Да хотя бы в Эрмитаж взглянуть на его картины. И в Испанию захотелось, только в ту солнечную и шумную, которая должна мне понравиться, а не в мрачную и жестокую, что у нее. Даже в Италию хочется, даже в Рим, который когда-то мне так не понравился.

Похотелось-похотелось и перестало. Не надо мне чужим маршрутом, у меня свои дороги.

И вот теперь читаю ее опять. Чем-то она близка с Улицкой, но одно явное отличие – еврейская тема.

Мне непросто читать про еврейство. Очень сложно понять всю эту «скорбь еврейского народа», сложно понять эту память крови и боль поколений, сложно понять как можно переживать о том, что в 15 веке в Испании изгоняли или убивали евреев, какая разница что там было в этом 15 веке. С другой стороны – не могу понять, что такого в еврейском народе, что столько веков их не любят? Дело в каких-то национально-личностных чертах или в религии? И какое вообще до них остальным дело? Никогда не понимала. Я вообще в религии иудеем мало понимаю, если совсем хоть что-то понимаю. Почему она так неугодна христианам? Еврей – это вообще кровь или религия? Так что не так с их кровью или верой или обрядами? Не пойму.

Мы вот с Олей в отпуске смотрели по телевизору ночью прямой эфир пасхальной службы их Москвы и говорили о православии. Я вот думаю так: большинство тех людей, что ходят на службы, красят яйца, блюдут посты и даже учат наизусть молитвы - ни черта не понимают в сути христианства. Мне всегда нравилось, что христианство самая человеческая религия, самая неэгоистичная что ли, по крайней мере, мне так кажется. Но тут я подумала – а ведь за Христа ходили в крестовые походы и за Христа сжигали на кострах. Где же тут Бог?

Я не хочу жить с Богом. Точнее не хочу жить с религией. Не обязательно носить крест, чтобы быть хорошим человеком. Я не верю истовым верующим, они помешались на обрядах, на поверхностном,  а по сути наверняка ведь не так хороши. Я же и без креста знаю, как надо жить, не причиняя зла и боли ни другим, ни себе. Беречь свою душу от зла и тьмы. Для этого не нужны молитвы, ведь чистое сердце всегда останется чистым.

Может я смешная-наивная. Может. Зато не притворяюсь. Грешу, да, и много. Но мое понятие греха вовсе не в пьянках и гулянках, оно в чем-то более серьезном, чего я к себе близко не подпущу.

А еще раз уж пошла тема, то про мусульман. В Египте мы их видели много, в уик-енд на отель было целое нашествие шумных мусульманских семей. Я смотрела и удивлялась. Как их женщины осиливают ходить все время в этой одежде? Неужели  им на пляже не хочется раздеться, чтоб кожа дышала, а не пряталась под темными синтетическим тканями? Я не могу даже смотреть, как они купаются, это ужас. Ведь мне в воде хочется скинуть с себя даже немногочисленные трусы и лифчик, чтобы чувствовать это фантастическое, ласковое, нежное прикосновение воды к коже, с которым сравниться по чувственности разве что прикосновение мужчины. Неужели среди мусульманских женщин нет бунтарок, которым наплевать на общественное мнение и дурацкие традиции?

Вернулись старые мысли еще с прошлого лета, когда я была в Казахстане и навещала своих сильно мусульманских дедов. Меня поразили тогда сцены, когда один мой двоюродный дед запрещал дочери идти купаться со всеми или надевать на первое сентября недлинную юбку. Я спорила с дедом до крика про все эти закрытые запястья и лодыжки, про запретный плод и свободу. Я подумала еще тогда – какое счастье, что я выросла в полной свободе, свободе выбора веры или неверия, благодаря которым могу сейчас легко рассуждать о религиях и выбирать себе Бога и обряды по вкусу и душе, по внутреннему устройству, по сердцу, а не покорно следовать за чьим-то богом с самого детства. Я, помнится, таскала с собой повсюду в 12 лет книгу про свободу воли Шопенгауэра, ничего не запомнила, ничего не поняла, только въелось в мозг одно – СВОБОДА. Я никогда не буду религиозной, потому что мне нужен выбор.

Извините, увлеклась. Начала про книжки, окончила про свободу. Философ, блин, доморощенный.