ЖЖАЯ

6:02pm: The Neverending Story

Моё собирание пазла — одно из тех действий, которое, как например, революция или ремонт, можно начать, но нельзя закончить. Его можно только прервать, подведя промежуточные итоги. Удивительно, как много сейчас можно найти, не выходя из комнаты. И при этом надо признать, что, выйдя из комнаты, можно найти ещё больше. Многие вещи, вероятно, не скоро попадут в интернет, но может быть это и неплохо: останется повод для того, чтобы развязать в каком-нибудь архиве тесёмки старой папки и бережно листать содержимое.

Я связался с Франком Яшунским через Фейсбук. Я даже послал ему генеалогическое древо, чтобы показать, как мы связаны, для чего перевёл все имена на польский.

У Франка есть довольно разветвлённая (или довольно запутанная, как посмотреть) семья. Его дочь, Магдалена Коморек, уже сама связалась со мной через Фейсбук. Ей 55, это моя четвероюродная сестра, если такие вообще бывают. Так что моё дерево точно не заполнено до конца. Но если заполнить его можно, то писать про события с участием ныне живущих мне не хочется — это уже не история, а телесериал какой-то. Так что остановимся здесь.

У этого пазла, как оказалось, причудливая география — кусочки разбросаны от Барселоны до Барнаула, от Москвы до Монтевидео, от Копенгагена до Иерусалима. И он с каждой минутой становится всё сложнее. Невозможно остановить течение времени, но можно что-то зафиксировать себе и другим на память. На семейном древе я уже нарисовал Костю — возможно, самого младшего Яшунского на данный момент. История продолжается.

 

 

 

6:21pm: В своём отечестве

По сравнению с обилием сведений, которые удалось найти про польскую ветвь семьи Яшунских в интернете, «московская» ветвь находится в информационном вакууме. Фактически, единственным письменным источником, имевшимся у меня были мемуары моего дедушки, написанные в 2000-х годах. Сведения о родственниках и даже родителях в них довольно скудные.

Отца звали Генрих Соломонович (в советское время он стал Семеновичем), родился он в 1884 г. в тогдашнем губернском городе России Гродно, на третий день после родов умерла его мать, а через семь лет какой-то пьяный офицер столкнул с поезда папиного отца. Сирота воспитывался у родственников и жилось ему нелегко.

...

С папиной стороны я много слышал о его племяннике по имени Салек. Он был членом ЦК компартии Польши и тайно наезжал в СССР, а одну ночь ночевал у нас, но я его не видел. Он погиб в Испании, будучи комиссаром польского добровольческого республиканского батальона. Посмертно был награжден высшей наградой Польской народной республики «Крест Грюнвальда». О нем на родине вышла книга.

Большинство моих бабушек, дедушек и их братьев, сестер и детей после войны 1914 года попали в Польшу, многие были уничтожены фашистами в Варшавском гетто.

Всё это в достаточной степени проверяется уже найденной мною информацией (только орден был Virtuti Militari, а не Грюнвальдский крест), но если ко второй части — про родственников, я теперь могу многое добавить, то первая — это, фактически, всё, что мне известно. Из фотографий прадедушки Генриха до революции у меня есть только вот эта, на ней ему около 17 лет:

Что это были за родственники, у которых он жил в Гродно, чем он занимался до 1917 года, когда они поженились с моей прабабушкой, где жили после свадьбы, где родилась их старшая дочь Анна — всего этого я не знаю. Из сведений, полученных устно, помню, что переехали они в Москву в 1914 году (теперь можно говорить о том, что это сделали, по-видимому, сразу три семьи братьев Яшунских).

В 1917 году родился второй ребёнок — сын Иосиф, который стал в советском варианте Юрой. В 1941 году он из аспирантуры исторического факультета МГУ ушёл в ополчение (был лейтенантом) и пропал без вести под Ельней. На историческом факультете МГУ на мемориальной доске он значится как Яшунский И.Г.

Мой дедушка родился в 1924 году, о том, что происходило в семье начиная примерно с 1935 года можно узнать из его мемуаров.

Я пытался что-то установить теми же методами, что и для польской ветви, но поиск в интернете не дал особых результатов. Почему так получилось — могу предположить различные причины. Единственная интересная зацепка, которая почти нашлась, граничит с анекдотом. В справочнике «Вся Москва» за 1927 год Генрих Соломонович Яшунский значился как один из совладельцев (НЭП ещё не свернули!) магазина химических и аптечных товаров на Рождественском бульваре. Воображение уже рисовало мне образ подобный персонажу подпольного миллионера Корейко, ибо ни о какой коммерческой деятельности прадедушки я никогда не слышал, но всё оказалось проще. В справочнике 1930 года можно обнаружить, что в Москве проживало ДВА Генриха Соломоновича Яшунских.

И второй — как раз рядом с этим магазином. Бывают же совпадения! А прадедушка работал сначала в наркомате путей сообщения, затем на Мосфильме. Следы второй работы есть в справочнике «Вся Москва» за 1936 год.

Вот, собственно, всё, что удалось найти. Дальше нужно обивать пороги архивов. Возможно, стоит как-нибудь в ближайшие годы запланировать отпуск в Гродно.

 

7:39pm: Недостающий кусочек

Можно было бы подумать, что я выдумал эту ситуацию для красоты метафоры, но я сложил немало пазлов, и такое действительно случается. Бывает так, что начинает собираться какой-то фрагмент пазла. И постепенно многие детальки встают на место, образуя уже какую-то узнаваемую картинку. И только в середине ещё не хватает кусочка. И вроде бы уже примерно понятно, что должно быть нарисовано. Но, конечно, с недостающим кусочком смотрится не так. А потом вдруг кусочек находится. Он соединяется со всеми остальными, заполняя отверстие, и малая часть картинки на нём может оказаться настолько важной, что на весь фрагмент вокруг начинаешь смотреть иначе.

Таким кусочком стали записи сделанные Ядвигой Яшунской (на момент событий Кёнигштейн в разводе, Скрыдловской впоследствии). Процитированный мною выше фрагмент надёжно «привязал» Марию Яшунскую к остальному пазлу. Далее в тексте встречаются фрагменты, соединяющие многие кусочки пазла. К сожалению, события, соединившие многих, были весьма трагическими.

11 сентября в Лодзи арестовали моего дядю Игнатия Яшунского и моего двоюродного брата Д-ра Александра Марголиса. Их обоих отправили в бетонные камеры лагеря в Радогоще, и вскоре они погибли там в муках. Жена арестованного дяди, Роза, вместе со снохой и её двухлетним сыном, а также сестра отца, Женя — директор женской школы в Лодзи, уехали из Лодзи в Варшаву и поселились у нас. Так образовалась наша семья из девяти человек.

В госпиталях лежало на койках по два-три больных. Заразилась и я, и тяжело перенесла болезнь. Я лежала дома четырнадцать дней с жаром 41°. От меня заразилась тифом тётя Роза Яшунская, но уже не смогла выздороветь и умерла. 

Наша семья имела счастливую возможность, до июня 1941 года, когда началась немецко-советская война, получать от моих сестёр из Советского Союза посылки с едой. Этими посылками мы делились с друзьями.

Часть стены вокруг гетто на улице Лешно состояла из большого современного здания суда, фасад которого выходил в гетто, а задний двор был на «арийской» стороне. В этом месте за взятку охранникам можно было встречаться с жителями другой стороны. Там изредка виделись мы с женой двоюродного брата. Вскоре после смерти своей свекрови она с ребёнком выехала в Данию.

4:59pm: Сказки для взрослых

– Женя, ты откуда? Как ты сюда попала?

Не поворачивая головы, Женя отмахнулась кистью руки, и это означало: «Погоди!.. Отстань!.. Не спрашивай!..»

Отец взял Женю на руки, сел на диван, посадил ее к себе на колени. Он заглянул ей в лицо и вытер ладонью ее запачканный лоб.

– Да, хорошо! Ты молодец человек, Женя!

– Но ты вся в грязи, лицо черное! Как ты сюда попала? – опять спросила Ольга.

Женя показала ей на портьеру, и Ольга увидела Тимура.

Он снимал кожаные автомобильные краги. Висок его был измазан желтым маслом. У него было влажное, усталое лицо честно выполнившего свое дело рабочего человека. Здороваясь со всеми, он наклонил голову.

– Папа! – вскакивая с колен отца и подбегая к Тимуру, сказала Женя. – Ты никому не верь! Они ничего не знают. Это Тимур – мой очень хороший товарищ.

В 2008 году несколько периферийных газет в разных частях планеты перепечатали одну и ту же новость. На специальном сайте (www.2wojna.gdynia.pl) администрация города Гдыни опубликовала адресную книгу 1937 года, чтобы собрать свидетельства о судьбе тех, кто жил в городе в момент начала Второй мировой войны. Среди первых историй, которые были присланы на сайт была такая: «Мария Яшунская, жившая в доме 89 по Святоянской улице, смогла в 1939 году бежать из Гдыни. Она работала во французской мореходной компании, у которой было представительство в Гдыне и её начальник предложил ей собрать вещи и выехать во Францию вместе с другими польскими и французскими сотрудниками. Она продолжила работать в той же компании в Париже, где умерла в начале 1970-х годов.»

В адресной книге города Гдыни действительно есть Мария Яшунская.

Только вот было всё немного иначе.

1 сентября я включила радио в 6 утра и услышала, что немцы перешли польскую границу на севере страны. Первая мысль была о Марии в Гдыне. И мама с ребенком в деревне. Что делать? Никто не мог мне посоветовать, так что я оделась и как обычно поехала на работу на фабрику Электроавтомат на улице Дзиельней, где работала в конторе.

Когда я поделилась новостью с коллегами, никто не хотел мне верить. Только после прослушивания по радио новостей в девять утра, эта правда сделалась очевидной. Обсуждения, озабоченность, неопределённость.

Нас отправили копать на улицы заградительные рвы. Первые налёты на Варшаву и бомбардировки. Гданьск и Гдыня были оккупированы. Отчаяние при мыслях о Марии, которая попала в руки немцев.

Когда я уже оплакивала её, случилось первое чудо той войны: 3 сентября она заявилась к нам. Как? Её коллега, Тадеуш, который в пять утра услышал сообщение о вторжении немцев, сел на мотоцикл, приехал к Марии, и они поехали по дороге на Варшаву, возможно последние, кто успел, потому что они переезжали через уже заминированные мосты.

6:59pm: Как пройти в библиотеку?

Часто чтобы задать правильный вопрос, надо знать ответ. Или хотя бы половину ответа. Алгоритмы, стоящие за поисковыми движками уже стали настолько сложными, что предсказать их поведение стороннему наблюдателю может быть непросто. Персонализированная выдача результатов, учитывающая предпочтения пользователя, постепенно приводит к мистике уровня «найдёт тот, кто действительно хочет найти». И если выдача Гугла по запросу Jadwiga Jaszunska содержала довольно много «мусорных» результатов, то по запросу Jadwiga Jaszunska Skrzydlowska результатов было ровно два. И среди этих двух был один, который оказался «золотым».

В 1996 году в Польше была издана книга «Czarny rok... Czarne lata...» с воспоминаниями выживших в варшавском гетто. Это далеко не единственная подобная книга, одна из довольно многих. По счастливой случайности библиотека одного немецкого университета к карточке книги приложила её оглавление, в котором Гугл мог искать. Именно там и нашлась Jadwiga Jaszuńska-Skrzydlowska. Она была автором одной из глав книги. Совпадений было слишком много, чтобы это оказалось просто случайностью. Мне надо было получить текст этой главы. Книга однако была издана давно, в электронном виде не существовала, в бумажном её предлагали купить один или два польских букинистических магазина.

Один заботливый интернет-сайт сообщил о том, что книгу можно взять почитать в библиотеке. Список библиотек прилагался: множество в Польше, несколько в Германии, Великобритании, США. «Ближайшая к Вам библиотека находится...». XXI-й век стирает границы и меняет топологию планеты. Многие мои друзья разъехались по миру. Надя Волкова, например, сейчас пишет диссертацию в Кембридже. Размышляя о том, как бы добраться до книги я увидел в ленте её сообщение о том, что она собирается на концерт группы «Мельница» в Лондон. Хороший повод, подумал я! И ей написал про книжку. Надя не подвела: через некоторое время у меня были фотографии всех страниц с рассказом Ядвиги Яшунской-Скрыдловской. Даже беглого взгляда было достаточно для того, чтобы понять, — это ОНО.

В примечании на первой странице рассказа было написано:

Ядвига Яшунская-Скрыдловская, дочь Иосифа (1868-1930) и Элизы (урожденной Бурак), погибшей в Треблинке; родилась в 1906 г. Получила образование в Торговой Школе в Париже. Умерла в 1992 году. Её дочь Алина Кёнигштейнова, родившаяся в 1934 г. в Лодзи, выехала в 1958 г. в Израиль, где умерла в 1984 г. оставив после себя двоих детей.

8:52pm: по имени Жанна

Когда собираешь по кусочкам биографии людей, хочется смотреть на фотографии, но не на фотографии в старости. Всё-таки, глядя на убеленного сединой человека, бывает сложно представить, на что она или он был способен в молодости. Судя по биографии, которую можно прочитать благодаря Википедии и Гугл-переводчику, Жанна Корман была из тех людей, из которых Маяковский предлагал делать гвозди. Не могу сказать, что она у меня вызывает симпатию (в отличие от её матери, Евгении Яшунской), но образ убеждённой марксистки и борца не вязался у меня с фотографией женщины преклонного возраста, приведённой в Википедии. Хотя, надо признать, даже на этой фотографии была явно не бабушка-«божий одуванчик».

И в итоге мне удалось найти. Итак, Жанна-студентка, 19 лет.

Научная и политическая (или научно-политическая) карьера Жанны заслонила её личную жизнь — про неё почти ничего не удалось узнать. Её муж был на год её младше, в какой-то момент они жили в городе Радом, об этом есть запись на Jewish Records Indexing. Больше практически ничего нет. Вторая фотография на странице Википедии — могила Жанны. И эта могила оказалась очень информативной. Во-первых, она же кенотаф мужа Жанны — он умер в Сталинграде в 1941 году, подробности мне неизвестны. А во-вторых, в той же могиле похоронена Ядвига Скржидловская, урождённая Яшунская. И это оказалось новой важной зацепкой.

6:10pm: Взрослый сын молодого человека

В документах интербригад несколько раз упоминается, что семья Саломона (жена и сын) в 1938 году находилась не в Париже (как я думал), а в Копенгагене. Westergardowej, 12 — ещё один адрес в копилку географии Яшунских. Так это было на самом деле или нет, я не выяснил, но вот после смерти Саломона, судя по всем источникам, Зурика с сыном переехали в Лодзь к родителям Саломона. В Лодзи их застала война.

После ареста Игнатия Розалия и Зурика с сыном переехали в Варшаву. Сведения о дальнейших событиях можно почерпнуть из статьи Жанны Кормановой и из базы данных варшавского гетто. Сведения эти несколько противоречивы, но в сухом остатке дают следующее. После того, как было образовано варшавское гетто, Зурика поселилась снаружи, на «арийской» стороне, как датчанка, а Розалия жила в гетто. Зурика и Франчишек приходили навещать её в гетто. Заболев тифом, Розалия умерла 14 августа 1941 года. После этого Зурика с сыном получила разрешение уехать обратно в Данию.

Здесь могла бы закончиться история, но мне удалось найти кое-что ещё. Я стесняюсь, и потому стараюсь не писать о живых людях, но решил всё-таки сделать исключение. Франчишек Яшунский вернулся с матерью в Польшу после войны. Учился он в университете в Копенгагене, стал переводчиком и писателем. В основном, как я понимаю, переводил, но вот есть одна книга, в которой он автор:

Он жив. У него есть страничка на Фейсбуке.

6:29pm: Tel père, tel fils

Что известно об отце Саломона? Помимо того, что записано в миграционной карте 1918 года, нашлись ещё некоторые подробности. Игнатий и Розалия поженились в 1901 году в Скерневице — информация об этом есть на сайте под названием Jewish Records Indexing - Poland. Там ещё много есть всяких неисследованных мною зацепок, но про Игнатия больше ничего.

Все источники, в которых пишут про Саломона, стараются обойти тему родителей, потому что буржуазное происхождение было ему не к лицу. В анкете для интербригады Саломон в графе о родителях написал, что его отец был «еврейским националистом». Что-то подобное упоминается и в газетах: похоже, Игнатий вёл общественную деятельность. Это объявление из «Republika» 1938 года призывает голосовать за Еврейский социально-экономический блок. В числе кандидатов — Игнатий Яшунский. В информации о кандидатах, кстати, указано, что он президент Центрального товарищества купцов города Лодзи.

В 1939 году Германия напала на Польшу. Война быстро закончилась, но то, что началось, было не лучше. Лодзь вошла в состав третьего рейха, на её территории было создано еврейское гетто. В этом письме от 16 октября 1939 перечисляется состав совета старейшин гетто. В списке есть Игнатий Яшунский.

Члены совета старейшин, однако не были защищены от репрессий. Ни в каких других списка совета Игнатий не значился, потому что 11 ноября был арестован, а в 1940 году (точная дата неизвестна) — расстрелян.

5:29pm: История — это география во времени

В здании института марксизма-ленинизма в Москве царит атмосфера запустения. Гардероб на самообслуживании, у турникета скучает одинокий полицейский, изредка проходят люди. Наиболее въевшийся мне в память типаж — уже немолодой человек, располневший и слегка неопрятный, в огромных очках. Но он очень сосредоточенный и знает своё дело. Это не только типичный посетитель, но и аллегорическое изображение самого учреждения, которое называется Российский государственный архив социально-политической истории. После поражения республиканской армии в гражданской войне в Испании часть документов интребригад попала в Москву и в итоге оказалась в этом архиве.

Преодолев, возможно, несколько избыточное количество формальностей, я получил возможность открыть папки с личными делами и характеристиками участников интербригад. И вот они, — сведения без редакторской правки. Анкета, заполненная Саломоном Яшунским собственноручно. Ещё анкеты, справки, записки. Это не писалось как биография героя, это были рабочие документы.

В них Юстин не постеснялся назвать своих родителей средней буржуазией, а двоюродную сестру заподозрить в троцкизме. В краткой характеристике на испанском кто-то написал, что товарищ Яшунский хорошо подкован политически, но его язык слишком сложен и не подходит для трудящихся масс — последнее подчеркнуто красным карандашом. Рукописная записка по-русски с чудовищными ошибками неразборчиво перечисляет какие-то сведения о Юстине и предлагает внимательно приглядеться. В общем, исторические документы, как они есть.

Всё это я, конечно, прочитал с большим интересом, и ещё буду работать с этой информацией, но искал я нечто другое. Анкеты были просто испещрены географическими сведениями. Находясь в эмиграции Юстин успел много поездить по Европе. В конце 1932 года он, кстати, был в Москве, что подтверждается мемуарами моего дедушки (который сам Саломона не видел, но знал о нём от отца). Во всей этой географии, однако, больше всего меня интересовал один населённый пункт. По необъяснимым причинам мне очень хотелось найти, где Саломон с семьёй жил в Париже. Вряд ли эта информация могла дать какие-то новые зацепки, но вечная тяга Яшунских к Парижу заставляла меня искать точный адрес. И он нашёлся. В анкете по-польски в графе «последнее место жительства» было написано мелким почерком: Paris XVI rue Raffet, 14.

Этот дом был построен в 1926 году и сохранился до сих пор.

Он расположен на юго-западе Парижа, неподалёку от Булонского леса. Здесь вряд ли кому-то придёт в голову вешать мемориальную доску, но у меня в Париже будет ещё один адрес, куда надо будет заглянуть. Хотя бы из любопытства.

6:32pm: Мы из будущего

24 июля 1938 года республиканские войска начали широкомасштабное наступление. XIII интербригада им. Домбровского форсировала реку Эбро в районе Аско (с.-в. угол карты) и наступала по дороге на Гандесу (на ю.-з.). К 26 июля перекрёсток дорог в ю.-з. углу карты был уже в тылу у республиканских войск, в этом районе располагался штаб бригады. Неожиданно к штабу вышел какой-то из отступавших и оказавшихся за линией фронта франкистских отрядов. Штаб срочно эвакуировался, и Саломон Яшунский уже был в машине, когда вспомнил о каких-то важных документах в штабе, которые не должны были попасть в руки фашистов, и вернулся за ними. Когда он забрал документы, франкисты были уже совсем рядом, он успел прыгнуть в машину, но по автомобилю выпустили автоматную очередь и Яшунский пал от вражеской пули.

Это — официальная версия, взятая из вступительной статьи к «Wybór pism». Собственно, никакой другой версии нет: скорее всего, примерно так всё и было, все найденные мной источники подтверждают что-то из этой версии, и ничего не опровергают.

В далекой испанской земле, над рекой Эбро, у километрового столба с отметкой 11 на дороге между Аско и Гандесой нет могилы или таблички. Но когда-нибудь, когда испанский народ снова станет свободным, и сможет почтить память воинов интернациональных бригад, имена которых он сохранил в своём сердце, здесь будет стоять памятник поляку. В том месте 26 июля 1938 года в бою с фашистами «за Вашу и нашу свободу» пал домбровскиевец «Юстин» Яшунский. Ему было 36 лет.

Предсказания будущего — вещь неблагодарная, но этому неожиданно повезло. Испании пришлось пройти долгий путь до того, чтобы память о гражданской войне перестала быть табу. Конечно, всё произошло немного не так, как ожидали редакторы книги в 1954, но в 2005 году будущее наступило. Практически на том месте, о котором написано выше, был открыт мемориальный комплекс Memorial de les Camposines.

На табличках мемориала выгравировано множество имён. Я не знаю, есть ли среди них имя Юстина, но даже если нет, хочу верить, что когда-нибудь будет. Павшие заслуживают памяти.

6:10pm: Memento mori

До сих пор мне удавалось писать о членах семьи Яшунских, не акцентируясь на смерти. Мы все смертны, с этим ничего не поделаешь, и смерть любого человека — печальное событие. Однако, если ему предшествует долгая (и, возможно, насыщенная) жизнь, с потерей почему-то примириться проще. Однако совсем избежать эпизодов преждевременной кончины мне не удастся. Не нужно больших познаний в истории, чтобы догадываться, что конец 30-х и начало 40-х годов XX века на всей территории от Парижа до Находки были не лучшим временем для того, чтобы жить долго и счастливо, зато хорошо подходили для того, чтобы умереть в один день.

Филип Соломонович Яшунский вернулся со своей семьёй — женой Эстер, сыном Людвигом и дочерью Аниелой в Лодзь в декабре 1918 года. О том, что происходило с ним и его семьёй после этого, сведений почти нет. Немногочисленные упоминания в газетах и справочниках чуть проясняют слово «фабрикант» в графе «профессия» его анкеты.

Принадлежавшая ему «фабрика» производила шерстяные изделия, и, располагаясь в большом здании вместе с множеством других производств, по-видимому, была не столько фабрикой, сколько мастерской. Ещё в одной газете Филип Яшунский числится в списке кандидатов в городской совет или нечто подобное.

Кроме этого о нём никаких других упоминаний не нашлось. А вот об Эстер Яшунской кое-что всё-таки нашлось. Сайт «База данных варшавского гетто» составлен по материалам различных воспоминаний — там проиндексированы все люди, которые так или иначе упомянуты в воспоминаниях тех, кто писал про гетто. Эти сведения обычно неполны, неточны, но всегда лучше чем ничего.

Итак, из воспоминаний Генриха Маковера «Дневник из варшавского гетто. Октябрь 1940 — январь 1943» извлечены следующие сведения:

Имя: Эстер

Фамилия: Яшунская

Девичья фамилия: Штейн

Погибла: в Треблинке?

Биография: дочь уважаемого и богатого Штейна из Лодзи. Муж Эстер умер до войны, ее дочь и зять смогли бежать в Южную Америку, а ее сын был где-то в России. Эстер жила в гетто в нищете и голоде; вместе со своей сестрой-близнецом они жили в магазине Тоббенса на улице Зелазна, 105. Во время блокады магазина Эстер и её сестру забрали.

Сведения о сыне тоже нашлись. 1 апреля 1944 года Людвиг Филиппович Яшунский был осужден особым совещанием при НКВД СССР по статье 58 п.6 (шпионаж) и п.10 (призыв к свержению советской власти) на 10 лет. Не надо объяснять, что «10 лет» в данном случае — лишь эвфемизм.

За этими трагическими сведениями можно было не заметить один важный момент. В базе данных варшавского гетто сведения сгруппированы по событиям. Эстер Яшунская была приписана к событию «Судьба семьи Яшунских». Другими персонажами этого события были: Лиза, Ядвига Кёнигштейн, и Мария. Кусочки пазла начали соединяться.

 

6:08pm: «Бестужевка»

Пытаясь ответить себе на вопрос, зачем я занялся этими генеалогическими исследованиями, я прихожу к выводу, что это — моя попытка что-то понять про историю. Дело вовсе не в том, чтобы гордиться какими-то своими предками: моя степень родства с людьми, о которых я пишу, столь мала, что ей можно было бы пренебречь. Но всё-таки эта малая толика создаёт интригу и превращает сухую историю в детективное расследование, и я копаюсь в старых справочниках и газетах, в воспоминаниях и архивах в надежде найти очередную зацепку. При всём при этом, конечно, люди, о которых я пытаюсь что-то узнать, мне совсем не безразличны: кто-то мне более симпатичен, кто-то менее. Почему-то (можно предположить, на самом деле, почему) к Евгении Яшунской я чувствую особенную симпатию. Тем более мне жаль, что не удалось найти ни одной её фотографии.

В 1878 году в Санкт-Петербурге были открыты Бестужевские курсы — одно из первых высших учебных заведений для женщин на территории Российской империи. Это был путь для девушек, которые хотели в своей жизни добиться больше, чем просто быть хранительницей семейного очага. По-видимому, они хотели добиться настолько большего, что в 1886 году приём на курсы был приостановлен из-за обеспокоенности правительства политической благонадёжностью слушательниц. Приём возобновился в 1889 году, но тех, кто успел поступить ранее, курсы выпускали и в промежутке 1886–1889. В 1888 году физико-математическое отделение Бестужевских курсов окончила Евгения Соломоновна Яшунская (Зелигман).

Выпускницы курсов становились в основном учительницами. Профессия учительницы сейчас девальвировалась, но тогда, вероятно, выпускницы ощущали гораздо отчётливее свою миссию нести свет знаний в этот мир.

Евгения Яшунская-Зелигман (почему-то она часто использовала двойную фамилию) была учительницей и директором женской еврейской гимназии в Лодзи, а также директором частной женской гимназии, следы которой можно найти на страницах объявлений из газет. Самые ранние, которые мне удалось найти, датируются 1907 годом. В 1931 году (Евгении в этот момент уже 64 года, по тем временам не так уж и мало), например, были напечатаны такие объявления:

Первое — о приёме в частную женскую гимназию, а второе — о приёме в детский сад при гимназии. Примечательно, что в детском саду использовалась система Монтессори.

Про семью Евгении выяснить почти ничего не удалось. Её муж, Марк Зелигман, был учителем математики. Дочь Жанна родилась, когда ей было 33 года, и, вероятно, была не первым ребёнком, но что стало с остальными — неизвестно. Всё, что удаётся сейчас найти, говорит о том, что Евгения через всю жизнь пронесла свою миссию «бестужевки». Не случайно на её могиле написано: «Евгения Зелигманова из Яшунских. Педагог.»

5:28pm: Елмановская школа

Составленное в предыдущей записи семейное древо и так уже выглядит достаточно разветвлённым, но в нём ещё не хватает одного фрагмента, о котором я знал заранее. Другое дело, что я не подозревал о том, насколько это большой фрагмент.

Самиздатовские книги из Асиного шкафа — в основном отчёты о поездках секции туризма московского дома ученых. Один из этих отчётов, о плавании по Енисею, я обширно цитировал. Авторов у этих отчетов обычно два: Ф.И.Яшунская и А.И.Фукс, а издательство скромно называется «Фелициздат». Это творчество «тёти Фели» (на самом деле двоюродной тёти моего папы). Фелиция Иосифовна и Анна Иосифовна (в девичестве тоже Яшунская) — родные сёстры, и двоюродные сёстры моего дедушки и Анны Генриховны. Про Фелицию Иосифовну несомненно надо писать отдельный рассказ, ибо по всем признакам она была выдающейся личностью. Но если сосредоточиться на сборке пазла, то одной из ценных зацепок, связанных с Фелицией, которые у меня были, являлось наличие у неё ещё одной родной сестры, жившей при том не где-нибудь, а прямо-таки в Париже.

Однако очередной поиск в интернете привёл меня вовсе не в Париж, а в Смоленскую область. На сайте Елмановской школы была размещена презентация под названием «Жизнь, оборванная пулей». Она была посвящена Льву Фуксу, умершему от ран в 1943 году и похороненному на кладбище деревни Елмановки. На страницах с фотографиями родственников Льва среди прочих была фотография:

подпись под которой сообщала, что в центре — мать Лёвы, Анна Иосифовна, слева — тётя, Фелиция Иосифовна, а справа — тоже тётя, Ядвига Иосифовна. Сестра из Парижа?

Но Гугл ответил иначе. Упоминания о Jadwiga Jaszuńska неожиданно нашлись в Вашингтоне. В Американском музее холокоста хранится дело под названием Jadwiga Jaszunska collection, содержащее воспоминания и семейные фотографии. К сожалению, добраться до содержимого мне пока не удалось, но уже источник происхождения этих документов оказался новой зацепкой:

Михаил Зельдович послал эту рукопись в Американский Мемориальный Музей Холокоста в декабре 1994 года. Он получил её от младшей сестры Ядвиги Яшунской, Марии Яшунской, которая пережила годы войны в Польше вместе со своей сестрой.

(Обновлённую версию семейного древа можно посмотреть, нажав на картинку)

7:59pm: Немецкий порядок

В конце 1918 года Саломон Яшунский вместе со своими родителями вернулся в Лодзь из Москвы. С конца 1914 и вплоть до 1918 года Лодзь была занята войсками кайзеровской Германии. Со свойственной немцам педантичностью на оккупированной территории вёлся учёт перемещений населения, для чего были введены формуляры о прибытии и убытии. В 1918 году была провозглашена независимость Польши, но формуляры продолжили заполнять — видимо, идея учёта показалась удачной и самим полякам.

Нередко, заполняя очередную анкету, думаешь, кому всё это нужно. Зачем у меня в миллионный раз спрашивают фамилию, дату рождения, адрес и номер паспорта. Но потратив долгое время на поиски биографической информации, начинаешь иначе воспринимать анкетные формальности. А карточки учёта не только сохранились в архивах Лодзи, но и были оцифрованы: они доступны за период 1916-1921 годов.

Сложно передать, с какими чувствами я просматривал картотеку. Если до этого поиск в интернете был похож на мытье золотого песка, то здесь меня должен был ожидать целый Клондайк. И архивы не обманули. Среди карточек на фамилию Jaszuński была вот такая:

Здесь не только дата прибытия из Москвы, но и все члены семьи с датами рождения, и адрес проживания в Лодзи, и указание на то, что все перечисленные отбыли в Варшаву в 1920 году. На самом деле, карточек на фамилию Яшунский в картотеке было целых семь. Возможно, некоторые из них тоже кусочки моего пазла, но слишком далёкие, чтобы их можно было к чему-то присоединить. Выделялась среди оставшихся шести карточек одна:

Согласно этой записи, Филип Соломонович Яшунский прибыл в Лодзь с семьёй из Москвы в декабре 1918 года. Вряд ли это совпадение можно считать чистой случайностью. Окончательных подтверждений у меня, правда, нет, но я склонен думать, что Филип, как и Евгения, Игнатий и Генрих — отпрыск моего пра-прадеда Соломона (нарочно пишу его через О, а сына Игнатия через А, чтобы различать, хотя, скорее всего их звали одинаково). И если это так, то, с учетом всей собранной к этому моменту информации по состоянию на 1938 год семейное древо Яшунских выглядело следующим образом:

(блёклым показаны люди, о которых я ещё ничего не писал). Владимир Яшунский внизу диаграммы — мой дед.

8:25pm: Quis custodiet ipsos custodes?

Биография героя должна быть чистой и выверенной, поэтому в книжке 1954-го года не упомянуты даже его родители. Впрочем уже через десять лет стандарты стали менее жёсткими, и польская Википедия, основываясь на Польском биографическом справочнике сообщает нам, что Саломон Яшунский был сыном купца Игнатия Яшунского и Розалии, урождённой Гаркави. Это, кстати, интересная зацепка, потому что моя прабабушка тоже урождённая Гаркави. Но это на когда-нибудь потом.

Поиск в интернете позволяет найти и более подробные источники, чем Википедия. В частности, в биографической статье, напечатанной в одном польском журнале содержится множество подробностей биографии Саломона, или Юстина, как он предпочитал себя называть.

Итак, сухая выжимка фактов состоит в следующем: он родился 7-го (по другим источникам 10-го) ноября 1902 года в Лодзи. Его отец владел небольшой фабрикой, а мать была учительницей. В 1914 году семья переехала в Москву, а в 1918 вернулась обратно в Лодзь. Аттестат зрелости Юстин получил в Вильне и в 1921 поступил в Львовский университет, а в 1924 перевелся в Краковский университет. Под впечатлением от октябрьской революции, которую он застал в Москве, он включился в Польше в рабочее движение: распространял листовки, редактировал газетные статьи, а в 1925 году вступил в коммунистическую партию Польши. В результате своей деятельности в 1928 году был арестован — коммунистов, тем более радикально настроенных в Польше не жаловали. В 1929 году по состоянию здоровья был выпущен из тюрьмы, но снова арестован в конце мая 1931-го года.

Чтобы избежать новых арестов по решению партийного руководства он переехал в Данию, где в 1935 году познакомился со своей будущей женой. В 1937 году в Париже, где Юстин редактировал газету Dziennik Ludowy, у него родился сын. Из Парижа он уехал добровольцем на гражданскую войну в Испанию, где и погиб в июле 1938 года.

В этой биографии полно зацепок, с которых можно начинать новые поиски, но самую главную и интересную зацепку пропустить очень просто. А она лежит, можно сказать, на поверхности. Если спросить польскую Википедию, что она знает об авторе статьи про Юстина, то окажется, что

Жанна Корманова (урождённая Зелигман), дочка Марка Зелигмана, учителя математики, и Евгении Яшунской, директора и учителя в частной женской гимназии. ... На рубеже 1917-18 годов она вступила молодежную организацию Социально-демократической партии королевства Польского и Литвы, членом которой был, в частности, ее двоюродный брат Саломон Яшунский. 

5:52pm: Wybór pism

21 июля 1938 года в небольшом городке Каталонии, скорее всего в Ла-Торре-дель-Эспаньоль, заместитель полит.комиссара XIII интербригады им. Домбровского пишет письмо своей жене. Он пишет по-датски, поэтому с полной уверенностью нельзя сказать, как заканчивается письмо, но, скорее всего, там написано:

Я уже некоторое время живу в маленьком чистом городке. Я даже соскучился немного по вшам, но они появляются только тогда, когда сражаешься с теми кровожадными тварями, которые скоро получат взбучку. Мне надо заканчивать письмо, только перед этим я еще раз посмотрю на нашего мальчика. Я за Тебя спокоен - с таким малышом можно быть по-настоящему спокойной и радостной. Поцелуй от меня Франуша: не слишком много, потому что, я думаю, его и так целуют немало, но поцелуй так, чтобы он почувствовал, что этот поцелуй послал ему его отец.

Это письмо отправится в Париж, и оно станет последним. 24 июля республиканские войска форсируют Эбро, а 26 июля Саломон «Юстин» Яшунский будет убит.

Когда после Второй мировой войны в Польше к власти пришла коммунистическая партия, ей были очень нужны свои герои. И самыми ценными были те герои, которые уже больше ничего не могли совершить. Поэтому польские коммунисты, сражавшиеся в Интербригадах, а тем более погибшие во время гражданской войны в Испании, приобрели особую ценность. Статьи и письма Саломона в 1954 году издали отдельной книгой. Письма к жене перевели с датского на польский.

В Советском Союзе не было риэлтеров, но операции с недвижимостью случались. В 1986 году в результате сложного обмена мои родители съехались в одну квартиру с папиной тётей Асей (Анной Генриховной), старшей сестрой моего деда. Она прожила после этого, кажется, меньше года. От неё остались книжные шкафы, которые до сих пор мы называем «асиными». На нижней полке одного из шкафов среди самиздатовских книг, фотоальбомов из туристических поездок и коробок со слайдами лежала и эта книга: «Wybór pism» S. Jaszuński. Эта книга — второй кусочек в пазле.

6:57pm: Генеалогический пазл

Постепенно взрослеешь, и начинает казаться, что промежутки времени короче: пять лет — это было только что, десять лет — ещё вчера, двадцать лет... на прошлой неделе? Чуть меньше двадцати лет назад я закончил школу. Мне кажется, что с тех пор прошло совсем немного времени. Хотя, конечно, произошло много всего. Но мне кажется, что я всё это хорошо помню, есть много фотографий и записей, и эти двадцать лет кажутся мне совсем коротким промежутком.

Итак, 1997 — практически вчера. Уже есть Windows'95 и почти есть интернет, сотовая связь ещё не стала вездесущей, но уже два моих одноклассника приносили в школу мобильные телефоны «похвастать». Есть нюансы, но жизнь похожа на ту, что сейчас.

Ещё двадцать лет назад — 1977: я ещё не родился, но мой папа учится на химфаке МГУ, у дедушки машина ВАЗ-2101: и то, и другое я могу представить; машину такую я даже сам потом водил. 1977 — это, конечно, не вчера, но ведь это практически вчера для тех, кому в 1997 было столько, сколько мне сейчас.

И вот тут нужно усилие мысли, чтобы понять, что те же двадцать лет отделяют такой близкий 1977 от 1957-го. А 1957 — это уже история. Моей маме год, а папа ещё не родился. В октябре полетит первый искусственный спутник Земли, а полёта Гагарина ждать ещё четыре года. Антикварный «Москвич» из моего гаража в 1957-м — новенькая «с иголочки» машина, а мой дедушка — младше, чем я сейчас.

И значит, что для моего деда в 1957-м году вполне вероятно может казаться не таким уж далёким 1937-й год. Ведь от него отделяют те же двадцать лет. Это были насыщенные и очень тяжёлые двадцать лет. Скорее всего, они никому не показались мгновением, но это тоже двадцать лет. Открутим ещё двадцать назад, и мы в 1917-м. Совсем в другой стране. От нас до 1917-го года пять шагов, которые должны быть равными, и первый из которых кажется мне совсем небольшим. История где-то рядом?

В семейном архиве среди множества фотографий, о которых я не всегда знаю, кто на них изображён, есть вот такая, про которую мне всё-таки кое-что известно.

Думаю, что это примерно 1930-й год. От нас до этой фотографии почти 90 лет. Кажется, что много, но, если разделить на обозримые кусочки, то не так, чтобы слишком.

Что можно узнать о фотографии спустя 90 лет? Вероятно немногое, но у меня есть зацепки. Вообще, поиски такой информации — как собирание пазла. Найдёшь один кусочек, на котором что-то интересное, а на его выступах просматриваются какие-то ещё очертания. И вот уже ты ищешь кусочек соседний с этим, и постепенно получается небольшой фрагмент. И пусть даже не ясно, где он расположен в общей картине, он уже сам по себе чем-то привлекателен.

Итак, генеалогический пазл. Первый кусочек — эта фотография. Молодому человеку на фотографии слева около тридцати, его зовут Саломон Яшунский, он двоюродный брат моего деда и в 1938 году погибнет в Испании в битве на Эбро.

2:07pm: 70°

Впечатления от путешествия осенью 2013 года по Енисею остались без окончания. Про Норильск я так и не собрался написать. Помимо прочих причин (вроде лени), обнаружилась ещё одна причина — мне сложно заставить себя писать про Норильск. Живя в нашей стране, постепенно привыкаешь к держать в уме противоречащие друг другу суждения, допуская верность обоих. Однако, этой выработавшейся привычки мне явно не хватает для того, чтобы соединить всё, что связано с Норильском. Посещение музея, в котором «лагерному» периоду истории города уделено немалое внимание — практически обязательное мероприятие, хотя оно и добавляет хаоса в восприятие действительности.

В итоге, я решил, что про свои впечатления я писать не готов. Да и вряд ли в этом есть смысл. И фотографии Норильска, сделанные мной, тоже не представляют высокой ценности. Поэтому ниже — только выдержки из дневника 50-летней давности и фотографии к ним. Без моих комментариев.

Высокие норильские дымящиеся трубы в лазури неба и белые камни домов появились неожиданным чудом 70-й параллели, ошеломили с первого взгляда. Город современного типа, с многоэтажными строениями. Асфальтированные улицы свободно и симметрично распланированы и напоминают проспекты Москвы и Ленинграда. Много газонов, цветников, великолепная сеть магазинов, культурно-просветительные и медицинские учреждения. Город величественно утвердился среди безмолвия необитаемой тундры.

( Read the rest of this entry »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

11:28am: «...Лос Дудинка»

Что-то мой рассказ о поездке на север затянулся почти на год. Пора заканчивать.

На отрезке Игарка—Дудинка публика на теплоходе сменилась. Почти не осталось тех, кто ехал с самого юга на самый север: все они сошли, либо где-то раньше, либо в Игарке. Зато в Игарке на борт поднялись пассажиры до Дудинки — бабушки, едущие к врачу, геологи, возвращающиеся на «большую землю». Геологи заполнили ресторан и, по-видимому, спешили воспользоваться благами вновь обретённой цивилизации.

В Дудинку теплоход прибыл поздно вечером, немного раньше, чем 50 лет назад.

25.VII в 2 часа утра мы причаливаем к Дудинке. Это событие ознаменовалось мамаевым нашествием комаров. Мы проснулись от злых укусов, хотя окно каюты было закрыто плотной занавеской.

Состояние набережной у речного вокзала весьма напоминало эту фотографию пятидесятилетней давности с поправкой на то, что было темно, и многое было не видно.

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

6:10pm: «Нью Игарка, мадам,...»

Если бы не песня Визбора, возможно, я бы и не слышал никогда этого названия — Игарка. Конечно, на севере не так много населенных пунктов, но просто так, сами по себе, они не слишком привлекают внимание. То ли дело, когда про что-то в песне поётся...

Сейчас кажется, что от Игарки только песня и осталась. Над полузаброшенным и тричетвертисгоревшим городом возвышаются 2-3 многоэтажки, в которых живёт почти всё оставшееся население.

В порту пусто.

А ведь ещё 50 лет назад...

Игарка. Крупнейший порт в низовьях Енисея для морских судов, советских и иностранных. Они важно стоят на рейде - стройные, с высокими мачтами и манящими названиями: "Арагона", "Монровия", "Ариадна", и т.п. Клад Игарки - гигантский лесокомбинат по переработке ценнейшей древесины, заготовляемой на необ'ятных просторах Красноярского края и сплавляемой по рекам Енисейского бассейна.

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

6:20pm: Сквозь тайгу

С романтикой посещения далёких таёжных поселений в итоге всё сложилось не так радужно, как хотелось бы. Стоянки и по расписанию-то были запланированы очень короткие, а уж когда теплоход стал опаздывать, и подавно: стояли ровно столько, сколько требовалось, чтобы высадить всех пассажиров.

Край ойкумены — Енисейск и Лесосибирск, — куда ещё доходят дороги из Красноярска, мы прошли поздним вечером первого дня. Там пассажиров прибавилось, в том числе и из тех, кто поселился прямо на палубе.

Дальше начались места, где люди уже скорее сходили, чем садились на теплоход. Первое из них — Ворогово, где мы ещё не торопились, потому что не опаздывали.

Теплоход остановился у причала и мы осмотрим одно из очень богатых правобережных селений среднего плеса - Ворогово. Здесь крупный колхоз, молочный скот и свиноматки, рыбный и пушной промыслы. У берега много рыбацких лодок. А главное, большое лесное хозяйство.

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

8:15pm: Двадцать девять видов Енисея

Необъятность просторов нашей Родины вызывает патетическое воодушевление, когда ты осознаёшь её (необъятность) единомоментно. Растянутое на долгий промежуток времени, это чувство теряет свою силу и заменяется чем-то больше похожим на скуку. Две тысячи километров зелёных насаждений вдоль ж/д полотна от Читы до Хабаровска, по словам Семёна, — лучшая «прививка от берёзок». Две тысячи километров тайги по берегам Енисея — тоже испытание для восторженности. Несомненно, пейзаж завораживающе красив, но удивительно однообразен.

Сверху — небо, снизу — вода, посередине — тонкая полоска берега. И так — на протяжении почти всего пути. Не удивительно, что для большинства пассажиров теплоход — просто транспортное средство; тех, кто отправляется на теплоходе в туристическое путешествие практически нет. То ли дело раньше...

Трудно разместить 350 туристов на теплоходе так, чтобы все были довольны, тем более, что одним попались одноместные "аристократические" каюты I класса, другим - четырехместные каюты II класса по той же стоимости, что и одноместные каюты; третьим - жесткие каюты третьего класса на нижней палубе, по путевкам и стоимости второй категории.

Поэтому неизбежно в самом начале путешествия были высказаны справедливые претензии, недовольство и пр. Однако постепенно все это забылось и испарилось как нечто ничтожно малое, невесомое, по сравнению с величием Енисея.

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

12:25am: На Север

По разным причинам я стараюсь не жаловаться на свою работу. В частности, потому что от неё получаются разные бонусы. Вот в сентябре 2013 года удалось попасть в «экспедицию» на Север. В принципе, там можно было обойтись и без меня, но можно было и со мной. Так что я это воспринимал как «премирование» за предыдущую работу. Так и говорил: меня премировали круизом по Енисею. Хорошим дополнением, наверное, был бы дом отдыха в Магадане или Воркуте, но этого пока не предлагали.

Завершив поездку, я могу сказать, что на круиз это было похоже очень мало, а больше всего, наверное, было похоже на поезд, идущий через Дикий Запад где-то в конце XIX-го века. Но об этом позже. Ожидать же «круиза» теоретически было можно. В 1962 году по похожему маршруту путешествовала папина тётя (моя двоюродная бабушка). Она состояла в туристическом клубе Дома учёных и об этом путешествии остался альбом с фотографиями и повествованием, который позволяет посмотреть, насколько поменялись берега Енисея за пятьдесят лет.

«По воздуху мы добрались в Красноярск быстро: полет на ИЛ-18 с одной посадкой в Омске, занял менее 8 часов.

Красноярск встретил нас томительной субтропической жарой. Белолицый москвич здесь быстро превращается в темнокожего африканца, инсоляция в Красноярске не менее интенсивна, чем в Сухуми или в Самарканде.»

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

10:31pm: Назад в будущее

Марти Макфлай в фильме «Назад в будущее» перенёсся из 1985 в 1955 и оказался ровесником со своим отцом. Недавно я осознал, что моя поездка в Южную Каролину этим летом была попыткой осуществить нечто подобное.

Почему-то я ожидал, что найду в Колумбии всё таким же, как оно было в 1991 году. Наивно, конечно. 22 года — это не 30, но всё поменялось очень сильно. Вернулся я с ощущением того, что побывал в каких-то знакомых декорациях, но в которых играют уже совсем другую пьесу.

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.

4:11pm: Quantum GIS: геометрия

Заключительный текст про создание карт в Quantum GIS как-то всё откладывался, но, кажется, откладывать дальше нельзя. На этот раз речь пойдёт про, вероятно, самую сложную с технической точки зрения карту.

О том, откуда брать данные для таких карт, я, пожалуй, почти ничего говорить не буду. Необходимая статистика часто имеется, когда речь идёт о миграциях населения, но я даже не проверял, есть ли такие данные. Почему-то мне хотелось отразить на карте именно пропускные способности внутренних авиационных линий Новой Зеландии. Желание было настолько сильным, что его не остановил даже механизм, защищающий сайт Air New Zealand от автоматического скачивания. Не пытайтесь проделать это дома Вся информация с расписаний внутренних рейсов была скопирована вручную. О том, что делать после того, как информация собрана — этот пост.

Текст получился более схематичным, чем предыдущие, но, надеюсь, что тем, кто дошёл до этого уровня, он всё-таки чем-то окажется полезен.

( Читать запись полностью »Collapse )Опубликовано у меня в блоге.