В честь князя, как солнышко алого, названный город. Автобус часа через два. Жара. Маюсь. Подкатывается бомжара: — Меня зовут Валерий Павлович! Как Чкалова.
А хотите увидеть чудо?..
Начал вдруг падать. Голодный обморок. Подхватываю его, вдыхая миазмы. Очухивается: — Извините. Я учился в местном вузе вместе с Веничкой Ерофеевым, слыхали? Мне надо бы похмелиться. У вас нет двадцати рублей?
В качестве аванса? За чудо. Я отработаю...
Выпивает сто грамм на автовокзале, не закусывая, и становится добрым молодцем, будто напился живой воды. Морщины разгладились. Глаз как алмаз — горит. Румянец играет. Тряхнул кудрями:
— Ну что? Айда за чудом!
Идем за чудом по тропинке мимо свалки. Заходим в церковь. Девочка моет полы. В темном углу старик с клюкой, зорко смотрит на нас. Чкалов мой присмирел, дальше идти побоялся. Стоит у порога. Командует девочке:
— Доча! Покажи ей чудо!
— Эх ты, Чкалов! Опять напился... — Девочка отжимает тряпку, вытирает руки. — Пойдемте! — Ведет меня во влажную темноту. С опаской прохожу мимо старика. Девочка зажигает свечи. Жду. Из темноты медленно выступает лицо Богоматери.
Чудо! Она плачет! Стоит в выцветшем платочке, смотрит на небо, где Сын, — насмотреться не может: вчера погребенный — воскрес! И верить боится. И плачет, и плачет, и плачет. Падаю на колени. Плачу и радуюсь вместе с ней целую вечность:
о чудо! Он жив!
Девочка тушит свечи. Пора уходить. Встаю. Идем к выходу. Девочка говорит: — А у нас не только эта икона плачет. У нас все иконы плачут. — Показывает на старика с клюкой в темном углу.
Серафим Саровский. Насупленные брови. Смотрит на меня и девочку, как живой. Из его серых внимательных глаз катятся слезы.
