"В городе несчастным людям жить лучше. В городе человек может прожить сто лет и
не хватиться того, что он давно умер и сгнил. Разбираться с самим собой
некогда, все занято. Дела, общественные отношения, здоровье, искусства,
здоровье детей, их воспитанье. То надо принимать тех и этих, ехать к тем и
этим; то надо посмотреть эту, послушать этого или эту. Ведь в городе во
всякий данный момент есть одна, а то сразу две, три знаменитости, которые
нельзя никак пропустить. То надо лечить себя, того или этого, то учителя,
репетиторы, гувернантки, а жизнь пустым-пустешенька..."

(с) Лев Толстой, Крейцерова соната.

Счастливые люди не вызывают во мне зависти, даже если они очень счастливы, ни раздражения, даже если они очень довольны: вообще никогда не вызывают никаких дурных чувств. Способность быть счастливым — такая же психологическая конкретность, как ум, как мужество или доброта. Для меня важнее поговорить час со счастливым человеком, чем с умным. Я привыкла к умным людям; я знаю по опыту, что не так много нового и интересного может рассказать один умный человек другому (особенно, если они одной специальности). Зато счастливый человек, даже если он, что мало вероятно, филолог, — всегда откровение, овеществленное разрешение основной жизненной задачи.
Нелепо было бы утверждать, что следует избегать несчастных людей, но несомненно следует избегать любой ценой принципиально несчастных. Есть люди принципиально несчастные, полагающие, что быть несчастным достойнее, чем быть счастливым. Это староинтеллигентская разновидность, которую революция отчасти повывела из обихода. Есть люди принципиально несчастные от зависти, от жадности и от полусуеверной-полурасчетливой уверенности в том, что следует скрывать свое благополучие. Его честно скрывают, скрывают от самих себя. Это обывательская разновидность. Это домашние хозяйки, которые говорят: «Везет же другим», которые честно уверены в том, что чужие мужья и чужие дети «удивительно умеют устраиваться.

(с) Лидия Гинзбург