(no subject)
Однажды в приступе безмозглого девочкового расточительства я купила брошку. Задорого прям. Майорова глянула — и сказала: да ты охренела, мать.
Майорова так обращалась ко всем человекам женского полу, а ещё она была признанная гура стиля. Причём из таких агрессивно-апофатических гур, которые любят подробно расписывать, за какие сочетания в одежде положен пожизненный эцих с гвоздями.
И вот, значит, крутит она в руках дорогую мою брошку и спрашивает: ты вообще представляешь себе женщину, которая это носит? Ей же далеко за полтинник. У неё пиджак розавинький. Из добротной ткани. На заказ. Маникюр. Укладка. Ногти накрасила, туалетной водой побрызгалась — и пошла пообедать с сенатором.
И я говорю: да, Майорова, да! Вот не верила я, что ты гура стиля, теперь верю. Это, понимаешь, психотерапевтическая инвестиция в моё светлое будущее. Стану ведь я однажды прикольной бабкой. Ногти накрасила, туалетной водой побрызгалась, пошла пообедать с сенатором в простенькое такое кафе, а там в дамской комнате жену сенатора застрелили. То ли сын, то ли любовник, то ли сам сенатор, когда выходил носик попудрить, или как оно там у мужиков принято. Ну, она по-быстрому убийство раскрыла, сенатору и двум офицерам полиции ручки пожала — и домой, розочки поливать. Это у меня, может быть, такая женская ролевая модель.
Тут Майорова строго спрашивает: ну и с хера ли у тебя, мечты поэта, такая пожилая и, не побоюсь этого слова, асексуальная женская ролевая модель?
А было нам с Майоровой тогда по двадцать лет. И я крепко задумалась. У нас, конечно, был ещё недолгий горячий спор на тему «секс в жизни Джессики Флетчер», но волновались больше о другом. Майорова как раз тогда серьёзно заболела и очень боялась, что её бросит муж. А он месяца три старательно играл в «нитакова», а потом внезапно исчез с вещами и документы на развод прислал по почте. И она мечтательно сказала: а вот было бы мне сейчас шестьдесят… И мы друг друга поняли.
Мне уже хорошо за тридцать, а Майоровой навсегда осталось двадцать три.
Я сейчас по утрам на степпере смотрю “Murder, She Wrote” и обнаруживаю, что Джей Би и пожилой-то не назовёшь. И мужчинам она нравится. И флиртует, между прочим, налево и направо — от двадцатилетних моих глаз это почему-то ускользало.
И я думаю: ещё лет пятнадцать, и можно будет наконец-то пожить. Просто так пожить, самой собой, без всего вот этого.
Друг Б. уже целый месяц толкает длинные философские телеги, смысл которых сводится к тому, что я нехорошая феминистка.
Я никогда не присоединюсь ни к какой социальной группе. Принципиально.
Но девочки лучше мальчиков. Да.
Майорова так обращалась ко всем человекам женского полу, а ещё она была признанная гура стиля. Причём из таких агрессивно-апофатических гур, которые любят подробно расписывать, за какие сочетания в одежде положен пожизненный эцих с гвоздями.
И вот, значит, крутит она в руках дорогую мою брошку и спрашивает: ты вообще представляешь себе женщину, которая это носит? Ей же далеко за полтинник. У неё пиджак розавинький. Из добротной ткани. На заказ. Маникюр. Укладка. Ногти накрасила, туалетной водой побрызгалась — и пошла пообедать с сенатором.
И я говорю: да, Майорова, да! Вот не верила я, что ты гура стиля, теперь верю. Это, понимаешь, психотерапевтическая инвестиция в моё светлое будущее. Стану ведь я однажды прикольной бабкой. Ногти накрасила, туалетной водой побрызгалась, пошла пообедать с сенатором в простенькое такое кафе, а там в дамской комнате жену сенатора застрелили. То ли сын, то ли любовник, то ли сам сенатор, когда выходил носик попудрить, или как оно там у мужиков принято. Ну, она по-быстрому убийство раскрыла, сенатору и двум офицерам полиции ручки пожала — и домой, розочки поливать. Это у меня, может быть, такая женская ролевая модель.
Тут Майорова строго спрашивает: ну и с хера ли у тебя, мечты поэта, такая пожилая и, не побоюсь этого слова, асексуальная женская ролевая модель?
А было нам с Майоровой тогда по двадцать лет. И я крепко задумалась. У нас, конечно, был ещё недолгий горячий спор на тему «секс в жизни Джессики Флетчер», но волновались больше о другом. Майорова как раз тогда серьёзно заболела и очень боялась, что её бросит муж. А он месяца три старательно играл в «нитакова», а потом внезапно исчез с вещами и документы на развод прислал по почте. И она мечтательно сказала: а вот было бы мне сейчас шестьдесят… И мы друг друга поняли.
Мне уже хорошо за тридцать, а Майоровой навсегда осталось двадцать три.
Я сейчас по утрам на степпере смотрю “Murder, She Wrote” и обнаруживаю, что Джей Би и пожилой-то не назовёшь. И мужчинам она нравится. И флиртует, между прочим, налево и направо — от двадцатилетних моих глаз это почему-то ускользало.
И я думаю: ещё лет пятнадцать, и можно будет наконец-то пожить. Просто так пожить, самой собой, без всего вот этого.
Друг Б. уже целый месяц толкает длинные философские телеги, смысл которых сводится к тому, что я нехорошая феминистка.
Я никогда не присоединюсь ни к какой социальной группе. Принципиально.
Но девочки лучше мальчиков. Да.