А потом она несколько месяцев умоляла родителей перевести её в другую школу, и родители сходили с ума, пытаясь выяснить, что с этой-то школой не так. Учится, вроде бы, неплохо. Учителя, вроде бы, хорошие. Кажется, не поссорилась ни с кем, не травят, не доводят, вообще никакого внятного аргумента для перевода. А девочке просто хотелось прийти в этой куртке, — тем человеком, которым она стала в ней, — туда, где её никто не знает. И в каком-то смысле начать себя с чистого листа. Несколько лет спустя девочка была счастлива, что её никуда так и не перевели, потому что куртка была просто куртка, и ощущение себя другой — просто ощущение, и того человека, которым она нравилась себе, на самом деле не существовало. Его можно было бы вызвать из небытия огромным усилием и долго, очень долго кормить самой собой, чтобы укреплялся и становился правдой, но что из этого получилось бы, и получилось ли вообще, никто не знает.
Я иногда подозреваю какую-то вещь на человеке в том, что она говорящая, определяющая, и тогда рассматриваю её внимательно и пытаюсь понять высказывание. Но беда в том, что даже всерьёз существующее высказывание может означать для нас разное и остаться непонятым. Иногда человек надел чёрное, а иногда Надел Чёрное, а иногда прочитал книжку, в которой чёрный — очень особенный цвет, и Надел’ Чёрное’.
Когда все мы были юны и прекрасны, нам часто оказывалось по пути с одним мальчиком-ролевиком. И на вопрос «как дела?» он обычно отвечал: «а что, по лицу не видно?» (дела, как правило, были трагически плохи). Лицо мальчика всегда было эталоном покерфейса, но он этого про себя не знал.
