Долгий день
Этот бесконечный день начался с увольнения.
- Таня, можно с тобой поговорить?
- Конечно, - сказала она с той же приятной улыбкой.
- Что это было вчера?
Я не успела переодеться и стояла в пальто и сапогах, и не знаю, я закипала из-за жары или злости.
- Я попросила Лилю заменить меня до 12-ти.
- Но ты не пришла. Ни в 12-ть, ни в час, ни вечером.
Я даю ей шанс. Я бесконечно долго даю людям вторые шансы. Даже тем, кто их не заслуживает. Мои отношения с посудомойками похожи на десятилетний брак с мужем-алкоголиком – и выгнать жалко, и пользы нет никакой, но ведь привыкли уже.
- Так получилось. Мне было плохо.
Таня говорит эти слова во второй раз. В первый – они ей помогли. Первый раз это звучало, как: «Мне было плохо… Я беременна». Моя ошибка в том, что после сообщения о беременности, я случайно сказала: «Ну, как тебя теперь ругать? Нервничать-то нельзя».
Может, и в этот раз она рассчитывала, что я растаю от умиления. Но мои умилительные запасы кончились еще вчера, часов в семь вечера, когда ее сменщица Лиля рыдала над тарелками и казанами, и глотая слезы, спрашивала меня, кафель на стенах и раковины с пенной водой:
- Что мне делать? Меня ждут на второй работе… На Чеканах, надо мыть квартиры после ремонта. Михаил звонит и кричит на меня… Что мне делать?! Зачем я согласилась подменить ее? Почему она не вышла?
Несколько лет назад я этого еще не умела. А теперь запросто могу в трудную минуту не думать о чужих проблемах, а ценить выше всего на свете свои собственные неурядицы. Это эгоистично, жестоко, но в ответ на слезы и просьбы я только отвечала:
- Вы не можете уйти сейчас. Иначе вы потеряете и эту работу тоже.
Честь и хвала Лиле, но между постоянной работой и случайной подработкой она выбрала первое, хотя от этих людей можно ожидать всякое. Они не умеют выбирать правильное, не ценят то, что имеют, живут лишь одним днем и последнее, о чем они задумываются, это смысл и последствия собственных действий.
Извини, Таня, но ты сама вывела мое умиление, слой за слоем выскребла его с самого дна. Скажи, что тебе неудобно и стыдно, ты пыталась позвонить и предупредить, изобрази хотя бы раскаяние и сотри с лица эту глупую умиротворенную улыбку. Ведь я, черт подери, оставляю тебе шанс хотя бы тем, что разговариваю с тобой, а не молча указываю на дверь. Но ты действительно не видишь ничего ужасного во фразе: «Так получилось».
Я ожидала слезы. Но нет, ее последними словами было:
- А можно мне аванс?
Сегодня, через два дня, пришел ее любовник – разгильдяй, уголовник, его профессия - орать у маршруток: «Telece-e-e-ntru! Gara ne No-o-ord! Dokucaev».
- Катенька, а где Таня? Я ищу ее, она телефон не берет. Сказала, что вы на работе график поменяли и теперь они вместо два через два, будут неделю через неделю работать.
- Из-за тебя, Сереженька, Таня работу потеряла.
- Да, да, сто процентов, - говорит проходящая мимо Алина.
Таня из категории людей ничем не обладающих – ни умом, ни красотой, ни нормальной работой и профессией, ни приличной семьей. Большинство, которые ищут работу по профессии посудомоек и уборщиц, именно такие – люди Ни-ни-ни. С ними очень тяжело работать. А те, у кого есть хоть одно из этих «Ни» (чаще всего это самомнение), считают, что такой работы они недостойны. Я только сейчас поняла, как правы мамы, которые пугают детей: «Учиться не будешь, в дворники пойдешь». Скажите детям, что дворники – это действительно страшно; это те люди, которым нечего терять и нечего приобретать в жизни.
Когда Таня рассказала о беременности, из всего женского коллектива одна только официантка Яна, бредящая материнством, искренне сказала: «Какое счастье! Я тебя поздравляю». Мне стало страшно. Радоваться и поздравлять было не с чем. Можно бесконечно долго говорить о том, что родить и вырастить можно в любых обстоятельствах, что дети – цветы жизни, но мне стало страшно за этого ребенка. Конечно, щенки беспородной дворняжки, в той же степени умильны, как и щенки породистой мамы. Но максимум через полгода дворняжка забудет о своих щенках, предоставив их улице, а ребенок породистой мамы, возможно, перейдет в заботливые руки. Ужасно так сравнивать, но с каждым годом работа и эти странные люди отнимают у меня веру в то, что все одинаково достойны счастья.
- Вы ее уволили? – вернул меня к реальности Сережа. – Но мне надо ее найти, у нее ключи от моей новой квартиры, а она пропала! Позвоните вы ей, скажите…
- Я палец о палец не ударю.
- Она от тебя забеременела, ты и выкручивайся, - снова ввернула Алина.
- Да не беременна она! Она придумала это!
В тяжелый день - воскресенье, когда Лиля размазывала над казанами слезы, клиенты шли один за другим, а дети орали в детском комплексе, - в общем, все шло, как обычно, - мы на кухне разговорились о Тане и ее беременности. И Сергей Иваныч, а потом и помощник-повара Лена, сказали:
- Да не беременна она, врет. По ней же видно.
- Черт, надо было спорить, - сказала я, а Сережа как-то сник – такое разоблачение, а никакого эффекта не произвело.
- Точно надо было, - согласилась Алина.
Больше всех, конечно, расстроилась бредящая материнством Яна, которая решила, что это тот самый вирус беременности, когда в коллективе кто-то беременеет, а следом и остальные по очереди уходят в декрет. Но наши ряды косит только глупость и уверенность, что стоит поехать в Москву на заработки, как твоя жизнь сразу наладится. А Яна так надеялась «заразиться».
Этот бесконечный день начался в воскресенье днем и закончился только во вторник в семь часов вечера, когда сил мне хватило только на то, чтобы скинуть пальто и сапоги, и завалиться спать. Но почему трое суток стали одним долгим рабочим днем, я запишу позже.
- Таня, можно с тобой поговорить?
- Конечно, - сказала она с той же приятной улыбкой.
- Что это было вчера?
Я не успела переодеться и стояла в пальто и сапогах, и не знаю, я закипала из-за жары или злости.
- Я попросила Лилю заменить меня до 12-ти.
- Но ты не пришла. Ни в 12-ть, ни в час, ни вечером.
Я даю ей шанс. Я бесконечно долго даю людям вторые шансы. Даже тем, кто их не заслуживает. Мои отношения с посудомойками похожи на десятилетний брак с мужем-алкоголиком – и выгнать жалко, и пользы нет никакой, но ведь привыкли уже.
- Так получилось. Мне было плохо.
Таня говорит эти слова во второй раз. В первый – они ей помогли. Первый раз это звучало, как: «Мне было плохо… Я беременна». Моя ошибка в том, что после сообщения о беременности, я случайно сказала: «Ну, как тебя теперь ругать? Нервничать-то нельзя».
Может, и в этот раз она рассчитывала, что я растаю от умиления. Но мои умилительные запасы кончились еще вчера, часов в семь вечера, когда ее сменщица Лиля рыдала над тарелками и казанами, и глотая слезы, спрашивала меня, кафель на стенах и раковины с пенной водой:
- Что мне делать? Меня ждут на второй работе… На Чеканах, надо мыть квартиры после ремонта. Михаил звонит и кричит на меня… Что мне делать?! Зачем я согласилась подменить ее? Почему она не вышла?
Несколько лет назад я этого еще не умела. А теперь запросто могу в трудную минуту не думать о чужих проблемах, а ценить выше всего на свете свои собственные неурядицы. Это эгоистично, жестоко, но в ответ на слезы и просьбы я только отвечала:
- Вы не можете уйти сейчас. Иначе вы потеряете и эту работу тоже.
Честь и хвала Лиле, но между постоянной работой и случайной подработкой она выбрала первое, хотя от этих людей можно ожидать всякое. Они не умеют выбирать правильное, не ценят то, что имеют, живут лишь одним днем и последнее, о чем они задумываются, это смысл и последствия собственных действий.
Извини, Таня, но ты сама вывела мое умиление, слой за слоем выскребла его с самого дна. Скажи, что тебе неудобно и стыдно, ты пыталась позвонить и предупредить, изобрази хотя бы раскаяние и сотри с лица эту глупую умиротворенную улыбку. Ведь я, черт подери, оставляю тебе шанс хотя бы тем, что разговариваю с тобой, а не молча указываю на дверь. Но ты действительно не видишь ничего ужасного во фразе: «Так получилось».
Я ожидала слезы. Но нет, ее последними словами было:
- А можно мне аванс?
Сегодня, через два дня, пришел ее любовник – разгильдяй, уголовник, его профессия - орать у маршруток: «Telece-e-e-ntru! Gara ne No-o-ord! Dokucaev».
- Катенька, а где Таня? Я ищу ее, она телефон не берет. Сказала, что вы на работе график поменяли и теперь они вместо два через два, будут неделю через неделю работать.
- Из-за тебя, Сереженька, Таня работу потеряла.
- Да, да, сто процентов, - говорит проходящая мимо Алина.
Таня из категории людей ничем не обладающих – ни умом, ни красотой, ни нормальной работой и профессией, ни приличной семьей. Большинство, которые ищут работу по профессии посудомоек и уборщиц, именно такие – люди Ни-ни-ни. С ними очень тяжело работать. А те, у кого есть хоть одно из этих «Ни» (чаще всего это самомнение), считают, что такой работы они недостойны. Я только сейчас поняла, как правы мамы, которые пугают детей: «Учиться не будешь, в дворники пойдешь». Скажите детям, что дворники – это действительно страшно; это те люди, которым нечего терять и нечего приобретать в жизни.
Когда Таня рассказала о беременности, из всего женского коллектива одна только официантка Яна, бредящая материнством, искренне сказала: «Какое счастье! Я тебя поздравляю». Мне стало страшно. Радоваться и поздравлять было не с чем. Можно бесконечно долго говорить о том, что родить и вырастить можно в любых обстоятельствах, что дети – цветы жизни, но мне стало страшно за этого ребенка. Конечно, щенки беспородной дворняжки, в той же степени умильны, как и щенки породистой мамы. Но максимум через полгода дворняжка забудет о своих щенках, предоставив их улице, а ребенок породистой мамы, возможно, перейдет в заботливые руки. Ужасно так сравнивать, но с каждым годом работа и эти странные люди отнимают у меня веру в то, что все одинаково достойны счастья.
- Вы ее уволили? – вернул меня к реальности Сережа. – Но мне надо ее найти, у нее ключи от моей новой квартиры, а она пропала! Позвоните вы ей, скажите…
- Я палец о палец не ударю.
- Она от тебя забеременела, ты и выкручивайся, - снова ввернула Алина.
- Да не беременна она! Она придумала это!
В тяжелый день - воскресенье, когда Лиля размазывала над казанами слезы, клиенты шли один за другим, а дети орали в детском комплексе, - в общем, все шло, как обычно, - мы на кухне разговорились о Тане и ее беременности. И Сергей Иваныч, а потом и помощник-повара Лена, сказали:
- Да не беременна она, врет. По ней же видно.
- Черт, надо было спорить, - сказала я, а Сережа как-то сник – такое разоблачение, а никакого эффекта не произвело.
- Точно надо было, - согласилась Алина.
Больше всех, конечно, расстроилась бредящая материнством Яна, которая решила, что это тот самый вирус беременности, когда в коллективе кто-то беременеет, а следом и остальные по очереди уходят в декрет. Но наши ряды косит только глупость и уверенность, что стоит поехать в Москву на заработки, как твоя жизнь сразу наладится. А Яна так надеялась «заразиться».
Этот бесконечный день начался в воскресенье днем и закончился только во вторник в семь часов вечера, когда сил мне хватило только на то, чтобы скинуть пальто и сапоги, и завалиться спать. Но почему трое суток стали одним долгим рабочим днем, я запишу позже.
За пять рабочих лет моя память переполнена жизнями десятка людей. Я выношу их, как хлам, из своей памяти, потому что однажды мне показалось, что я вот-вот лопну.
