OM's faces... typefaces

Ходил вчера несколько раз на реку смотреть. До обеда-то , конечно, всё потрескивало и местами топорщилось. Сопротивлялось, стало быть. А вот после обеда так пригрело, что разом хрустнуло и понесло. Реке надоело всю зиму таиться подо льдом, и она, раздвинув берега и выгнувшись пузырём, вначале неуверенно забубнила, а потом уж затараторила, загугнивила, засвистела. И весь этот ледовый базар стремительно двинулся к океану.

Весну всегда слышно. Ну, допустим, зимой какие звуки? Дрова в печи потрескивают, Кототихон у той печи тарахтит, валенки по снегу поскрипывают… ну, пускай ещё звезда в морозном небе ворочается. И всё! Ти-ши-на (если, конечно, внутреннюю бубнилку вовремя выключить). А весной что? Не успел проснуться, уже началось: оттаявшая муха хочет обсудить с тобой зимовку, овсянки с зябликами под окнами выясняют, кому червячка клевать, с крыши капает, под ногами чмокает, в общем непрерывная звуковая стена, как в лучших альбомах Гражданской обороны. Без малейшего намёка на порядок и без наимизернейшей регулярности. И так теперь до самого ноября.
( Collapse )

значит, деревенских новостей две, и обе о высоком.

во-первых, Кототихон оказался не таким уж малахольным увальнем, каковым я подозревал его всё это время. то есть мышей он всё-таки ловит. по крайней мере на этой неделе счёт у нас 3:3, но я поддаюсь ему, понятное дело. у меня-то что? полтора высших образования и две мышеловки! а у него? голова и два уха. в общем бой неравный. да и мышам мы оба сокрушительно пока проигрываем.

а во-вторых, зима всё-таки наступает. это и по приметам видно. основная примета такая: если свет в деревне начали отключать подозрительно часто, стало бы вот-вот и зима уже. на этой неделе, скажем, трижды отключали—тут уж можно и в прогноз погоды не смотреть. это какой-нибудь городской житель начнёт мне про мокрый снег и замыкание объяснять и обязательно в прогноз полезет. и найдёт там, что до зимы ещё ого-го. а я, верящий в неподкупность ближайшей электростанции, ни в какой прогноз, конечно, не полезу, а пойду в лес. и в лесу-то уж всё по-зимнему: рябчик из-под снега выпархивает, белки шишек в каждую трещину набили, одни только свиристели перелётные ещё не все ягоды обожрали. ну, так это дело недолгое. так что не врут приметы: зима скоро. вот, и электричество опять отключили.

( Collapse )

если верить приметам, то чем больше рябины, тем холоднее и длиннее будет зима. и вот смотрю я на деревья за окном, и не оставляет меня смутная мысль. и чего в этой мысли больше: длинны или смутности? в общем гляжу я на эти ржавые гроздья, и кажется, что уже не только лета никогда не будет, но и весны с осенью. а будут белые безмолвные поля от горизонта до горизонта. и птицы над этими полями застывать будут прямо в полёте. и даже падать не будут, а просто примерзать к небу на 120-градусном морозе.

но это всё чепуха! пусть и 120, зато какова рябина! да и вообще хорошо в деревне в сентябре. дачники наконец-то разъехались, остались все свои, деревенские. поэтому выходишь часов в 11 из дому, а кругом ни одного огонька и тихо-тихо. только звёзды висят, тоже рясными гроздьями. и осыпаются, созревшие.

Вот меня в который раз тут спросили, не скучно ли жить в деревне. И спросили-то главное соседи, которые сами в этой деревни сызмальства. И ещё помнят, когда в посёлке были школа, магазин и клуб (телеграфа с телефоном здесь испокон не водилось), а на горе стоял бюст Сталина, который они же потом с этой горы в реку и отправили. Уж они-то должны были бы знать, что скучно жить было только Николаю нашему Гоголю. Уж им-то ведомо, что тут то картошку окучивать надо, то смородину подвязывать, то на дубе варом трещины замазывать. Ну, мало ли ещё в деревне бессмысленных и безнадёжных дел можно найти! Но не суть: кто-то и на картошке заскучает, кому-то и свекла с морковкой одинаково ненавистны.

А дело в утешении. Сижу, скажем, сегодня за ноутбуком, почитываю интернет, и краем глаза вижу, как Кототихон под окном по лужайке пробегает. И краем же глаза замечаю, что бежит-то он как-то странно, то есть все коты бегут ровно и с достоинством, а этот какими-то рывками и без всякой уверенности. Вот же, думаю, соседские коты ему бока намяли, и желая удостовериться, не надо ли ему варом что-нибудь замазать, поворачиваю голову…

А под окном сидит вовсе не стервец Кототихон, а маленький зайчонок. Уши трясутся, а сам торопится подорожник себе в рот запихнуть. И такой-то он маленький и беспомощный, что хочется выйти и нарвать ему охапку этих подорожников. Но зайчонок-то, не будь дураком, сразу мои планы раскусил, листок помусолил да выплюнул, сделал пару кругов по лужайке и обратно в лес.

И вот сидишь и думаешь, зачем он прибегал, почему последний раз зайцев под окнами ты видел лет двадцать назад. Какой-то хоть самый приблизительный смысл пытаешься уловить. Ан бросаешь это дело, ибо какой может быть смысл кроме того, что на душе утешно и жизнь совершенно прекрасна!

Ну, и как тут может быть скучно жить? Это ж у Николая нашего Гоголя были только набережные невские от горизонта до горизонта. Куда ни плюнь—везде только каналы и набережные, ни тебе картошки, ни тебе зайцев. Тут уж либо с ума сойдёшь, либо голодом себя заморишь. А в деревне только в окно выглянул—такое уже утешение, что жить да жить!

PS Ну, вот дописал, пошёл на звёзды глянуть, а у крыльца ёж сидит. Жалко мне Николая Васильевича, ох, как жалко!

известно, что каллиграф Лухтейн перед тем как садиться за работу любил колоть дрова, дабы руки слегка дрожали и штрих не был идеально ровным. у меня руки и без дров слегка дрожат, а штрих никогда и не был идеальным, поэтому к методу Лухтейна я всегда относился в высшей степени с недоверием. порубишь, бывало, дрова, и сам себе удивляешься: и откуда на душе столько спокойствия и умиротворения, и куда девались все параллельные штрихи в буквах?! поэтому после дров можно было только скоропись писать, да и то позднего периода с третьим северно-арабским влиянием.

так в чём же загадка Лухтейна? понятия не имею, в чём загадка Лухтейна. однако разгадка оказалась в том, чтобы сменить инструмент. не каллиграфический, разумеется. это только в классических веничкиных рецептах нельзя менять жимолость на повилику, а у нас свобода и равенство. хочешь, крапиву на сныть меняй, а хочешь топор на болгарку. вот, так я и поступил ничтоже сумняшеся. и я вам скажу, что после часа работы болгаркой рука в высшей степени крепнет, так что можно не только две параллельные линии провести, но даже и три (а значит, буква «Ш» уже устоит на ногах), а там и до четырёх не далеко. и дабы уж совсем идеального штриха добиться, шлифуйте этой болгаркой сосновые доски. не какую-нибудь там осину или, чего доброго, лиственницу, а именно сосну! потому что аромат от свежей сосновой доски такой, что идеальным становится не только штрих, а вообще всё на свете! куда ни глянь—один сплошной идеал, как у Платона приблизительно. а если ещё и смолка в доске попалась, то это уж просто совершенный восторг!

и вот садишься после этого и выводишь буквы, идеально и восторженно. всё равно криво получается, но это уже совсем не важно.

сибирское лето полно загадок, роковых и неразрешимых. вот, скажем, почему сегодня до обеда было +25, а после обеда пошёл град размером с фасолину, который не останавливался 23 минуты, а после ещё минут 14 с половиной лежал и не таял? британские учёные на этой реплике пожимают плечами и слагают с себя звания докторов-профессоров. или вот почему, когда весь этот град-таки растаял, туман поднялся такой, что никакому Норштейну и не снилось? такой, что даже самый отчаянный ёжик не решился бы взять варенье и бежать к медвежонку. потому что в этом тумане и варенья-то не найдёшь, не то что медвежонка. в этом тумане только коростель может надрывно крякать, ибо жизнь у него такая: туман—не туман, а сиди и крякай.
решительно ничего я не понимаю в сибирском лете. поэтому сижу и рисую буквы для брата, которому заплошело внезапно. буквы—это не малиновое варенье, конечно. но кое-какое утешенье.

Бертран, ты не прав. Вечность почти наверняка пахнет черёмухой. Вот, как сейчас. Из-за холодного мая она всё ещё в цвету. И её запах слышен повсюду, даже во снах. Нежный запах и родной, из самого детства. Когда-то бродили вдоль черёмуховых деревьев с дедом: цвет лежал под ногами, а мы молчали каждый о своём и шли, глядя под ноги. Лет 20 уже как деда не стало. Рассыпанные черёмухой лепестки, сложенные ветром в странные узоры, кажется, лежат ещё с того времени. Лет пять назад уже по зиме с женой обрывали губами подмороженные ягоды, на удивление сладкие. Жены давно нет рядом. А черёмуха всё цветёт. И всё также покрывает землю своим цветом, словно священник епитрахилью. И поит воздух своим ароматом. Кажется, вечным.

Я немного стою под ней в сумерках, набиваю карманы смородиновыми листами и бреду домой пить чай, читать Сантоку и думать о вечности.

Лет 5 назад я здесь задавал вопросы про территориальный брендинг и ассоциации с Сибирью. А почему я их задавал? Потому что перед тем имел разговор с Володей Черепановым про то, как бы нам исхитриться и повысить рыночную привлекательность медведей и мороза.
( Collapse )

Кототихон гоняет по насту вытаявшие дубовые листочки. Его мохнатые «штаны» развеваются на ветру как подол у бабы. Но его это не заботит. Его вообще в этой жизни кроме «пожрать» ничего не заботит. Мощнейшая штука—котовий интеллект.

А я каждый день хожу к реке считать трещины на льду. И в эти моменты становлюсь похож на Кототихона. Не то чтобы меня совсем ничего не заботило, но при взгляде на реку помыслы разлетаются в стороны как от заправского дзенского мастера. Раз, два, три… о, большая какая! вчера не было—четыре, пять… может пойти дорисовать ещё альтернатив в шрифт? да кому они нужны те альтернативы!?—шесть, семь (у скалы уже почти не держит)—восемь, девять—а может дорожки покопать?—десять, одиннадцать… да, ну их на хрен те дорожки, сами растаят—двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

Так и стоишь на берегу пень пнём, тепло, хорошо. Весна всё-таки.