Бутылка, найденная в рукописи

[мы домой... у нас сифилис...]

Когда вернулись они с Почем-Солью из Туркестана, у Есенина от беспрерывного жеванья урюка стали слегка кровоточить десны.

Перед каждым встречным и поперечным он задирал губу:

- Вот кровь идет... а?.. не первая стадия?.. а?..

Как-то Кусиков устроил вечеринку. Есенин сидел рядом с Мейерхольдом.

Мейерхольд ему говорил: - Знаешь, Сережа, я ведь в твою жену влюблен... в Зинаиду Николаевну... Если поженимся, сердиться на меня не будешь?..

Есенин шутливо кланялся Мейерхольду в ноги: - Возьми ее, сделай милость... По гроб тебе благодарен буду.

А когда встали из-за стола, задрал перед Мейерхольдом губу:

- Вот... десна... тово...

Мейерхольд произнес многозначительно: - Да-а...

И Есенин вылинял с лица, как ситец от июльского солнца.

Потом он отвел в сторону Почем-Соль и трагическим шепотом сообщил ему на ухо: - У меня сифилис... Всеволод сказал... а мы с тобой из одного стакана пили... значит...

У Почем-Соли подкосились ноги.

Есенин подвел его к дивану, усадил и налил в стакан воды:

- Пей!

Почем-Соль выпил. Но скулы продолжали прыгать.

Есенин спросил:

- Может, побрызгать?

И побрызгал.

Почем-Соль глядел в ничто невидящими глазами.

Есенин сел рядом с ним на диван и, будто деревянный шарик из чашечки бильбоке, выронил с плеч голову на руки.

Так просидели они минут десять. Потом поднялись и, волоча ступни по паркету, вышли в прихожую.

Мы с Кусиковым догнали их у выходной двери.

- Куда вы?

- Мы домой... у нас сифилис...

И ушли.

В шесть часов утра Есенин расталкивал Почем-Соль:

- Вставай... К врачу едем...

Почем-Соль мгновенно проснулся, сел на кровать и стал в одну штанину подштанников всовывать обе ноги.

Я пробовал шутить:

- Мишук, у тебя уже начался паралич мозга!

Но, когда он взъерошил на меня глаза, я горько пожалел о своей шутке.

Зрачки его в ужасе расползались, как чернильные капли, упавшие на промокашку.

Бедняга поверил.

Есенин с деланным спокойствием ледяными пальцами завязывал галстук.

Потом Почем-Соль, забыв одеть галифе, стал прямо на подштанники натягивать сапоги.

Я положил ему руку на плечо:

- Хотя ты теперь, Миша, и "полный генерал", но все-таки сенаторской формы тебе еще не полагается!

Есенин, не повернувшись, сказал, дрогнув плечами:

- А ты все остришь!.. даже когда пахнет пулей браунинга...- И с сокрушенной горестью:- Это - друг... друг...

Половина седьмого они обрывали звонок у тяжелой дубовой двери с медной, начищенной кирпичом дощечкой.

От горничной, не успевшей еще телесную рыхлость, заревые сны и плотоядь упрятать за крахмальный фартучек, шел теплый пар, как от утренней болотной речки. В щель через цепочку она буркнула что-то о раннем часе и старых костях профессора, которым нужен покой.

Есенин бил кулаками в дверь до тех пор, пока не услышал в ответ кашель, сипы и охи из дальней комнаты.

Старые кости поднялись с постели, чтобы прописать одному - зубной эликсир и мягкую зубную щетку, а другому:

- Бром, батенька мой, бром... Прощаясь, профессор кряхтел:

- Сорок пять лет практикую, батенька мой, но такого, чтоб двери ломали... нет, батеньки мои... и добро бы с делом пришли... а то... большевики, что ли?.. то-то! то-то!.. Ну, будьте здоровы, батеньки мои... "

("Роман без вранья")

----

Когда-то я это читал просто как увлекательную мемуаристику, а сейчас стал замечать великолепные образы, щедро рассыпанные по прозе АБМ. Вот и в этом маленьком отрывке:

"Зрачки его в ужасе расползались, как чернильные капли, упавшие на промокашку", "вылинял с лица, как ситец от июльского солнца", "взъерошил глаза" и, теперь мое любимое, "От горничной <...> шел теплый пар, как от утренней болотной речки".

В ленте иногда бывают посты "Посоветуйте, что почитать". Советую: рассказы Вуди Аллена (если еще не). Накачал в читалку и дико кайфую.

Интересно, что сказать про него "этот режиссер еще и пишет" совершенно то же самое, что "этот писатель еще и кино снимает". Более того, его проза мне кажется даже более совершенной, чем фильмы. Коротко, остроумно, оригинально и абсолютно узнаваемо.

http://magazines.russ.ru/nov_yun/1999/2/allen.html
http://magazines.russ.ru/inostran/2001/1/allen.html
http://yanko.lib.ru/books/lit/woody_allen_ru.htm
http://lib.rus.ec/a/292
и т.д.

По многочисленным советам прочитал "Максим и Федор" Шинкарева. Мне не понравилось. Местами остроумно, но в целом показалось второй производной от Ерофеева, слегка приправленной Хармсом и густо замешанной на дзен-буддизме. Я люблю Ерофеева, люблю Хармса, но коктейль оказался не по вкусу. Только глава про Кобота и Пужатого хороша.

Но самое главное: с тех пор, как я год назад решил вычеркнуть из жизни понятие "тяжелое похмелье", я не могу о нем читать без физической дурноты, такой вот интересный эффект. А "Максим и Федор" - это одно сплошное похмелье и опохмел, читаю - и как будто вчера пил паленую водку - депрессия, безнадега, духота, общее угнетение организма и вообще жить не хочется. Как же хорошо, что и Довлатова и "Москву-Петушки" я прочитал раньше.

Найман в "Рассказах об Анне Ахматовой" описыват план одного из своих дней: навестить Ахматову, а потом пойти к кому-то слушать записи The Beatles.

apetrov1959 навел на замечательную статью Гениса о Даррелле и "Моей семье":

Люди и звери. О Дж. Даррелле и его книгах

Все-таки Генис - большая умница.

valatsuga79 напомнил, что в этом году исполняется 55 лет даррелловской книге "Моя семья и другие звери". Статистика говорит о том, что это самая популярная книга Даррелла во всем мире - и я статистику поддержу. Это была его первая книга, которую я прочитал, когда мне было лет десять, а перечитывать ее я буду, вероятно, до самой смерти.

Почему самая популярная - это понятно. Во-первых, если верить биографам, всегда неохотно работавший над книгами Даррелл написал эту вещь на едином дыхании, осознавая, что греческое детство полностью определило и его личность и всю его жизнь.

Во-вторых, Дж.Д. обычно определяют, как "автора книг о животных", что совершенно неправильно - он с таким же успехом и автор книг о людях. Те его книги, которые целиком замкнуты на зверях, читаются с трудом. С другой стороны, как традиционный английский писатель-юморист, он бы тоже был не очень ярок, стоя за спинами Диккенса, Джерома, Вудхауса и остальных. Сила Даррелла в частности в том, что он показывает окружающий мир населенным яркими личностями людей и животных, каждая из которых интересна по-своему. Родной брат Ларри и геккон Джеронимо у него органично сосуществуют как практически равноправные персонажи. В "Моей семье" эта пропорция соблюдена идеально. Вся книга населена яркими эксцентриками, а часто просто чудаками - даррелловская семья в полном составе, Спиро, Теодор, Джордж, Человек с золотыми бронзовками, Кралевский и его мать, Убийца с чайкой, друзья Ларри... С другой стороны свой не менее яркий вклад вносят Роджер, Додо, Джеронимо, Сороки, Ахиллес и другие. И, наконец, все фарсовые сцены из жизни этих персонажей в точном темпе перемежаются с чудесами корфуанской природы, которые видит мальчик, обладающий этим талантом - видеть.

Ну, а в третьих и в главных... По-моему, главный секрет очарования этой книги в том, что она - о рае. В котором ни у кого нет тяжелых обязанностей и каждый занимается чем хочет. В котором все живы и молоды, в котором окружающий мир приветлив, бесконечно разнообразен и красив. Уйти из этого места навсегда? Ну уж нет. Вот и перечитываю, перечитываю, перечитываю...

Для большинства (очень хочется сказать "для всех") русских прозаиков, начинавших в те же годы, что и Довлатов, его американский взлет и огромная посмертная слава явилась полной неожиданностью. Вроде как спортсмен, который весь забег плелся в хвосте, вдруг оказался первым и порвал грудью финишную ленточку. Обидно - всем. И даже не потому, что обогнал, а потому что - откуда он вообще взялся? Юрий Милославский объявил все жульничеством - "его Бродский распиарил". Эдуард Лимонов сделал вид, что вообще не участвовал в соревнованиях - "это литература для обывателей". А Валерий Попов поступил умнее и достойнее. Он открытым текстом сказал: конечно, завидую. Но по-белому. Я тоже неплох, но Довлатов пришел первым потому что всю жизнь тренировался, а мы, дураки, и не заметили. Ура Довлатову!

Ничего удивительного, что это и стало вектором всей книги: как лузер и раздолбай Довлатов вдруг превратился в самого читаемого и любимого писателя поколения. А вот так, - говорит Попов. - Он не "вдруг превратился", он всю жизнь работал только на это и не останавливался ни перед чем. Не жалел ни себя ни других. И поражения оказались шагами к победе.

Что же, звучит вполне убедительно. Но Попова подвело писательское стремление весь материал подчинить одному сюжету. Поэтому, например, меня ему до конца убедить не удалось.

( Collapse )

"в искренности любви Светланы к солдату Довлатову почему-то не сомневаешься"

"может, и стоило ему тогда жениться на правильной, веселой, простодушной и честной Светлане Меньшиковой?"

"Продолжаю переживать за Светку - почему же Довлатов ее не взял? Наверное, он убрал ее как "лишнего свидетеля". Он уже понимал, что спасение его - "Зона". <...> А честная и правдивая Светка, нависая над его плечом, могла засмеяться: "Что же ты пишешь, центнер? Ведь все же совсем не так!"

"Как писал Довлатов в одном стихотворении: "Не набить ли мне морду себе самому?" К счастью, Светлана сохранила о нем хорошие воспоминания (или они стали такими с годами) <...> Довлатов в жизни обидел не только ее..."

Предположение о "лишнем свидетеле" выглядит странно. Получается, Довлатов боялся возможных насмешек жены? Неужели если она была такой доброй, любящей и гордившейся стихами Сергея (по его собственному признанию) она бы его не поняла? Это похоже на умножение сущностей без необходимости, от чего предостерегает нас Оккам - обычно все бывает проще. И вот что читаем в интервью Светланы Меньшиковой о причинах разрыва:

"Мои родители очень не хотели, чтобы я переписывалась с Довлатовым, - вспоминает Светлана Дмитриевна. - Хотя сначала они смотрели на это благосклонно, я даже показывала им фотографию Сергея. Ну а после, когда письма стали приходить каждый день... Словом, им влезло в голову, что у нас были близкие отношения. Да, мы встречались три раза, но это были совсем другие встречи, романтические и не больше... Мои родители, ничего мне не сказав, написали резкое письмо ему и его маме. Довлатов ответил мне... После того уничижительного письма все и закончилось. Я даже не стала ничего никому объяснять, разобиделась на весь свет".

и далее:

Он красиво писал, красиво говорил. Я любила его письма, а не его самого. Никаких мыслей, чтобы связать с ним судьбу, у меня, конечно, не было...

Вот и рассыпаются все фантазии о преданной любви, вероятной женитьбе и циничном Довлатове, жестоко порвавшем отношения ради своей будущей литературы. Спасибо Светлане Меньшиковой - действительно очень достойному и честному человеку. Кстати, это интервью 2004 года, четвертая ссылка в Яндексе по запросу "Светлана Меньшикова Довлатов". Попов должен был его читать и самое интересное, что о письме от родителей Светланы он упоминает! Однако, почему-то не придает ему особенного значения.

Таллинская драма Довлатова тоже описывается как хладнокровный побег от беременной Тамары Зибуновой.

"Он вынужден покинуть Таллин, понимая, что это навсегда, а Тамара как раз ждет от него ребенка.  Да, умеет Довлатов напрячь жизнь! Ни себя не жалеет, ни... это многоточие вмещает все. Конечно, перед Тамарой предстоящий отъезд изображен как необходимый, деловой. Книгу рассыпали, из газеты выгнали - а ведь будущего ребенка надо кормить, а дела и деньги могут быть только в Ленинграде. И в то же время оба они понимают, что прощаются, в сущности, навсегда"

Хотя "книгу рассыпали, из газеты выгнали", но отъезд "изображен как необходимый и деловой" только перед Тамарой. Получается, что ни необходимым, ни деловым он на самом деле не был. Однако, если прочитать, как описывает это сама Тамара Зибунова, Довлатова именно вынудили уехать из Таллина – дело принимало серьезный оборот. Попов, например, ничего не пишет про спустившуюся из КГБ ложную информацию, что Довлатов подписал какое-то диссидентское письмо. О том, как Довлатова вынудили написать ПСЖ и  как редактор Туронок пресек всякие попытки коллег заступаться за Довлатова («Михаил Борисович! Вы не забыли, что первым стоите вочереди на квартиру?») Попов тоже не пишет, хотя и упоминает двумя словами: "выгнали из газеты". А ведь эти подробности придают несколько другой акцент всей этой истории. Заодно становится понятным, что у Довлатова были основания нелестно отозваться в "Компромиссе" о том же Туронке, за что Попов его укоряет в другом месте.

Из информации, которая дается у Попова, совершенно неясно бывал ли потом Довлатов в Таллине (хотя вроде бы это следует из одного письма, но специально не отмечается). Зато аж два раза в шести предложениях говорится, что оба понимали "это навсегда". Между тем, если почитать саму Тамару Николаевну, выясняется, что после отъезда Довлатова отношения не ограничивались только перепиской и были разорваны не только по его инициативе.

После упоминания о довлатовском отъезде, Попов цитирует письма Довлатова Зибуновой из Ленинграда и Пушкинских гор, где С.Д. просит прощения, жалуется на невозможность заработка, обижается сам и пишет, что никогда не приедет в Таллин. Создается впечатление, что Довлатов хладнокровно порвал с таллинской семьей, быстро отделавшись от угрызений совести, и даже алиментов не платил. Хотя из американских писем Довлатова видно, что он никогда не забывал свою таллинскую жену и дочь, старался при всякой возможности посылать им дорогие подарки и деньги из Америки. Но этих писем Попов не цитирует (за исключением маленького отрывка в другом месте книги). Нет смысла обелять Довлатова - при всем при этом он отнюдь не становится образцовым мужем и отцом, однако же картина, нарисованная Поповым, при более полной подаче информации начинает смотреться иначе.

Подозревать Попова в том, что он нарочно рисует Довлатова хуже, чем тот был, не стоит. Просто именно так трактовать жизнь Довлатова-человека велит сформулированный автором Довлатов - герой книги. Этот Довлатов продал душу литературе, постоянно требующей новых жертвоприношений.

---
Часть I - здесь
Часть III - здесь

"Ты, я вижу, решил написать альтернативную ЖЗЛ?" - интересуется жена, наблюдая, как уже больше недели я штудирую источники и пишу этот текст. Да, альтернативная ЖЗЛ, это, конечно, перебор, но написалось действительно довольно много. Не надеясь, что хоть кто-то кроме меня осилит этот текст разом - разобью его на несколько частей. Что делать - хочется быть доказательным, а без обширных цитат здесь не обойтись.
---

Валерий Попов явно писал "Довлатова" лихо, легко и с удовольствием. А так как писатель Попов – хороший, биография читается почти как приключенческий роман (впрочем, герой располагает).

Многие упрекают автора в том, что он часто перетягивает внимание на себя, но это вряд ли можно отнести к недостаткам книги. Ведь Попов - практически ровесник Довлатова, тоже ленинградец, тоже писатель, а главное, приятель С.Д., к тому же знавший почти всех его друзей. Нет ничего удивительного в том, что он местами запараллеливает свою судьбу с довлатовской и позволяет себе описывать Ленинград той поры или обстановку в эмиграции через собственные впечатления и воспоминания. В этом и ценность выбора Попова на роль автора ЖЗЛ. Биографов Довлатова будет еще много; свидетелей, увы, с годами будет оставаться все меньше. А писательская наблюдательность и умение "сформулировать" жизнь повышают качество "показаний" такого свидетеля во много раз. Для того, чтобы написать биографию Довлатова, основанную на скрупулезном и отстраненном анализе всех доступных источников, Попов не нужен, вернее, нужен не Попов.

Однако, достоинства книги являются и ее главными недостатками. Биография, которую пишет не отстраненный исследователь, а пристрастный очевидец, вряд ли может получиться объективной (насколько это возможно вообще). У первого – все шансы подойти к делу максимально независимо и справедливо, у второго во многих отношениях связаны руки и есть личное отношение к теме, сложившееся из множества элементов, которые неизбежно останутся «за кадром». Кроме того Попов -  писатель, а у писателя всегда есть дополнительное искушение нанизать факты на красивый сюжет, отодвинув все мешающее в сторону. К сожалению, так и вышло. Формат «Попов о Довлатове» удался. Формат «биография Довлатова» - не получился.

( Collapse )

Часть II - здесь
Часть III - здесь

Удивительно, что еще живы люди, писавшие в тот же альбом тому же человеку, что и Репин с Блоком.

Вот это, например, Евтушенко, здоровья ему.
Но интересно, что бы сказал специалист по почерку, почему такие гигантские пробелы между словами? Я нигде больше такого не видел. Может быть это от желания занимать побольше пространства?

Николай Заболоцкий:

"Вообще во сне удивительная чистота и свежесть чувств. Самая острая грусть и самая сильная влюбленность переживаются во сне. <...>

Когда среди ночи проснешься под впечатлением сна, кажется его невозможно забыть. А утром невозможно вспомнить. Но сам тон сна настолько отличается от жизни, что те вещи, которые во сне гениальны, кажутся увядшими и ненужными потом, как морские животные, вытащенные из воды. Поэтому я не верю, что можно во сне писать стихи, музыку и т. п., чтобы потом пригодилось.

...

Знаете, мне кажется, что все люди, неудачники и даже удачники, в глубине души чувствуют себя все-таки несчастными. Все знают, жизнь - что-то особенное, один раз и больше не повторится; и потому она должна бы быть изумительной. А на самом деле этого нет"

(Л. Липавский "Разговоры")

Очень глубокий человек был, хотя и с отталкивающей дидактикой в характере. Мои мысли, которые я не умел сформулировать. Зато Хармс (если брать эту компанию) мыслил неожиданнее.

"Заболоцкий: Некоторые находят, что у меня профиль и фас очень различны. Фасом я будто русский, а профилем будто немец

Хармс: Что ты! У тебя профиль и фас так похожи, что их нетрудно спутать"