(no subject)
Страстной бульвар воскресным вечером был в глазури.
Редкие прохожии, преимущественно парами-тройками, шаркали по льду, подпирали друг друга, прятали лица в воротники.
Вьюжило. Почти по-февральски.
На Петровской площади ветер и вовсе заплясал, закрутил.
"Не пущу!" Спеленал щиколотки фалдами юбки.
В темном дворе особняка купца Губина выступили бронзовым лоском силуэты современного искуства.
На другой стороне здания лестница широким винтом увлекла в полуподвал с теплым названием кафе "Март".
Проходя галереи и, спускаясь еще ниже попали в зал Кати Гердт (дочь Зиновия Гердта, занимается прованской мебелью).
Высокие белого камня своды, приглушеный свет.
Столики сдвинуты к стенам, открывали по центру прекрасный пол темного дерева. В углу угадывался силуэт тяжелого старого пианино.
Начало года оказалось щедро на камерность. Четыре пары двигались в танго. Небольшие теплые шаги, никакой суетной стремительности, никаких взрывов страсти и взмахов отчаянья.
Только запись скрипела тоской патефонной пластинки.
Отыскали в углу свободный столик с двумя венскими стульями. Столик так мал, что сидеть за ним можно только переплетясь ногами.
Я танцевала танго и пила чай. И была счастлива.
Что-то треснуло внутри, оборвалось и отпустило, но это была свобода.
А милонгу и вальс не танцевала - я их тогда так и не выучила совсем.
Редкие прохожии, преимущественно парами-тройками, шаркали по льду, подпирали друг друга, прятали лица в воротники.
Вьюжило. Почти по-февральски.
На Петровской площади ветер и вовсе заплясал, закрутил.
"Не пущу!" Спеленал щиколотки фалдами юбки.
В темном дворе особняка купца Губина выступили бронзовым лоском силуэты современного искуства.
На другой стороне здания лестница широким винтом увлекла в полуподвал с теплым названием кафе "Март".
Проходя галереи и, спускаясь еще ниже попали в зал Кати Гердт (дочь Зиновия Гердта, занимается прованской мебелью).
Высокие белого камня своды, приглушеный свет.
Столики сдвинуты к стенам, открывали по центру прекрасный пол темного дерева. В углу угадывался силуэт тяжелого старого пианино.
Начало года оказалось щедро на камерность. Четыре пары двигались в танго. Небольшие теплые шаги, никакой суетной стремительности, никаких взрывов страсти и взмахов отчаянья.
Только запись скрипела тоской патефонной пластинки.
Отыскали в углу свободный столик с двумя венскими стульями. Столик так мал, что сидеть за ним можно только переплетясь ногами.
Я танцевала танго и пила чай. И была счастлива.
Что-то треснуло внутри, оборвалось и отпустило, но это была свобода.
А милонгу и вальс не танцевала - я их тогда так и не выучила совсем.