Широко закрытые глаза

Только-только говорили о том, в какую пропасть скатился французский жанровый кинематограф, и вот пожалуйста, еще один образчик: тупая, абсолютно несмешная, с невыразительными актерами (Бенжамен Лаверн и Элиза Рушке) типа "комедия" о стартаперах, организовавших контору "Любовь умерла" (русскоязычная версия названия предлагает более мягкий вариант перевода): если не можешь объявить супругу или партнеру о расставании - найми специалиста и он выполнит эту малоприятную миссию за тебя, возьмет недорого. Естественно, попутно влюбится сам, а протестующие на пороге офиса будут регулярно обнажать сиськи... - все тридцать три жанровых удовольствия вроде бы налицо, однако удовольствия никакого.

Пьесу Германа Грекова я услышал больше лет назад на читке в рамках фестиваля "Любимовка" еще в старом, трехпрудном Доке, и тогда она, откровенно говоря, показалась тривиальной, вторичной "чернушной" бытовухой, из той же серии, что одновременно, чуть раньше или позже появившиеся "Соколы" Валерочки Печейкина, "Любовь людей" Дмитрия Богославского и тому подобные "натуралистические" драмы, попозже "Колбаса" Валерия Шергина, другие образчики "уральской" и отпочковавшейся от нее "удмуртской" школы, не без привкуса абсурда и не без потуг на метафоризм, на религиозно-мифологические подтексты и аллюзии, но заквашенные на социальном реализме и тематически, и эстетически, и по самой своей, казалось бы, сути:

https://users.livejournal.com/-arlekin-/1215245.html

С тех пор ставились и "Соколы", и "Любовь людей", а "Ханана" в Москве, по-моему, так и не пошла, при том что приезжала из Латвии, аж из Лиейпайи:

https://users.livejournal.com/-arlekin-/1951906.html

И вот удивительным каким-то образом вернулась через Ростов-на-Дону, где Юрий Муравицкий в соавторстве с художником Екатериной Щегловой (больше работающей, оказывается, в кино, чем в театре, и не с последними мастерами!) выпустили спектакль, перевернувший мое застарелое представление о пьесе. "Ханана" если со времен "любимовской" читки и не забылась то, если честно, только благодаря эффектному названию - сходу не поймешь (и кстати, непонятно из ростовского спектакля), что в заглавие вынесена фамилия семьи главных героев; то-то я в свое время обзорную статью по "Любимовке", где впервые была пьеса представлена, назвал "Всем Ханана!"

Постановщики спектакля тоже делают упор на заложенную драматургом ассоциацию с эвфемистическим междометием (или все-таки наречием?) "хана!", настолько мощный, что прологом, эпилогом и перебивками между эпизодами используют песни дуэта "Братья Тузловы", включая "программную", дважды повторяющуюся "Хана нам!" Кстати, эти "Тузловы", говорят, вовсе и не "братья", и никакие не "Тузловы", но авторский проект Дмитрия Третьякова, создателя группы "Церковь детства", вдохновленный (опять же будто бы... но чего не бывает в жизни) опытом Андрея Чикатило, с которым Дмитрий Третьяков рос по соседству! Так или иначе полусамодетельный конферансье и шансонье в одном лице, будто из придорожного шалмана, но как и положено, в галстуке-бабочке, поет под аккомпанемент и бэк-вокал баяниста "душевные", "проникновенные" песни, настолько точно соответствующие не просто духу пьесы, но складу жизни, которая в пьесе отражена, что легче принять их за аутентичные, фольклорные куплеты, нежели за стилизацию, в таком случае конгениальную собирательному первоисточнику, и вместе с тем четко сохраняющую саркастичную, здраво-циничную по отношению к нему дистанцию: "Я тебя не брошу, зая! Хоть ты человек плохой..."

Сюжет пьесы типичен для подобного рода сочинений начиная еще с первых опытов Коляды, разве что пожестче, с купированными сантиментами: немолодая женщина Наташа тянет на себе глухого мужа, дебиловатого сына, который по пьянке с матерью совокупляется ("что у тебя пизда, что у других"... а матери спокойнее, если сын ее, а не кого-нибудь еще снасильничает...), и заодно и приезжего "квартирянина", с которым в присутствии мужа и сына также открыто сожительствует; долгожданное возвращение второго сына Димы из заключения оборачивается убийством - в пьяной драке по случаю "праздника" квартирант Петр убивает Диму, спасая Сашу, и от уголовника Димы остается мешок с деньгами, а еще "калашников", который пригодится, когда за мешком прикопанного в огороде Димы явятся две черные машины с бандитами.

В отождествлении материнской пизды с любой другой мудрено расслышать отсыл к Эсхилу, но дегенерат Сашка поминает Эдипа всуе напрямую, благо книжек - "кинижек" - библиотечных мать ему перетаскала тьму, и вот плоды просвещения: он почитает - и если книжка хорошая, успокоится, а если, на дай бог, попадется "плохая"... или, страшнее того, периодическое издание с новостями... "Интеллектуальная", "книжная" начинка в пьесе, полагаю (зная другие опусы Грекова) деталь в целом скорее бытовая, пусть и с гротесково-абсурдистским привкусом, а дежурные аллюзии к Ветхому завету и вовсе отдают пошлятиной; в спектакле Муравицкого-Сальниковой она становится ключом не только к пониманию происходящих событий, но и к художественной форме, выбранной режиссером и художником для осмысления пьесы.

Действие помещено в затянутый со стороны зрительного зала мутной полиэтиленовой пленкой деревянный павильон без стен с неоновой вывеской "ханана" вместо фронтона. Появляющиеся из за кулис актеры, заходя внутрь этой коробки, мгновенно видоизменяются, и не только за счет создаваемого полиэтиленом оптического эффекта: они горбятся, скрючиваются, замедляют темп движений, а речь растягивают, искажают голоса до каких-то ненатурально "мультяшных" тембров. Поразительно при этом, что почти три часа без антракта этот чисто формальный прием, который вроде бы должен быстро исчерпаться, неизменно работает, наполняется содержательно, позволяя в этом бескомпромиссном, свободном от псевдогуманистической слезливости "русском гиньоле" все-таки разглядеть и трагедию античного масштаба, и библейскую притчу.

Подружки Люба и Мила отдыхают на юге, опытная Мила пытается "сделать женщину" из Любы, но Любе для этого, по словам опять же Милы, "нужен Ричард Гир", до того нецелованная девушка придирчива и стеснительна. Едва не став жертвой приставучих хулиганов, онм оказываются в гостях у своего спасителя, скромного добродушного Славика, местно жителя, владельца практически целой усадьбы, и с единственным квартирантом Николаем. Славика больше привлекает разбитная Мила, а Люба неожиданно быстро отвечает на ухаживания самоуверенного Николая, как вдруг выясняется, что Николай - бывший жених Милы, в какой-то момент из Москвы скрывшийся, так что беременная Мила, оставшись одна без поддержки, в отчаянии сделала аборт.

Искусственная ситуация с участием двух пар персонажей, написанная драматургом Еленой Исаевой, возможно, сгодилась бы для сцены и терпимо смотрелась бы в какой-нибудь средней руки антрепризной постановке, разбавленная ужимками вышедших в тираж медийных лиц. Но на экране ее не спасает даже обаяние Данилы Россомахина, которого я вместе с его братом-близнецом помню еще студентом ГИТИСа и хорошо знаю по спектаклям Владимира Панкова - Россомахин, в отличие от играющей Милу и чувствующей себя как рыба в воде Катерины Шпицы, своему Славику, а о тут персонаж ключевой, старается передать побольше от себя, но к ходульному, плоскому образу актерские старания не идут, а под тяжестью нагруженной режиссером бергмановской серьезности водевильная фабула рассыпается в песок.

Кстати, меня всегда занимает вопрос: авторы подобных картин сами когда-нибудь пробовали заниматься сексом на пряже вот так, как персонажи фильма, ничего под себя не подстелив, а прямо на песке и камнях, или самые свежие их сексуальные впечатления связаны с домашним просмотром пиратских VHS? А то обозначив жанр "Молодого вина" как "эротическая мелодрама", они и на уровне посредственной комедии не удерживаются, скатываясь в какой-то совсем дурной фарс. Раньше эротику от порнографии в позднем СССР отделяли, все, что выше пояса относя к "эротике", а что ниже - уже к "порнографии"; в этом смысле "Молодое вино" - эротически последовательно выдержанное вино кино, и то же касается характеров персонажей, поданных исключительно "по верхам", по внешним проявлениям, не заглядывая внутрь. И это еще если брать основную часть истории, а имеется продолжение!

Разделом служит момент, когда Славик готовится нырнуть в море со скалы - символически это означает с головой окунуться во взрослую жизнь, которая не медлит. Прошли, как говорится, годы, и вот уже давно позади бурная ночь, в которую Мила назло Коле отдалась девственнику Славику, а Люба потеряла девственность на пляже с Николаем, не прогадав - Николай сразу решил на ней жениться! Славик и Мила (взрослых героев играют Александр Яценко и Екатерина Волкова) тоже поженились, но у Милы перманентный роман с капитаном прогулочного судна, а Славик топит горе в домашнем, по-прежнему молодом вине, и лишь однажды, упившись, позволяет себе привести на ночь, пока жена "в рейсе", юную курортницу, которая оказывается... ну да, конечно - приехавшей на юг дочерью Николая и Любы!

Вливая молодое вино в старые мехи, сценарист под конец выдает уже совершенно негодную к употреблению бормотуху, а артисты каждый в меру профессиональной состоятельности пытаются изображать кто равнодушие, кто шок от внезапно открывшейся правды... Оказывается, был момент, когда спустя четыре года после свадьбы Мила не выдержала и поехала к Николаю, увидела его с маленькой дочкой, прыгнула под машину, он за ней, Милу спас, сам пострадал и умер от кровоизлияния... Для полноты ощущений не хватает, чтоб девушка как-нибудь оказалась дочерью Славика и случайная их связь обернулась инцестом - но Минкульт РФ не благословил бы такое, и чтоб хоть как-то завершить процесс брожения фантазии, авторы отправляют Милу с дочкой подруги "в Москву, в Москву" (Чехова дитя цитирует сознательно!), оставляя Славика с молодым вином на юге, при том что интрига явно требует чего-то покрепче.

Давнишний, застарелый мой "должок" - не посмотрел своевременно на фестивале "Завтра", уж сколько лет почившем (к сожалению...), и Костик-злодей меня тогда затравил. Просил скачать на флэшку из интернета - нашлась только версия без перевода с французского, много ли в ней толку... Однако про фильм я не забывал и наконец сам обнаружил неплохого качества, годную для просмотра сетевую копию - посмотрел, а зачем, и не знаю... В принципе даже ничего себе кино - пустое абсолютно, но у Оноре все фильмы такие; обнаженки, пусть без откровенного порно, немало - вроде бы должна оживлять, а все равно скучища.

Персонажи "Метаморфоз" Овидия бродят по рощам и полянам возле спальных городских районов и вдоль автострад - сквозной героиней оказывается Европа, воплотившаяся, что характерно, в малоприятную припухлую арабскую девицу. В первой части, "Европа и Юпитер", она становится "жертвой" - вполне при этом добровольной - ухаживаний "белого бога" - весьма привлекательного, симпатичного, между прочим, парня; во второй, "Европа и Вакх", оказывается участницей оргий (довольно скромных, к сожалению); третья, "Европа и Орфей", номинально посвящена Орфею, но... Оноре волей-неволей следует за Пазолини - тоже мне образец для подражания! - и композицию строит по принципу "цветка тысячи и одной ночи", где один фантастический сюжет наслаивается на другой: так, Юпитер рассказывает Европе про Ио - и тут же поблизости обнаруживается корова; далее они находят приют у Филемона с Бавкидой... ну и т.д.

Самоуверенный Юпитер, закомплексованный Вакх - античные "божества", примкнувшие к ним "герои", остальные мифические персонажи разной степени "божественности" происхождения - Нарцисс, Гермафродит - скинув современные одежки и удалившись от проезжих дорог, якобы обнаруживают в себе и своем поведении нечто универсальное, древними легендами и мифами зафиксированное, Овидием две тыщи лет назад осмысленное и воспетое. На самом деле эксперимент Оноре, даже если затея изначально смысл имела, получился безвкусным, а кино провальным - унылым настолько, что и голые тела, по большей части молодые (тут наши с режиссером вкусы совпадают...) в немалом количестве ему обаяния не прибавили.

ММКФ. Любезно предложили повысить категорию аккредитации с В на А - мне, в общем, пофиг, но отказываться не стал. Хотя писать ничего не успеваю - предпочитаю побольше увидеть интересного. Рад, что дошел в Третьяковскую галерею на открытие ретроспективы Бергмана и показ двух его ранних картин, пускай это как бы "еще не Бергман": к своему обычному "жить осталось слишком мало" я нередко добавляю "а я не всего Бергмана посмотрел" - ну вот, за один вечер сделал сразу пару шагов в означенном направлении. Потом вернулся в "Октябрь" к ночному сеансу сербско-румынского фильма про еблю горячих балканских пидоров - там цыган трахал музыковеда, изучающего песенный фольклор, цыган старый, жирный, пузатый, мордастый, фольклорист худосочный, облезлый, тоже старый, но оба меня моложе, гей-драма в стилистике "румынской новой волны", такое жесткое "анти-порно", чтоб уже никогда не встал... Зато после него объелся бургеров с пивом в "Бургер-кинге" напротив - кажется, у образованных людей это называется "завершить гештальт".

Привольно, весело живется, должно быть, Сарику Андреасяну, и не беда, что кинокомпания его обанкротилась - в отсутствии вкуса, умений и стыда финансовый крах не страшен, а счастье для творческого человека не в деньгах, да и можно не надеяться, что Андреасян оставит кинобизнес, не пойдет же он цветами торговать, у него амбиции другого пошиба.

"Все о мужчинах"... - ну конечно, если о мужчинах, то все и сразу, не размениваться же на мелочи, как Бергман с Антониони. Мужчины в фильме, не в пример, кстати, бабам сколь безликим, столь и уродливым - сплошь медийные, узнаваемые, и даже не все из них вовсе уж бездарны, хотя качество "материала" сильно разнится. К примеру, персонаж Верника страдает, влюбленный в ветреную молодую девицу, той хочется гулять, а он уже не в том возрасте, солидный дядя... Персонажи Епифанцева и Белоголовцева слегка подустали от жизни в счастливом браке и решили... поменяться женами, типа свингеры. И все они свои печали несут к сомнительному "бомбиле", а за рулем - Дмитрий Нагиев, о себе его герой рассказывает нечто несусветное (он и бизнесмен, чуть ли не король уличных туалетов в Москве, и бывший секретный агент, выкравший в Англии важные документы, награжденный, странно только, что не посмертно), зато слушает внимательно, помогает и советом, и делом, а денег с пассажиров просит по совести, либо вовсе не берет, как с армянского юноши, до неприличия смазливого комика-стендапера, к которому приехал папа-строитель из Сочи.

Линия армянского папы, который с банкой аджики в охапку мечется, распираемый от нерастраченной любви к потомку, а "звезде стендапа" некогда пообщаться с отцом, задумана авторами, видимо, как трогательная и даже, может быть, в какой-то степени личная, но, что в подобных случаях всегда происходит, когда за дело берется бесталанный дилетант, именно она получилась, против ожидания, хоть сколько-нибудь да смешной, по крайней мере что касается деталей пребывания папы в гостиничном номере - персонаж как будто не стройками в Сочи занимается, а только что впервые спустился с гор, не видал отродясь ни халатов, ни шампуней, ни сложенных "лебедями" полотенец (боится нарушить красоту, спать не ложится) - я бы на месте настоящих армян обиделся, счел клеветой, но коль скоро они сами себя показывают такими дикарями... пускай; опять же, "прозревший" сын с полученной от всеведущего бомбилы Нагиева (ну просто "корпорация Святые Моторы"!) бутылкой коньяка - разумеется, армянского - вваливается к отцу в отъезжающий поезд и начинается беседа по душам, заодно и спонсорам отработали.

Бутылку же эту бомбила Нагиев получил от свингера Епифанцева в обмен на пару мягких игрушек - ну а тайну, чем заканчивается "свинг по-русски", задолго до Сарика Андреасяна уже раскрыл Юрий Поляков, так что на этой линии неожиданных сюжетных поворотов не предвидится: бабы пошли в отказ, а мужики на съемной хате проснулись утром без памяти, вповалку и почему-то полуголые - может быть, по пьяному делу они все же не только о судьбах родины спорили, кто знает. Верник, понятно, передумал жениться на молодой, но как честный человек обручальное кольцо дорогущее ей все же подарил - "хороший мужчина", пришли к выводу родители невесты". И это - все о мужчинах?! Пока что все, но за Сариком не заржавеет.

В Ханты-Мансийске фильм Бриссо показывали - уж не знаю, кто его там смотрел - в ночь после открытия, и теоретически на него даже можно было успеть с банкета, но что-то я затормозил, огорчился и уже никуда не стал спешить, хотя теперь жалею, стоило увидеть "Черт нас возьми" там, глядишь, после банкета мне бы это бриссо легче, как сейчас выражаются, "зашло", чем в Москве на свежую голову. Потому что сколько ни говори про достоинства и своеобразие кинематографа Бриссо, а я как в "Ангелах возмездия" -

https://users.livejournal.com/-arlekin-/930300.html?nc=2

так и в "Интимных приключениях" -

https://users.livejournal.com/-arlekin-/1510770.html

или в "Девушке из ниоткуда" -

https://users.livejournal.com/-arlekin-/2401707.html

не обнаружил в свое время ни достоинств, ни своеобразия, ни хоть что-нибудь для себя важного, так и "Черт нас возьми" меня в моем давно сложившемся скептическом (мягко выражаясь) отношении к Бриссо не переубедил.

Женщина средних лет находит на привокзальной лавке забытый мобильник и вызывается вернуть его хозяйке, так оказывается юной девушкой, скрывающейся от надоевшего возлюбленного, снимающаяся для своих мужчин на камеру телефона в любительских порнушных зарисовках, а отзывчивая женщина Камилла на дому пробавляется конструированием на допотопном компьютере эротических фото- и видео-коллажей с изображениями ласкающих друг друга дам, во что сразу охотно включается и Сюзи (девушка с телефоном), присоединяясь к Камилле и заодно к Кларе (сожительница Камиллы). В общем, стандартная завязка для псевдо-лесбийского (рассчитанного, понятно, на мужиков) порно-ролика, только "Черт нас возьми" - полный метр, где эротики минимум (женщины, конечно, трогают друг друга изредка - но никаких гениталий крупных планов, подавно никаких хуев), зато много разговоров на отвлеченные темы. Ну ладно отвлеченные - однако каждая из героинь подолгу рассказывает о своей нелегкой женской доле при статичных крупных планах, и это настолько нестерпимо, что с какого-то момента, и довольно скоро, делается смешно.

Нет, ну ей-богу: Камилла пространно повествует (без визуальных флэшбеков, да и откуда им взяться, если режиссер снимает кино у себя дома... но на словах велела передать), как выросла сиротой, мотаясь по психушкам, потому что родители были известными психиатрами, хотя вместе не жили; зато новый приятель матери, будущий отчим, с детства к ней приставал, Клара еще ребенком участвовала в оргиях, потом с 13 лет занялась проституцией, обслуживала богатых и знаменитых садистов (среди прочего ей засовывали змею в вагину - жаль, конечно, что по скудобюджетности Бриссо этого не показывает, я бы посмотрел, хоть какой-то энтертеймент...), вскоре стала наркоманкой, окончательно помешалась, но искусство (под таковым понимаются те самые препошлейшие подстать фильмам самого Бриссо компьютерные коллажи, что развешаны у Камиллы по стенам) спасло ее, вытащило из ада.

И так у каждой героини - свой ад. А тут еще Оливье ломится к Камилле, где укрылась с ней и с Кларой его Сюзи, грозит пистолетом, устраивается на тротуаре против дома ночевать. Жалеючи мущщинку, Клара (постарше Сюзи, но моложе Камиллы) подбирает Оливье с улицы, избавляет от пистолета, приводит к себе, ну и начинают они жить-поживать - а почему нет, если Оливье не стар и наружности не самой противной, к тому же в пьяном буйстве лишь ужасен, а по трезвости в нем обнаруживается интеллектуал, заканчивающий книгу о театре, о Саре Бернар, да с аудиопримечаниями! В свою очередь Клара, спасая Сюзи до домогательств поначалу безутешного Оливье, а затем и себя избавляя от конкурентки, пристраивает девицу к своему 76-летнему дядюшке Тонтону, и Сюзи, любительница партнеров "постарше", совсем не прочь в дядюшке тоже пробудить страсть, но Тонтон сосредоточен на упражнениях по системе йога, уже готовый перейти от медитации к левитации.

Призрачные видения, совокупления в отрыве от поверхности земли, а главное, из фильма в фильм переходящие эпизоды лесбийских ласк и взаимной женской мастурбации (фетиш не то чтоб редкостный, но какой-то... стремный, особенно для старпера...) - стандартный набор фирменных фишек Бриссо, и здесь он тоже ничего нового не предлагает. "Черт нас возьми" в той же степени, что и предыдущие его картины, приемлема ровно настолько, насколько режиссер относится к себе, к своим персонажам, их взаимоотношениям и происходящим с ними событиям юмористически, рассматривает их на иронической дистанции. Но я вот совсем не уверен, что Бриссо хоть сколько-нибудь склонен шутить и что его эротическо-эзотерическими штудиями с чтениями про Кришну из Бхагавадгиты, душераздирающими женскими судьбами и, что совсем уж прелестно, эпиграфом из "Бесов" Пушкина (вместо дежурного Гюго) слеплены в комок прикола ради, а не всерьез с целью поведать миру нечто неслыханное посредством стандартного для Бриссо супового набора из мастурбации, медитации и левитации.

Впрочем, ничто не мешает и в таком случае смотреть "Черт нас возьми" как абсурдистскую комедию - неостроумную, несмешную, но по крайней мере и не претендующую на откровение. Ближе к концу такой способ восприятия фильма становится единственным спасением и шансом сохранить остатки лояльности к его автору. Как ни шли на лад дела у Клары с Оливье, а старая любовь не заржавела и Оливье с Сюзи воссоединились, что, впрочем, позволило Кларе остаться с ними третьей-не-лишней, благо у Камиллы умер ее отец и в наследство она получила его психиатрическую клинику, которой отныне собирается заведовать, так что жить с Кларой уже не сможет, а с Сюзи и подавно, но обещает вечно ее любить, просто иначе. Как тут не взлетать до потолка от радости такой? И черт из возьми - взлетают!

"Постарайся не выглядеть напуганным, когда бьешься головой о стену"

Валентин живет в Акапулько и не тужит, пока на руках у него не оказывается младенец от почти незнакомый мамаши - но якобы это его родная дочь, говорит американская блондинка и отбывает восвояси. Не зная английского, Валентин отправляется в США, но мать девочки не находит, зато устраивается каскадером на голливудские съемочные площадки, и подменяя там звезд (в том числе и где-то наподобии "Пиратов Карибского моря") обеспечивает девочку, которая тем временем взрослеет.

Сперва Валентин - герой комедийный, и предлагают позабавиться злоключением безъязыкого латиноса в Калифорнии. Потом он становится чуть ли не сказочным персонажем - выдумывает для дочки небылицы про неведомую маму-супергероя, побывавшую на Луне и спасавшую утконосов в Австралии, дружившую с Бэтманом и т.п. Девочка верит и делится новостями о маме с однокашницами, а те поднимают ее на смех. А затем откуда ни возьмись возвращается мама, да не одна, а... с другой мамой. И хочет забрать дочку к себе. Тут выясняется, что Валентин - не родной отец ребенка, дочку ему бабенка подбросила, когда находилась "в поисках себя", теперь нашла и себя, и дочь, стала преуспевающим юристом в Нью-Йорке, короче, вместе с партнершей через суд намерена отобрать у чужого дяди невинное дитя.

По инструкции тут действительно не разберешься: вроде лесбиянки в современном кино, хотя бы и мексиканском (а во многих штатах Мексики, между прочим, с однополыми союзами на официальном, законодательном уровне все ок), должны быть хорошими - а они выходят как будто и не очень... Мужик - его играет сам режиссер, и сценарий написал он же - страдал, парился, для дочки буквально, без метафор, расшибал лоб, рискуя жизнью на съемках, а тут пришла такая лесбиянка с другой лесбиянкой и говорят: ты тут ни при чем, отдавай девочку. Но девочке нужна мать - как же быть?

Сценарист-режиссер-актер Дербес, конечно, разрешил ситуацию мудро и беспроигрышно: девочка тяжело больна и умирает на руках у временно примирившихся по такому случаю "родителей". Причем "отец" успел ее было отсудить, потом потерять, далее похитить, увезти в Мексику, показать дедушкину могилу - а мать подать заявление в полицию, объявить в розыск... Страшно подумать, как развивались бы события, останься девочка живой-здоровой, то ли распалась лесбийская пара, то ли горе-папаша остался бы без любимой воспитанницы - но, к счастью, все закончилось мирно, красиво и печально, смертью ребенка на берегу моря в лучах заката. Вот так бы всегда.

Пока православные опять не окропили развратные картинки святой мочой, мы с ддФом поспешили на вернисаж нового старого Стерджеса, опередив даже Андрея Альбертовича Житинкина. Ну что тут сказать... - педофилы всех стран однозначно будут разочарованы. Из 32 фотографий сколько-нибудь эротичных (и все равно не "эротических", тем более не "порнографических") - от силы парочка: пляжная ню "Николь" (1989) да "Лиза и Джон" (2002), причем в обоих случаях модели вполне половозрелые, а сюжеты сугубо гетеросексуальные! Мало того - изображения голых тел в объятьях, как, например, на снимке "Лиа и Рафаэль" (2012) тоже абсолютно асексуальны, чисто декоративная вещь - экспрессионистская графика Эгона Шиле в ГМИИ (даже в подборке, которая в Москве показана, тоже далеко не в полной мере отражающей весь радикализм художника при освоении темы) и то эротически насыщеннее.

На большинстве картинок Стерджеса у девушек-моделей, тоже довольно взрослых, прикрыто все, что только можно, нужно и не нужно, разве что кольчуг и шлемов его персонажам на православный вкус недостает. А единственный снимок с полуголыми несовершеннолетними мальчиками - "Пит, Майк и Кристина" (третья, впрочем, опять-таки девочка, и тоже со всех сторон прикрытая) - лишен намека на сексуальный подтекст до такой степени, что только глубоко воцерковленный русский на исходе поста способен усмотреть в этих чумазых малолетках объект вожделения.

Зачем же обязательно предполагать, что руки на голых плечах девочки принадлежат извращенцу-совратителю или старой лесбиянке, а не доброму батюшке-наставнику, по-отечески ласкающему свое духовное дитя, или матери-настоятельнице, напутствующей воспитанницу на послушание? Гораздо проще с позиций православной духовности Стерджеса упрекнуть в том, что его фотки - гламурная пустышка, но и это не совсем справедливо, пустышка - возможно, но не более гламурная, чем многое другое, начиная с живописных полотен Шилова и Глазунова, разместившихся в государственных галереях с противоположной стороны Патриаршьего моста, ну а если уж кто затеет отлов педофилов, то по дороге с одной выставки на другие рискнули бы заглянуть в еще одно строение, оно там заметное стоит, белое с золотом, мимо не пройдешь.

Джок Стерджес не может быть отвратителен, там нет предмета для отвращения, он скорее уж скучен - в сравнении хотя бы с действительно способным где-то отталкивать Ларри Кларком, чей интерес к юным мальчикам-моделям уж точно не праздный и не сугубо эстетский, ну так потому ему волей-неволей веришь (восхищаться тоже, положим, особо нечем), а Стерджесу - нисколечко. Зато на выставке Кларка, которую мне довелось посмотреть несколько лет назад в Амстердаме - ни толпы посетителей, ни усиленной охраны, ни возрастного ценза, и никто не беспокоится ни о нравственности, ни о детском покое, одно слово, загнивающая гейропа, не говоря уже про обреченную америку:

https://users.livejournal.com/-arlekin-/2884476.html

А на святой руси все неравнодушны, встревожены до непроизвольного мочеиспускания, и выставка, собственно, теперь получается двойная, потому что в экспозицию концептуально вмонтирована хронология предыдущей попытки, в чем и обнаруживается начало очевидно нездоровое, потому как никакого повода для ажиотажа, протеста и опасений Стерджес не дает, по крайней мере теми работами, что здесь представлены: в них определенно нет сенсации, провокации, по большому счету вообще ничего нет и зацепиться не за что, не больше, чем на выставке в соседнем зале, посвященным арктическим пейзажам Себастьяна Коупленда, видам Гренландии, белым медведям и полярным пернатым.

Зато третья из текущих выставок Центра меня неожиданно увлекла. Я ведь и в "Центре Люмьер" до сих пор никогда не бывал, летом собирался на выставку, привязанную к близкой мне теме революции, причем она бесплатная была (так то вход дорогой и с льготами не очень...), да поленился, не дошел. Наконец решился - ну как же, Стерджес, православные, моча, разве можно пропустить? А между тем в соседних залах развешен "Жан-Мари Перье. Кутюрье французской фотографии". Тоже, в сущности, "гламур", тоже во многих случаях на грани кича - но гламур и кич, не выдающий себя за нечто другое, более возвышенное и утонченное; а вместе с тем артистически изобретательный и ни у кого не вызывающий нездоровой реакции мочевого пузыря, стало быть, и повышенного интереса - напрасно!

Замечательные снимки Перье, на которых молодые Катрин Денев и Ален Делон, Изабель Юппер в цветочках, широко шагающий бегом и тоже молодой Джонни Холлидей, который на днях умер в весьма преклонном возрасте (фото 1960-х годов). Целая серия, посвященная "Битлз" - ну это если кто фанат, хотя сами по себе композиции небезынтересны. И полноценная галерея перворазрядных кутюрье - Ив-Сен Лоран, Жан-Поль Готье и т.д. Коли охота "клубнички" - не без этого: Вивьен Вествуд с обнаженным манекенщиком, Жак Дютрон в лимузине, набитом девицами - эффектно, попсово, но ни в каком смысле не пошло. Я на Перье провел в несколько раз больше времени, чем на Стерджесе - хотя без Стерджеса, пожалуй, вообще не пришел бы в галерею, ну и, как говорят в таких случаях православные, слава Богу за все!

P.S. Картинки с выставки у ддФа получились прескверные, стекло на фотографиях безобразно бликует, к тому же мне приходится графические файлы самостоятельно переформатировать, что с моими техническими навыками занимает массу времени и отбирает последние силы, которых и без того не хватает. Попробовал облегчить себе жизнь посредством интернета, забил Стерджеса в поиски, и помимо самого Стерджеса (кстати, тех фотографий, что в экспозиции, очень мало обнаруживается, а которые находятся, все-таки малость поинтереснее выставленных на Стрелке) и сопутствующей откровенной фигни в одном "педофильском" ряду возникают и совершенно неожиданные вещи вроде картины Дейнеки "Будущие летчики" с голожопыми мальчиками на парапете. Но больше всего меня растрогал затесавшийся между нюшками и няшками Стерджеса кадр из фильма Льва Кулиджанова "Синяя тетрадь" (1965). Конечно, все знают, что Ленин очень любил детей (пусть и не столь нежно об их безопасности заботился, как православные), однако сценка в шалаше летом 1917 года, помещенная между стерджесовыми ню, и выставке могла бы придать неожиданное смысловое измерение! Что особенно забавно, мальчик, который спит в шалаше с Лениным, по сюжету - Коля Евдокимов, сын помогающего вождю скрываться товарища, а играет его в "Синей тетради" юный Виталик Чуркин, будущий сотрудник МИДа, недавно скончавшийся в Нью-Йорке спецпредставитель РФ при ООН.

Два 13-летних мальчика, Весо и Каарел, живут в финском захолустье. В отличие от своих исландских ровесников из фильма "Сердечный камень", сексуального влечения друг к дружке вроде не испытывают, хотя и листают на пару старый порно-журнал. Но гораздо больше телок с волосатыми щелями ребят интересует пистолет, который Каарелу разрешил оставить отец. И этим они напомнили мне персонажей фильма "Дорогая Венди" Томаса Винтерберга, кстати, 13 лет назад участвовавшая в конкурсе ММКФ (вдуматься: Винтерберг в конкурсе ММКФ - еще не так давно...). Сексуальный же интерес Весо и Каарела более чем удовлетворяют наблюдения за образом жизни родителей. Дело происходит в 1970-е, и взрослые с удовольствием открывают для себя радости свального греха. В результате, правда, одна из семей распадается (и Каарелу придется переехать в Хельсинки с мамой к ее новому сожителю), другая оказывается на грани распада (но мать Весо находит в себе силы простить мужа, усатого качка, любителя полизать чужие сиськи). Неудивительно, как не то что гомосексуального, но и обыкновенного влечения в мальчиках при подобных картинах не пробуждается, а пробуждается нечто иное - желание побороться с пороком и растлением общества, зря, что ли, один из друзей вовсе не может заснуть без молитвы, не обратившись к звездному небу с просьбой, чтоб русские и американцы не затеяли ядерную войну, а мама вернулась к папе. Чистые духом и телом, они, слегка потренировавшись и легко припугнув пистолетом более крепкого ровесника, принимаются за старших. Надо было видеть, ну или хотя бы слышать, как православные в зале взрывались аплодисментами всякий раз, когда самозваные активисты поджигали сауну с совокупляющимися сластолюбцами или пуляли похотливым старым самцам из ружья прямо в жопу! Но это уж потом, когда Каарел приезжает с мамой в родные места на каникулы. Тогда, отстрелявшись, друзья садятся в надувную лодку и без руля, без карты отправляются в открытое море. Вероятно, к берегу обратно их прибьет уже окончательно непорочными, но тем больше православным радости.