так называемые красоты природы: "Месяц в деревне" И.Тургенева в МХТ, реж. Егор Перегудов
Не помню, прописано ли в пьесе у Тургенева название деревни, а глядя четыре часа кряду на сцену, где перманентно - то затихая, то усиливаясь, то уходя в сторону к одной кулисе, то сдвигаясь к противоположной - льет дождь, невольно вспоминается деревня Гадюкино из некогда чрезвычайно популярной миниатюры Шендеровича "Коротко о погоде". В деревне Гадюкино дожди, и это надолго, это навсегда... - по случаю чего зрителей первых рядов пледами при входе в партер наделяют. Лето выдалось мокрое, как бы сено не сгнило - а сеном художник Владимир Арефьев завалил всю сцену, декорация считай полностью к "сеновалу" под искусственным дождем и сводится. Мерзнут и мокнут - спасибо не болеют цингой вслед за крестьянами из поэм Некрасова - гости Натальи Петровны: поначалу, первые двадцать восемь дней, простудиться им не дает Шпигельский-Павел Ворожцов, взяв на себя функцию инструктора ЛФК, при том что прочие СПА-процедуры в гадюкинском "санатории" отсутствуют - не в пример пансионату "Молодость" из актуализированной тюменской версии "Месяца в деревне" Данила Чащина -
- а заодно отсчитывая колокольчиком внутреннюю хронологию действия; но 28 дней спустя приходит черед других упражнений.
В сене под дождем катаются на велосипеде, запускают вместо змея целый мини-дирижабль (он на веревочке даже проплывают под залом, напоминая цирковые шоу Вячеслава Полунина... ну и много чьи еще), пьют молоко (изнывающая от страсти крестьянка Катя во втором акте окатывает им себя из ведра, а из следующего и Веру заодно), едят малину (размазывая ее по щекам, а та же крестьянка Катя бидон с малиной предлагает Беляеву, зажав его между ног - намек недвусмысленный), и заодно, разумеется, яблоки - элемент "обязательной программы" в ассортименте режиссерских приемов всякого ученика Сергея Женовача (даже Егор Перегудов, наиболее среди них самодостаточный, не исключение), по сути фетиш, уже и улыбки иронической не вызывающий, до того надоел этот, как Большинцов сказал бы, "хрухт". С затяжной регулярностью муссона то и дело заводится фонограмма "Утра туманного" - на стихи Тургенева, если кто не знал или забыл, ну вдруг.
Мужчины здесь - образы сплошь фарсовые: и не только заведомо, уже по тексту нелепый Большинцов-Александр Семчев, но и муж Аркадий-Александр Усов (в утолщающих накладках и то с косой, то с топором, то с вилами, то с ножом, то с рыболовной сетью-садком в руках (разноплановое хозяйство!) шлепающий через сено в поисках жены, а общающийся, подобно герою хичкоковского "Психо", на два голоса с самим собой, как бы с матерью (из списка действующих лиц вместе с сыном Колей и его гувернером также выбывшей); но особенно, как ни странно, Ракитин-Эдуард Чекмазов, вместо интеллектуала и романтика предстающий ущербным заикой с тиком а ля Мистер Бин (и он опять-таки сам с собой разговаривает). Тот же Шпигельский-Павел Ворожцов вдобавок к общеобязательной физзарядке под дождем в плащах к началу второго акта, снова на просцениуме при закрытом занавесе, разыгрывает в присутствии Елизаветы Богдановны целый (на мой вкус избыточный и затянутый) эстрадно-репризный, близкий к клоунаде, номер - с вином, поеданием салата, "находкой в капусте" обручального кольца и т.п.
Исключение составляет Беляев-Кузьма Котрелев, которого снова и снова раздевают и до пояса, и по пояс, и все тоже под струями воды - талантливый, допустим, артист, но его гипер-востребованность в репертуаре МХТ за последние годы (при том что большинство его партнеров по "Месяцу в деревне" на основную сцену МХТ с новыми работами не выходили годами, а то и десятилетиями!) труднообъяснима.
Что потерял студент Беляев в деревне Гадюкино, ради чего он сюда выписан из Москвы - неясно, о наличии у Натальи Петровны малолетнего сына и об учительских обязанностях Беляева едва вспоминают - а был ли мальчик?! - и ведет он себя не инфантильным рохлей, не рано созревшим умником, но эдаким бывалым, опытным "первым парнем на деревне", вот бабы все кругом от него и помирают... а с чего бы?.. Во всяком случае Наталью Петровну он, сняв с нее многочисленные юбки, будто с капусты или с матрешки (этюды, этюды...), влегкую заваливает на импровизированную копну. А под занавес второго акта Беляев вдруг принимается, растопырив конечности, хрипло, по-шамански "заклинать" бесконечный дождь - словно тучи разводит руками; хотя фейерверки у него - и те не искрят, когда Наталья Петровна приведет рычаг в действие, они лишь, закрутившись, подымят немного, но дым так и пойдет без огня; с "воздушным змеем" ему удается больше, но змея в сердцах Наталья Петровна под конец проткнет и воздух из него метафорично выпустит, а Вера еще более символично станет пытаться снова запустить "дирижабль" в полет (у Чащина в Тюмени, кстати, это был "дельтаплан").
Зато образы женские - мелодраматичные, сыграны с надрывом и Наталья Петровна-Наталья Рогожкина, и Вера-Надежда Калеганова (самая из них, впрочем, органичная), и Катя-Маруся Пестунова; разве что Елизавета Богдановна-Анастасия Скорик держит себя поскромнее (даже в "репризном" дуэте с Шпигельским). Впрочем, уже в прологе, парадом-алле выходящих из зала на авансцену при закрытом занавесе персонажей, градус и фарса, и мелодраматизма задается сразу такой, что при непрестанной на протяжении четырех часов возгонке перестаешь одно от другого отличать - к примеру, опять-таки "свидание" (проще говоря, поебка) Беляева с Натальей Петровной: не то лирика в экстравагантном ее проявлении, не то балаган, разбавленный сантиментами.
Конечно, после "Ромео и Джульетты" в РАМТе, отягощенных вдобавок неровностями актерского ансамбля -
- "Месяц в деревне" в МХТ для Перегудова пускай не прорыв, но всяко успех, как минимум у публики. Пореченков и Золотовицкий на клакерских "подсмешках" - бонус к реакции т.н "обычных зрителей" (сидя в служебной ложе, первый из них, казалось, хохотом сорвет спектакль - видать, вспоминал по ходу свою "мадам Барабанчикову" из "Бега"?); а избавившись от части действующих лиц, представление все же хоть и умудряется растянуться до немыслимого для этой пьесы хронометража, но физически не сильно утомляет; удручает же скорее замахом на откровение (которого я не уловил...) при очевидной вторичности и чуть ли не эпигонстве каждого в отдельности хода, приема, "фишки" вплоть до того, что пост-финальные "танцующие под дождем" читай буквально "срисованы" с "Человека из рыбы" Юрия Бутусова.