Припомнил, что в свое время, два с половиной года назад, ходил на "Ничего хорошего..." в кино, ничего особенно хорошего в фильме не нашел, но вынужден был уйти минут за сорок до конца даже не потому, что смотреть было невмоготу, а просто по какой-то следующей надобности:
Жгучей охоты досмотреть картину до финала и сразу не возникло, и потом тем более, но тут вдруг она всплыла в эфире Первого канала, может не впервые, но попалась на глаза, и как раз с середины; не пристально, между делом, с оглядкой на прежние неполные впечатления, осилил... - и что же? Увидел, как лже-священник (довольно-таки колоритный, надо признать, Джефф Бриджес в образе гангстера под рясой) "исповедует", практически всерьез "отпускает грехи" умирающему, все-таки убитому, наркоману-портье (мальчик страшненький и миленький одновременно - удачно подобран для случая); но уж певичка еще споет - на то она и чернокожая, ведь black lives matter, хотя на момент премьеры это вроде еще так буквально не называлось и не проговаривалось, но, выходит, что и по этой части тоже (казалось бы, откуда в чисто игровом, коллажном фильме взяться идеологии, чуть ли не морали - а вот поди ж ты!) киношка до оскомины предсказуема.
Нашлось сразу два повода наконец-то увидеть этот фильм: во-первых, прокат новой картины Томаса Винтерберга "Еще по одной", ради которой я впервые почти за год решился пойти в кинотеатр на репертуарный сеанс, и то мне злонамеренно помешали -
- а во-вторых, недавняя премьера в театре на Малой Бронной спектакля "Бульба. Пир" Александра Молочникова, где в драматургической композиции Саша Денисова использует завязку "Торжества" -
- хотя даже безотносительно к этим двум моментам "Торжество", наверное, стоило посмотреть, в свое время у меня такой возможности не было.
Сопоставления, однако, неизбежны, и если рядом ставить "Торжество" с "Еще по одной", то стилистические различия бросаются в глаза: "Торжество" - "социальная" вещь, сделанная по канонам "Догмы", а "Еще по одной" - прилизанная буржуазная, пускай и с якобы "нон-конформистским" посылом (но тоже очень умеренным, компромиссным и лицемерным), комедийная мелодрама. К тому же впоследствии - и как раз в совершенно иной эстетике, до абсурда и пародии "гламурной" - Ларс фон Триер, которому Томас Винтерберг, при всей видимой близости, не годится в подметки, отчасти использовал и переосмыслил идею, лежащую в основе "Торжества", для своей прекрасной "Меланхолии":
Гораздо интереснее лично мне было смотреть "Торжество" Винтерберга с оглядкой на "Бульбу" Молочникова. В датском фильме конца прошлого века, нарочито (в "догматическом" смысле) развязном, "расхристанном", пренебрегающем стройностью формы и гладкостью стиля, вся история упирается в то, что 60-летний отец благородного семейства когда-то насиловал своих малолетних детей, причем отчего-то не всех подряд (а у него их было много), но только одного из сыновей и одну из дочерей, последняя, уже спустя годы, на этой почве запоздало слетела с катушек (отец снова начал ее истязать, пускай лишь в ее собственных снах...) и покончила с собой; оставшимся отпрыскам, избежавшим насилия, это не помогло, другой сын Микаэль (Томас Бо Ларсен), воспитывавшийся, пока отец терзал брата, в пансионе, вырос алкашом, изменяет жене, обманывая заодно любовницу-официантку (вынужденную сделать аборт), а жену вдобавок колотит, при том что на свой лад и ее, и опять же многочисленный свой выводок любит; а оставшаяся сестра гуляет исключительно с чернокожими, судя по тому, что ее нового бойфренда мать принимает за предыдущего и говорит ему при встрече "рада снова видеть" ("это другой", уточняет бабенка, но смешна в этот момент по замыслу авторов не любительница африканцев, а ее мамаша-расистка...). На торжественном банкете в честь отца жертва насилия брат Кристиан (Ульрих Томсен) провозглашает тост, в котором расписывает маслом свои детские травмы, гости стараются преодолеть замешательство, тут подкатывает сестра со своим африканцем (разумеется, он здесь самый симпатичный и здравомыслящий, единственный достойный человек - а как иначе?!), обслуга на кухне отеля, где происходит действие, прячет ключи от машин гостей (шеф-повар - друг детства хозяйского сынка, "жертвы насилия"), праздник затягивается и идет не по сценарию, за завтраком все помятые в результате ночи откровений и разборок как бы делают выводы и выносят "приговоры", но вяло, почти равнодушно, в чем, надо полагать, заложен особый сарказм режиссера, спустя уже двадцать лет почти, если честно, не читающийся. Что характерно - попалась на глаза случайно такая информация о предыстории фильма - Винтерберг вдохновлялся "реальной историей", услышанной в радиоэфире, а потом выяснилось, что рассказчик из студии все сочинил и никакого скандала в его семье не было!
Так или иначе "Торжество", однако, настолько примитивно и мелочно - даже если отвлекаться от расового мотива, совсем уж затхлого, в духе "угадай, кто придет к обеду", и сосредоточиться на классовом, якобы не теряющем актуальности, а в таком контексте и на "нравственном" его аспекте - что изобличения "аморалки" и всяких "скелетов в шкафу" благопристойных состоятельных домов как-то совсем уже не производят должного впечатления, хоть в оптике "Догмы" их подавай, хоть, как теперь у Винтерберга, в традиционной, старомодной киноэстетике. И с этой точки зрения, удивительно, адаптированная и встроенная в сюжет, заимствованный у Гоголя, фабула Винтерберга, по версии Денисовой-Молочникова оказывается интереснее условного первоисточника; как мне сразу в спектакле увиделось, приближается по масштабу к "Гибели богов" если уж не Вагнера, то по меньшей мере Висконти: все-таки неслучайно денисовско-молочниковские Клингенфорсы, в отличие от датских Клингенфельдов, не просто крупная буржуазия (действие фильма происходит в семейном отеле, не в родовом поместье и даже не в доме, а считай на "постоялом дворе", хотя и частном, и вполне фешенебельном), а чуть ли не потомственная аристократия, олицетворяющая "старую Европу" на новом этапе ее существования; налицо иной замах и "Бульба. Пир", какое ни есть сумбурное, нескладное - а высказывание о сегодняшнем состоянии мира и человечества, не просто убогий сатирический нравоописательный фельетончик.
Разве можно дружить с человеком, которого считаешь уродом?
Неисчерпаемого Эрика Ромера продолжаю открывать для себя постепенно и спонтанно - увидеть его фильм по ТВ редкая возможность, тем более, что в интернете многие вещи Ромера если и находятся, то прескверного технического качества, но теле-"просвЯщение" с пространными преамбулами тоже предпочтительнее в "немом" режиме пропускать, невыносимо слышать весь этот схоластический бред, способный заранее отравить впечатление даже от самого лучшего фильма.
Внешне ранняя "Коллекционерка" (как вариант: "Коллекционерша"... по-русски это не только стилистически разные вещи! особенно сегодня!!) - очень типичная для Эрика Ромера картина, и как спустя годы, даже десятилетия, в "Колене Клер", "Полине на пляже", "Летней сказке" и т.п., действие происходит в курортной местности на Лазурном берегу летом, да и "действием" это назвать трудно, в основном разговоры, разговоры... Им предшествуют три пролога, в каждом представлены по отдельности трое основных персонажей: молодая, лет примерно двадцати от роду, девушка с даже чересчур "романтическим" - "романическим"! именем Гайдэ (но как ни странно, и актрису-дебютантку зовут Гайде Политофф), и двое мужчин, "актуальный" (по стандартам "1968-минус") художник Даниель (Даниэль Помрёль) и буржуа-галерист Адриен (Патрик Бошо - единственный из трех основных исполнителей, чье имя не совпадает с именем его героя). Даниэль беседует с товарищем об искусстве на примере одного произведения" - банки, утыканной лезвиями; Адриен прощается с подружкой-моделькой, которая едет в Лондон и зовет его с собой, а тот отказывается; ну а Гайдэ, как водится, "на пляже" - там все трое и встретятся, поселившись на время летнего отпуска в прекрасном старом загородном особняке общего знакомого Родольфа (который, что характерно, вовсе не появится на экране!).
Гайдэ гуляет на всю катушку, приводит в дом парней, чем досаждает соседям, прежде всего Адриену - тот сперва недоволен шумом, и даже вынуждает очередного ухажера Гайдэ убраться с концами, но почти сразу делается ясно, что неудовольствие Адриена вызвано если уж не скрытой, им самим до конца неосознанной ревностью, то как минимум личным и пристальным интересом к девушке, хотя на словах, да и в глубине души, Адриен эту никчемную вертихвостку (по-русски говоря - прошмандовку, чего уж там) презирает. Но человек он непростой, мыслящий, утонченный и "просвещенный" - по куртуазному образцу галантной эпохи, предтечи Великой французской революции - живет словно в романах Дидро, Руссо (которого будто бы случайно подбирает и начинает читать... хотя ему все равно, что читать!) или даже Шодерло де Лакло: сообщество избранных, отделяющих себя от "низших", непривилегированных слоев... до поры, пока не придется отправиться на гильотину, кроме всевозможных граней мысли и оттенков чувств ничем не озабоченных. Очень быстро Адриен смекает - а вернее, придумывает, воображает - что Гайдэ пытается спровоцировать его интерес к себе, потому и уезжает вечером с одним парнем, а наутро возвращается с другим, и с Даниэлем тоже попутно сходится, но это все показное, это все ради него, ради Адриена, это такая игра... Насколько он прав и действительно ли Гайдэ расчетливая хищница, играющая мужчинами, или банальная гулящая девка, не думающая ни о чем, кроме собственного сиюминутного удовольствия - может быть, самый интересный вопрос. Но и здесь, и всегда потом Эрик Ромер не ставит его "ребром", не превращает в "роковой выбор" и не грозит "трагическими" последствиями - при любом раскладе никаких серьезных "последствий" не предвидится: разнообразие упущенных возможностей не угнетает, а забавляет.
В беседе Адриена из пролога одна из женщин, которая потом больше не возникнет даже напоминанием (видимо, общая Адриена и его подружки знакомая - но сказанное ею тем не менее запомнится) порассуждает о диалектике красоты и любви, да вообще отношений: мол, мы любим тех, кого считаем красивыми, или нам кажутся красивыми те, кого мы любим... Дискуссия на заданную тему быстро сворачивается (хотя безвестная дама заметит попутно, что даже общаться, просто дружески, не смогла бы с человеком, которого считает уродливым...), но всплывает снова, когда Адриен обсуждает с Гайдэ ее внешность, отмечая, что она, мол, не так уж плоха "в своей категории"... Окажись девушка себе на уме - хотя бы в отместку должна продемонстрировать самодовольному "эстету", насколько она "лучше", чем он может себе представить, но поступает ли Гайдэ сознательно, расчетливо, или инстинктивно, как зверек, притворяется она взбалмошной дурочкой или в самом деле у нее мозгов нет - в этом и загадка, и прелесть, но и двойственность образа, до некоторой степени, по-моему, отталкивающего, а не только притягательного. Гайдэ и на Адриена воздействует так же - противная, бестолковая девка... и все же ему хочется спровоцировать ее интерес к себе, то есть, хочется, чтоб ей хотелось спровоцировать его интерес к ней!
Так что познакомив Гайдэ со своим предполагаемым деловым партнером по галерейному бизнесу, неказистым и немолодым Сэмом, уже считай "влюбленный", ну или как минимум озадаченный Адриен лишний раз сталкивается с ситуацией, в которой уже, казалось бы, "попавшаяся" девушка ускользает к другому. Что там у Гайдэ случилось с плешивым дядькой до того, как она разбила невзначай уже купленную Сэмом у Адриена раритетную китайскую вазу 10го века, доподлинно неизвестно (девушка, ясно, правды не скажет - уверяет, что ничего особенного не было...), но уже по дороге обратно в особняк малознакомые парни из встречной машины предлагают Гайдэ прокатиться в гости, и хотя та вроде как ломается, типа "так сразу не могу", Адриен оставляет ее, буквально срываясь с места - это, в общем, бегство, и позорное, даже если сам он продолжает считать себя победителем и гордиться этим: вместо того, чтоб провести оставшуюся неделю отпуска в покое ничегонеделанья, Адриен выясняет, есть ли билеты на ближайшие рейсы из Ниццы на Лондон - по крайней мере запасной вариант в качестве "утешительного приза" для себя приберегая.
- свежий, пост-ковидный (часть хористов в масках!) "Эхнатон" с Лазурного Берега, из Оперы Ниццы. Бюджеты постановок очевидно несравнимы - зато Метрополитен-опера так и не смогла открыть новый сезон, а на Лазурном Берегу, похоже, до недавнего времени дела обстояли не так плохо. И если уж на то пошло, для масштабности действа французскому спектаклю не средств недостает, а режиссерской фантазии.
До сих пор "вживую" мне с творчеством Люсинды Чайлдс доводилось сталкиваться однажды и давно, в объеме единственного сольного балетного номера "Из книги гармонии", поставленного ею с костюмами Игоря Чапурина на музыку Джона К.Адамса, который Анастасия Сташкевич почти десять лет назад исполняла в рамках проекта "Отражения" на сцене Большого:
Кроме того, в том же весеннем "карантине" довелось посмотреть трансляцию записи "Доктора Атомика" опять-таки Джона Адамса в постановке Питера Селларса из Нидерландской оперы, где Люсинда Чайлдс значится хореографом:
Пристрастие к музыке американского минимализма в его "демократическом", "попсовом" варианте у Люсинды Чайлдс налицо, но в лазурно-бережном "Эхнатоне" она выступает не только хореографом (совместно с неким Эриком Обердорфом, кстати), но и режиссером-постановщиком, и даже исполнительницей, нарратором, декламируя на видеопроекции текст Аменхотепа. Не столь пышный, как нью-йоркская версия, "Эхнатон" в Опере Ниццы, видимо, гораздо эффектнее смотрелся из зала, чем на телеэкране - за счет мастерски выставленного света и изощренных лазерных проекций (видео - Этьен Гуйоль), создающих то интерьер древнеегипетского храма, а то в сочетании со сценографией (декорации и костюмы - Брюно де Лавенер) выводящих героев за рамки историко-политико-семейно-психологическо-бытовые в пространство космическое, вселенское. Основа сценографии, прекрасно работающей в сочетании с видеопроекциями - модель солнечной системы с подсвеченным диском в центре: задумав учредить единобожие вместо прежнего языческого культа, заглавный герой обожествил Солнце (ну и себя в его "лице", разумеется).
Костюмы, правда, выдержаны в духе "честной бедности" - позолота и стекляшки на "воротниках" хламид должны подчеркнуть "царственный" статус персонажей, но по виду они будто одежки из подбора, одолженные в гардеробе местного театрика участниками школьного драмкружка... Про кружащихся под видом жрецов полуголых танцовщиках в юбочках (если смотреть запись сразу после того, как на сцене Большого наблюдал аллегорическое действо от Владимира Васильева, доехавшего из Казани, возникает поразительное ощущение дежа вю...) я уже не говорю. Про упоминавшихся хористах, поющих иногда сквозь подобие "гигиенических" масок, тем более. Мизансценирование статично и скудно - однако исполнителям удается вдобавок к вокальным краскам неброскими жестами выразительно наполнить своих персонажей чувствами, эмоциями, да и мыслями, насколько позволяет материал, и музыкальный, и драматургический.
Фабрис де Фалько в заглавной партии мне показался очень хорошим и певцом, и артистом, его контртенор, может, не вполне сгодился бы для виртуозных барочных арий со сверхсложными фиоритурами, но навскидку нехитрые арпеджио Гласса он пропевает и технически безупречно, и, что называется, "с большим чувством", хотя наряжен сам не сказать чтоб роскошно (если вспоминать опять же оформление нью-йоркского спектакля) и антураж не поражает воображение; развернутое соло удается ему превосходно; основные партнерши - Жюли Робард-Гендре (Нефертити) и Патриция Чьофи (царица Тия) тоже на высоте, как и главный по сюжету антагонист героя Амон-Фредерик Дикеро.
Съемка и монтаж - а запись из себя представляет не просто трансляцию, но приближается к тому, что некогда называли "фильмом-спектаклем" - скрадывают ущербность хореографии Люсинды Чайлдс и недостаточность по части "шика" в декорациях и костюмах; кроме того, в отличие от философического замаха постановки Фелима Макдермотта, у Люсинды Чайлдс и содержательные задачи исходные проще. При том что костюмы персонажей, пожалуй, несколько ближе к подлинным древнеегипетским, ну или по крайней мере к тому стилю, который сегодня опознается глазом неспециалиста как "древнеегипетский", чем в сугубо условном, почти "эстрадном" по формату художественном решении нью-йоркского спектакля, выглядят герои скорее "гостями из будущего", чем "призраками из прошлого", смахивают, иногда до комизма, на типажи старых (советских в том числе, что особенно забавно!) фантастически кинокартин о межпланетных путешествиях 1970-80-х гг. И статика мизансцен в сочетании с простецко-старомодной пластикой массовки окончательно превращает героев оперы из пусть со всеми оговорками, но "исторических" персонажей - в абсолютно ирреальных... что по-своему даже интереснее.
Родилась в Германии, умерла в Швейцарии, с юности страдала туберкулезом и прожила неполные 33 года, состояла в родстве с Третьяковым (по матери), Поленовым (по сестре) и др., общалась с ведущими, крупнейшими художниками модерна (в "прологе" к экспозиции размещен портрет 17-летней будущей художницы кисти Валентина Серова) - при таком раскладе немудрено потеряться и позабыться... Первая персональная выставка Марии Якунчиковой-Вебер - и уже посмертная - состоялась в 1905-м, нынешняя, спустя 115 лет - вторая. Сравнительно небольшая по размерам, но очень насыщенная и достаточно разнообразная, а главное, весьма полно представляющая творчество художницы практически во всех его проявлениях - формах, жанрах, техниках - позволяющая оценить ее значение, но и помогающая уяснить, почему она не достигла той степени известности, какой доныне пользуется хотя бы ее сестра Наталья Поленова.
Начиная с периода ученичества - 15-летняя Мария Якунчикова в 1885-м стала вольнослушательницей московского училища живописи, ваяния и зодчества, ее работы этих лет - миленькие, в основном пейзажные этюды "Москва зимой. Вид из окна на Среднюю Кисловку", "Яблони в цвету", "Лодка на Клязьме в Жуковке" и т.п.; либо портретные графические (тушь, перо) штудии с "рисовальных вечеров" в доме Василия Поленова (Наталья Поленова - урожденная Якунчикова, старшая сестра Марии, и этюд "Девушка в восточном покрывале" - как раз портрет Натальи), но уже тут - весьма зрелые вещи, "Мечтание", 1890-е (из музея "Поленово"), акварель "За роялем" (ГТГ).
Наиболее замечательный, по-моему, раздел живописи Марии Якунчиковой - "Европейские впечатления". С 1889-го она жила «по медицинским показаниям» в Париже, путешествовала и по остальным странам Европы, духом и техникой в работе следовала французским импрессионистам и пост-импрессионистам, к тому же в этом — и, кажется, только в этом… — разделе помимо вещей из собраний Третьяковской галереи и музея-заповедника "Поленово" (ясно, что это основные источники, откуда брали произведения для выставки) - "Зимняя аллея", 1898, "Версаль", 1892, "Кладбище в Медоне под Парижем", 1892, "Колокольня церкви в Шампери", 1892, "Улица во Флоренции", 1889 - обнаруживаются картины, приехавшие из Петербурга - чудесная пастель "Корабли", 1892 (ГРМ) - и из областных собраний: "Сен-Клу", 1898 (Нижний Новгород), "Улица в Берлине", 1885 (Ярославль).
Будто бы горячо любимую простигосподи "родину" (вообще-то на свет Якунчикова появилась в немецком Висбадене...) нездоровая легкими художница наезжала только летом, отдыхала в усадьбах родни и друзей - люди все имеющие прямое отношение к искусству... - и хотя без раздела "Душой в России" кураторы номинально обойтись не могли (необязательно все же было называть его так пошло в лоб... к тому же действительность формулировке очевидно не соответствует), составившие его картины и графика "европейским впечатлениям" заметно проигрывают и в исполнении, и, сколь позволительно судить со стороны, в искренности замыслов; я для себя тут выделил буквально пару вещей - гуашь "Часовня в Наре", 1899, "Тарусский паром", 1893; но уж точно не все эти елки, березки, пижмы и прочие "желтые цветы у дороги".
То ли дело, скажем, натюрморт в интерьере "Накрытый стол", 1899 (из собрания в усадьбе "Поленово") - своеобразие и техники, и стиля в нем гораздо нагляднее проявляется (изображена зала в парижской квартире Гольштейнов, родственников Василия Якунчикова, отца художницы). Но самое главное и ценное в экспозиции, по-моему - декоративно-прикладные разработки Якунчиковой, по мужу Вебер (некоторые замыслы возникли после рождения их сына и как бы ему в первую очередь адресованы), в частности, этюды с игрушек для азбуки, Е - елка, Г - голуби (идея так и осталась на бумаге, не была практически реализована, но кошки, куклы, бараны - впечатляют даже в набросках), или "игрушечный пейзаж" (городок), 1899; также эскизы обложек журнала "Мир искусства"; а особенно панно с использованием техники выжигания. Несколько таких панно очень кстати открывают выставку - "Осинка и елочка", 1896, "Апельсины", 1896, "Аллея каштанов", 1899; но и в основной части выставки они - взять хоть "Одуванчики", или "Весло с кувшинками", или даже на первый взгляд невзрачный, но такой выразительный "Сырой январь" - смотрятся очень выигрышно.
Якунчикова, разумеется, запечатлела и мир, непосредственно ей близкий, знакомый с детства, как "Колокола. Саввино-Сторожевский Звенигородский монастырь", 1891 (рядом с которым располагалась семейная усадьба Введенское, проданная Якунчиковыми в 1884-м), либо ставший родным позднее, как "У камина в Борке (Поленове)", 1895, но характерно, что один из немногих на выставке образцов ее жанровой станковой живописи крупных размеров - картина "Девочка в лесу", 1895, кажется, мягко говоря, аляповатой рядом с такими вроде бы скромными и сугубо «техническими», «прикладными», «студийными» этюдными разработками, но совершенно прелестными, как портреты мальчиков, девочек, детские головки и т.п.
В целом же "модерн" Якунчиковой, при всех достижениях художницы и изяществе работ - конечно, не первый сорт; "красота" и рукотворная, и особенно природная в ее изображении - слишком искусственная, декоративная, вычурная; вплоть до того, что акварельную "Сороку" недолго принять за... лебедя (причем сразу врубелевского...). Неоднозначное впечатление на меня лично производят и цветные офорты Якунчиковой - она первой из женщин освоила данную технику и достигла в ней больших успехов, но сегодня, по-моему, к этим сугубо символистским - по тематике, сюжетным мотивам и их пластическому решению - и при том, как ни крути, достаточно вторичным (по отношению к мэтрам и первооткрывателям...) композициям - "Страх", "Непоправимое", "Недостижимое", "Неуловимое" - трудно отнестись до конца всерьез; равно и к ее "философическим" метафорам, таким до банальности расхожим со времен еще романтиков, а уж для символистов подавно - черепа, кладбищенские погосты, могильные кресты; ну а штуки подобные, скажем, "Восходу луны над озером", 1890-е, и вовсе кажутся подражательными, эпигонскими (хотя бы по отношению к Одилону Редону...).
Как водится, персональная ретроспектива сопровождается демонстрацией фото и документов из семейных архивов, а заодно и негативов на стекле (Лев Вебер, муж Якунчиковой, сам жену снимал... на негативах этих, правда, почти ничего теперь невозможно разглядеть), а все же гораздо больше о личности Марии Якунчиковой - непременно в историко-художественном контексте ее времени, вне которого любое внимание к такого уровня фигурам бессмысленно - ее творения, и очень здорово, что их привезли (даже в постоянных музейных экспозициях "Поленова" их не увидишь), с толком собрали, показали в выгодном свете - не на уровне откровения, но очень интересная и во многом неожиданная получилась выставка.
Готов был пролежать весь дождливый день не вставая. И тем не менее в итоге: три спектакля (в том числе, совершенно неожиданно, VR-"Калевала" от Национального театра Карелии на "Золотой маске") плюс фильм (из программы успевшего закрыться ММКФ). Но скоро отмучаемся! А пока что нам бы только день простоять да ночь продержаться. И вот постановка из Петрозаводска - совместная с финнами, как водится (должно быть техподдержку в одиночку не потянуть) как раз придает сил к сопротивлению обстоятельствам. Конечно, это не театр, а визуальный аттракцион - однако эмоционально воздействующий мощно и отнюдь не бессмысленный.
Этнические мотивы саундтрека соединяются с 3Д видео - про шлем на голове в какой-то момент забываешь, погружаешься... ну нет, не в архаичный мир фольклорного эпоса, а скорее в его футуристическое, игровое отражение. Персонажи - и сказители, музыканты, и собственно герои, действующие лица - определенно "ряженые", но это не отдает фальшью, напротив, добавляет им обаяния. Эпизоды, правда, разрозненные - наверное, в подобном формате иначе быть не может, да и материал не располагает к последовательному изложению сюжетов, но все равно жаль. Ключевые моменты, однако, схвачены - и космогонические, и героические, и лирические. Жалко я не знал и никто не сказал заранее, что смотреть, крутясь на стуле, можно сидя - 40 минут на ногах, да еще "вслепую", дались мне не без физического усилия, которое малость подпортило в целом захватывающее переживание от путешествия во времени и пространстве, сразу реальное и вымышленное, прошлое и будущее человечества.
И еще одна бывшая усадьба, превращенная в помойку и бордель. Опять же неизвестно, что лучше - заградотряды, обороняющие согласно министерского приказа изуродованные реставрацией памятники архитектуры от интересующихся сограждан, как в Марфино -
- или вот, как в Суханово, частная лавочка да проходной двор, куда и машины заезжают (сто рублей охраннику на лапу цена вопроса), так что гуляя по уцелевшим аллеям, успевай только уворачиваться из-под колес иномарок и такси, а парковая территория утыкана сервированные под мероприятия шатрами, преимущественно под кавказские свадьбы, само собой, и даже приближаться к бедным остаткам усадебных построек наемные джигиты, очевидно без всяких на то официальных и реальных полномочий, мешают. Траффик отдыхающих тем не менее - и все больше с колысками, с дитями на самокатах и лесапедах, плюс насельники местных санаторно-гостиничных апартаментов - сравним с потоком в московском метро. А шаг влево-вправо от дорожек - и наступаешь в кучи мусора (это еще хорошо если просто мусор...), бутылок, банок, мешков и всяческой дряни.
Однако место все же небезынтересное в плане истории и собственно архитектуры. Допетровскую царскую вотчину, Петром Первым пожалованную Тихону Стрешневу, на рубеже 18-19 вв. превратили в шедевр ландшафтно-архитектурного классицизма Волконские, сначала княгиня Екатерина Волконская, дочь екатерининского вельможи Алексея Мельгунова, унаследовавшая от него имение, а затем князь и министр императорского двора П.М.Волконский. В 1813 году возведенная крепостным Григорьевым по проекту Жилярди, позднее обезображенная и полуразрушенная, лишившаяся колокольни и сильно перестроенная фамильная усыпальница Волконских теперь захвачена православными и частично превращена в столовку (и вот не смущает же это типа "верующих"!). Некоторые колонны мавзолея уже ни к какому портику ни прилеплены - стоят отдельно, подобие древнеримским развалинам (даром что на две тысячи лет их моложе), и еще громко сказано, что стоят... на честном слове держатся. Рядом - семейный погост, в том числе с памятниками на могилках умерших в младенчестве представительниц рода. И поблизости за почти могильной также оградкой малость пообкрошенная, как водится, скульптура "Девушка с кувшином", авторское повторение известной (в том числе по стихам Пушкина и Ахматовой) царскосельской статуи Павла Соколова - на бедность ей в разлом постамента монет накидали.
Одноарочный мостик над ведущей к пруду тропинкой соединяет задичавшую аллею, проходящую мимо беседки-ротонды "Храм Венеры" (там аккурат готовились к свадьбе и можно вообразить, что за "танцы с саблями" здесь в честь Венеры пляшут вечерами). Парадный фасад дворца заметно подновлен, вокруг него все поросло крапивой и захламлено тарой от гуляний, прислоненная в углу фанера с нарисованным московским кремлем, видимо, прилагается как часть декораций к местным увеселениям. Парковый фасад мог быть посимпатичнее, но его колоннада по случаю недавнего "дня знаний" в размещенном тут частном лицее облеплена стикерами с соответствующей первосентябрьской символикой: ну что же... знание - сила; и на прилегающей территории парка тоже выставлены "брачные" шатры. По направлению к центральной аллее от дворца находится некий "кошкин дом" - кухонный флигель, но я так и не уяснил вполне, во-первых, который из двух домиков возле дворцового здания именно "кошкин", а во-вторых, почему он "кошкин", коль скоро небольших размеров статуя "кошки", если это уместно так ее назвать, явно свежая, пост-СССРовская, и смахивает на городские скульптуры европейских авангардистов середины прошлого века.
Перекресток аллеи, ведущей к дворцу, и главной дороги, отходящей от ворот усадьбы - самый насыщенный любопытными зданиями участок сухановского парка. Помимо двух гостевых домиков здесь стоит псевдоготический "домик причта" с башенками, по фасаду очень симпатичный (с изнанки искаженный перестройками безнадежно), чуть дальше от входа в сторону усыпальницы и погоста т.н. "дом управляющего", тоже с башенкой, но круглой, самая милая на мой субъективный вкус историческая постройка внутри парка, но готовая вот-вот рухнуть и частично уже... Вокруг, излишне уточнять, мусор и крапива. При всем том пару часов - учитывая, что до Суханово от МКАДа ехать всего-ничего - провести можно если уж не с приятностью, то как минимум не без пользы для общего развития.
Шли пионеры вчетвером в одно из воскресений... В обход идти, понятно, не очень-то легко, не очень-то приятно и очень далеко! Зато так поступают одни лишь мудрецы, с обходом подступают одни лишь храбрецы! А учитывая, что подавляющее большинство архитектурных памятников Москвы и Подмосковья. в особенности бывшие усадьбы - либо новодельный фейк, либо изуродованные руины, и первые не слишком притягивают, последние же зачастую располагаются на режимных территориях за оградой под охраной, иной альтернативы нет, кроме как проявлять лучшие качества пионерского характера - отвагу, смекалку, выносливость. И мы с пути кривого обратно не свернем, а надо будет, снова пойдем кривым путем! (Но до чего ж больно крапива жжется... и репей налипает!)
Если серьезно - просто дикость, что к без того не слишком многочисленным сколько-нибудь уцелевшим усадьбам невозможно подобраться. Причем что касается Марфино - официально туда, на территорию, где отдыхают и подлечиваются военные преступники, готовясь к новым захватам, проход все-таки разрешен по предъявлению паспорта, фактически же у КПП всех разворачивают восвояси, ссылаясь на карантин (хотя карантинные меры в Москве и Подмосковье вроде бы отменены...). Доброжелательные аборигены готовы указать пару тайных лазов, а то и взять на себя функцию проводников - одна такая дорога ведет по "кирпичикам" ("если не боитесь намочиться") под мостом, вторая через пока не заваренную (в отличие от многих остальных) дыру в чугунном заборе парка, и туда мы (даже я) пролезли, но двигаясь козьей тропой вдоль пруда через джунгли (кстати, замусоренные! бутылки и мешки повсюду валяются!), далеко не ушли: самой активной пионерке, однако, свезло познакомиться с отставным генералом и заодно увидеть говорящую каменную собачку неизвестного скульптора прежде, чем и ее охранник развернул обратно в лес.
Впрочем, опыт "борьбы с огораживаниями" и, в частности, недавнего посещения усадьбы булочника Филиппова в Роднево близ Подольска, где нас в почти том же составе грозились затравить собакой (неизвестно, что хуже: ценный объект в собственности у вояк, которые нападать готовы всегда, а обороняться способны исключительно от безоружных туристов - или в руках неведомого буржуя с неясными планами на разрушающийся, но занимающий лакомые участки земли архитектурный шедевр; опять вспомню классика: "Чей это дом, ребята? Ничей - ответил пионер. Другой сказал - СССР. А третий - Моссовета") -
- подсказывал, что если задаться целью всерьез, то кое-что посмотреть можно вопреки любым запретам. К счастью, некоторые объекты усадьбы Марфино располагаются за пределами "режимной" территории. Ну а то, в каком состоянии они пребывают - скорее идет им в плюс, в зачет, по сравнению с "отреставрированными" и "реконструированными" зданиями. К примеру, фундамент террас главного усадебного "неоготического" дома с видом на пруд и остров посреди него, явно отличается цветом кладки от стен - можно прочесть, что "реставраторы" исказили аутентичный цвет построек, над которыми поработали; а вот прелестный "рыцарский" мостик с двумя арками между опорами и двойной колоннадой сверху при всей обтрепанности, осыпанности и вдобавок следами культурной деятельности местного населения (в виде, с позволения сказать "граффити", хотя я бы грубее выразился...), подлинный облик худо-бедно сохранил, как ни парадоксально!
Гораздо меньше повезло марфинским конному двору и каретному сараю - их жалкие, сильно изгаженные остатки утопают в зарослях сорняков. Внутри конного двора у туземных подростков, что называется (они сами так и назвали), "точка" с костровищем - однажды, и может быть скоро, огонь поглотит еще не окончательно развалившиеся стены и камня на камне от усадьбы не останется совсем. Но сейчас тинейджеры заняли место коней по праву и отчасти я им позавидовал - в моем распоряжении по малолетству имелось только кукурузно-подсолнечное поле за гаражами, среди которого на несколько лет после дождей образовалось болото, а у них под боком старинный усадебный манеж с остатками аркады ворот: тут уж и не хочешь, а жги по полной! К каретному сараю, наоборот, не подлезть и подавно не забраться внутрь давно оставшихся без крыши и полуобвашившихся, но на удивление кое-где сохранивших капители карниза стен - крапива злоебучая вокруг! Как говорится,
Когда погребают эпоху -
Надгробный псалом не звучит.
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
Помимо "кирпичиков" и через водоем и лесную тропку от дыры в заборе с противоположной стороны на "санаторную" территорию усадьбы имеется теоретически третий путь - через пруд непосредственно, причем необязательно вплавь, на пруду есть лодка, и в ней рыбак, плавающий с удочкой вокруг островка, подобно Харону. Соединяет берега седой паромщик - но у него свой интерес, уж не знаю, много ли рыбы в этом озере, а на перевозке гуляющих можно было бы заработать больше: приехавших ради усадьбы и бродящих в поисках обходных путей любителей старины (ну или обыкновенных воскресных праздношатающихся) мы наблюдали на каждом шагу, целыми семействами и группами, девушки при полном парадном макияже и мамаши с выводками, пенсионерки и малолетки - глядишь, кому-то и свезло бы преодолеть эшелонированную министерскую оборону на пути к историческому наследию:
К подъезду не пускали нас,
Но, озорные дети,
С домовладелицей не раз
Катались мы в карете.
По возвращении в Москву довелось увидеть попутно и также из-за забора еще одну роскошную некогда усадьбу Грачевка, построенную знаменитым и многострадальным архитектором Кекушевым, гением московского модерна, работавшим в том числе и у меня "на раене": едва ли не самое знаменитое творение Кекушева - особняк Носова возле площади Журавлева; а последний его проект - психиатрическая лечебница на Преображенке, где, возможно, зодчий и сам окончил дни свои (доподлинно это неизвестно, после 1917 года следы Кекушева теряются). Заказчик усадьбы Грачевка, коль на то пошло, до завершения строительства тоже не дожил и задуманной архитектором красоты не увидел. Теперь ей наслаждаются персонал и пациенты физиотерапевтического отделения - кого из них нам удалось разглядеть в приусадебном парке со стороны, точно не знаю (в любимом случае понятно: спирт витаминами закусывают!), попасть внутрь, говорят, изредка выдается шанс с экскурсией (надо выяснять отдельно).
По крайней мере клич "кариатиды осыпаются!" в отношении Грачевки не вполне уместен и несмотря на легкий налет разрухи в целом среди поросшего бурьяном парка и крайне неуместного в общем контексте архитектурного ансамбля уродского милитаристского обелиска усадьба сохраняет "товарный вид". Не в пример примыкающей - со стороны эстакады - модерновой церкви, спроектированной, кстати, тем же архитектором Быковским, что строил усадьбу Марфино, и где венчался в свое время мой любимый В.Я.Брюсов: православные, захапав ее, оригинального камня тут не оставили, памятник моментально превратили в капище - без слез не взглянешь.
"Умный в гору не пойдет" - на метафорическом уровне воспринятое, данное утверждение небесспорно, а если буквально - я под ним готов подписаться. Среди бессмысленных людских занятий профессиональный альпинизм (лазание по горам как разновидность туризма я не беру) еще и одно из самых небезопасных, и в ситуации сегодняшней, когда нет необходимости карабкаться по камням и ледышкам к вершинам, которые можно исследовать с помощью аэросъемки (или вовсе из космоса фотографировать), кроме как дурной блажью объяснить его невозможно.
"Последняя гора" Дариуша Залуски - документальный фильм, но при этом художественное произведение, и хотя я неигровое кино воспринимаю обычно с трудом, здесь, разве что к концу утомившись и задремав, полнометражную картину смотрел увлеченно. Правда, красоты заснеженных гор на киноэкране выглядят, по-моему, слишком искусственно, открыточно, будто нарисованные, смоделированные компьютерным способом - может, ради "натуральности" впечатлений какие-то полоумные и лезут туда наверх с риском для жизни?
В "Последней горе" еще и разворачивается сюжет по принципу "если друг оказался вдруг...": среди участников экспедиции обнаруживается некий "отщепенец" Денис, который авторитетного старшего товарища не слушается, поступает наперекор и непосредственно при подъеме к вершине, и, скажем, при общении с медиа, когда на соседней горе попадают в беду товарищи и приходится им оказывать помощь, причем женщину (француженку) спасли - она вот какого хера туда ринулась?.. - а мужик то пропал, погиб... И эти "спасатели" своей вершины не достигли - я уже не стал вникать, что им сильнее помешало, условия погодные или междоусобный разлад. А чего ради им столь важно, чтоб именно поляки (вместе с тем команда иррациональная, "диссидент" англоговорящий, а повар вовсе мусульманин) первыми "покорили" доселе "неприступную" скалу - вообще непостижимо.
"Монумент" Ягоды Шельц - по сути работа студенческая, и для таковой очень высокого класса, хотя слишком очевидно, до какой степени она недодумана, интересная затея испорчена "закольцовкой", слишком рационально все объясняющей и одновременно удручающе предсказуемой. Группа студентов института гостиничного бизнеса садится в микроавтобус, чтоб ехать на практику - у загородного отеля они, вдруг очнувшись после ночного переезда, оказываются в пустой машине без водителя... Ну ясно сразу, что произошла авария и они погибли, зачем же в финале этакую банальность наглядно разжевывать?
Между тем сюрреализм происходящего в отеле сам по себе довольно вторичен, особенно по части его социальной, сатирической - анти-тоталитарной и анти-капиталистической - направленности. Андрогинного вида, коротко стриженая безымянная менеджер-блондинка всем практикантам присваивает одинаковые имена: девочки поголовно Анны, мужчины Павлы - ведь персонал обезличен и как зовут прислугу никого не волнует. Герои должны меняться ролями, но ротация происходит нерегулярно и как-то все приспосабливаются к месту - парень и девушка при мусорке, двое парней в прачечной, кто по уборке номеров, кто на кухне... Молодежь, естественно, пытается злоупотреблять положением, подворовывать из мини-баров и курить в клиентских комнатах (ни одного клиента в кадре, что характерно, не появится), менеджерша следит и унижает по поводу и без, находятся желающие "стучать" на товарищей.
Девушка проверяет психику на прочность, спускаясь голышом в подвал к крысам; мальчик напарнице по сбору мусора постоянно жалуется на здоровье; парни при стиральной машине становятся любовниками; стукачка терпит "фиаско", потому что у нее находится конкурентка, а менеджерша цинично отказывается от ее услуг; и кроме того, все вместе практиканты регулярно обязаны отмывать некий абстрактный куб-"монумент", который к финалу заворачивают, будто мертвое тело, в полиэтилен.
Актерски, режиссерски, операторски - не то что для дебютантов (играют вообще студенты киношколы!), а и для мастеров все круто сделано; свежих мыслей, жалко, нет - сплошь занюханные фрейдистские метафоры плюс общественный пафос, ну и не без спекуляций... Свобода выражения, уровень профессиональной подготовки и общая кинематографическая культура авторов достойны лучшего применения.
"Я, по своей немощи, далеко не ходила; а слыхать — много слыхала..." - говорит моя любимая героиня Островского, вот и про Боровск, что в Калужской области (но ближе к границе с Московской, чем к областному центру) я до сих пор лишь слыхал, да и то не сказать чтоб уж очень много, в основном нынешним летом, обстановка которого способствовала развитию т.н. "внутреннего туризма", будь он неладен. Не так давно юбилейную годовщину свадьбы поездкой в Боровск отметила Лена Ханга, и так роскошно "про это" поведала миру, что даже я загорелся. Хотя вроде и делать в Боровске - при том что ехать далековато и утомительно - нечего.
Имеется - не в самом городе, а в Роще (это название поселения) близ него древний, известный со средневековья монастырь Рождества Пресвятой Богородицы, он же более на слуху как Пафнутьево-Боровский или Свято-Пафнутьевский - но, конечно, реконструированный (в нем долгое время размещалась исправительная колония, затем сельскохозяйственный техникум), после визита Редигера в начале 90-х православные захапали его обратно (грешным делом, отдыхая на лавочке в монастырском дворе, невольно подслушал разговор двух "насельников", "трудников" или кто они там, с соседней скамейки, они за новейшую историю обители как раз перетирали: "проворный был жидок", толкуют...), но и теперь при желании по территории водят экскурсии с подъемом на колокольню, однако и времени не было, и понедельник не самый удачный день для музейного посещения, и плюс ко всему, приехали аккурат когда главный храм закрыли на уборку (хотя в нижние ярусы колокольни, где сохранились остатки росписей, пройти удалось), зато уж непременно открыта и вовсю торгует "монастырской" (на аутсорсинге поди!) выпечкой "церковная лавка". Ну и понятно, что кормить голубей, подбрасывать кошек и собак, а пуще того подавать милостыню цыганкам "не благословляется", хотя ни цыганок, ни их православных конкуренток я не увидал, кошки по монастырю и так гуляют свободно, голубями же засижены все скаты церковных крыш и прочих построек комплекса. Духовное окормление от старца Власия, в основном привлекающее воцерковленных посетителей, нас не интересовало, а "монастырские" или уж какие ни есть пироги оказались вполне съедобными, но я в том убедился уже поздно вечером дома.
Непосредственно в Боровске, хотя тоже на отшибе, у косогора при спуске к речке Протве, стоит деревянная церковь Покрова Пресвятой Богородицы, номинально относящаяся к началу 17го века, но я бы удивился, когда в ней сейчас обнаружилось хоть бревнышко не то что от 17го, а на худой конец от 20го столетия - у меня аналогичный новодел "митрополичьих палат" под боком возле Черкизовского пруда пару лет назад вырос, неотличимый от дачной бани средней руки вора, ну вот и здесь примерно то же, а впридачу к этой реконструкции рядом еще похожие, уже вовсе не претендующие на историзм, постройки срубили, завели там едальню с фонограммой литургии вместо "черные глаза вспоминаю умираю", клиентура как будто довольная сидит, речка вокруг загаженная, строительный мусор вывезти поленились. В центре города еще пара нарядных церквей, из них один Благовещенский собор никогда не закрывался и какой-никакой сохранил "товарный вид", прочие сплошь фейки, более или менее пристойные.
Специфика места в том, что Боровск исторически населяли преимущественно старообрядцы, и до сих пор замученная тут насмерть боярыня Морозова с "сестрами-подвижницами" - один из краеведческих фетишей, в их честь возведена сравнительно недавно часовня, рядом Музей истории Боровска с очень странным указателем на палочке (он был закрыт, естественно, но вряд ли даже я захотел бы туда попасть...), а к часовне - мало ли, на всякий пожарный - прилагается табличка с уточнением - и приводится ссылка на первоисточник, цитата из письма "раскольниц" к "царю-батюшке" - что не принимая церковной реформы Никона, против властей они не бунтуют, ибо первое дело благочестивых - повиновение государю. Старообрядческие церкви в Боровске наряду с "каноническими" стоят, но главный их собор, предвоенный (первой мировой, конечно) памятник модерна, разрушен и "реконструируется", фактически отстраивается заново (его видно и при въезде в город, и от псевдоисторического деревянного церковно-ресторанного на противоположном берегу реки), а другая церковь, похоже, действует.
Если церкви, что "старообрядческие", что "канонические", кого-то все же волнуют и ими занимаются, то, по моим впечатлением, наиболее интересное по меньшей мере в архитектурном плане светское здание Боровска - т.н. "усадьба Шокиных" - стоит бесхозным и разваливается на глазах: фасад еще туда-сюда, но постройки двора уже почти рухнули, особенно жалко крытые башенки, они тоже, как и главный дом усадьбы, резные, изящные (считай были...). Что характерно - встречный местный житель и без одной буквы однофамилец прежних владельцев усадьбы, около шестидесяти лет, по его словам, живущий на параллельной улице, от нас услыхал про усадьбу впервые, да и то не сильно загорелся. Стоит усадьба Шокиных, между тем, на центральной улице города - понятно, что это улица Ленина, а параллельная - Володарского, и от собора струится вниз к реке Коммунистическая, все они сходятся на площади опять же Ленина, хотя памятник Ильичу с нее убрали, передвинули с глаз подальше. Ближайшая к площади смотровая площадка - частная и работает "под мероприятия" от "бутика праздников "Домик счастья"... Ну лично мне такого счастья даром не надо, а из парка "Картинка", что за реконструированной церковью (там еще музейно-выставочный центр то ли находится, то ли раньше был) примерно тот же вид - на спуск к реке, застроенный уродливыми домиками, сквозь которые пробиваются колокольни все того же Пафнутьевского монастыря и других заведений аналогичного профиля.
Сочетание раннесоветской, революционной топонимики, с сегодняшними православными делами, от которых в один момент становится муторно - общее место даже для крупных городов, но в мелких концентрат абсурда сгущается, а именно в Боровске, по-моему, доходит до пародии, когда становится уже весело, а не противно. Возможно, это общее явление для Калужской области (хотя в Тарусе, которую мне довелось посещать дважды и с ночевкой, я такого не примечал, местные зациклены на иных аспектах "культурного анамнеза") - коль скоро при выезде из Московской натыкаешься на слоган, уверяющий, что тебя приветствует "благословенная калужская земля" (уж чем она "благословеннее" московской или, скажем, рязанской... бог знает!), однако Боровск ну очень характерный пример типично русского, помноженного на постсоветский, синтеза (парадоксально органичного!) пафоса с убожеством, разрухи с чванством и ощущением вселенского превосходства.
Оптимальная метафора кичливого любования собственной ничтожностью, чувства избранности несмотря на скудость и отсутствие реальных перспектив - памятник Циолковскому, недавно установленный на месте разрушенного прежнего. Деревенский учитель, при керосинке (в лучшем случае!) мечтавший о полетах к звездам, изображен сидящим с задранной к небу головой, но... в валенках - фантазия его летит ракетой (ракета в наличии как часть скульптурной композиции, хотя дизайном больше смахивает на ядерную боеголовку, тоже вряд ли случайно...), а что ноги замерзают, так это не беда. Циолковский в Боровске, правда, еще ни о чем уж прям космическом не мечтал, по крайней мере трудов не писал, этим он займется позже и в другом месте, а тут его скорее занимали семейно-домашние хлопоты, он женился, прирастал потомством, часто переезжал с квартиры на квартиру. В одном из домов, который Циолковский снимал у огородницы Мавры Помухиной всего-то около года, пару десятилетий назад открыли музей-квартиру, на мемориальность едва ли способную претендовать - музей по понедельникам выходной и внутрь я не попал, хотя уж если б куда стремился, то скорее к Циолковскому, чем к старцу Власию. Впридачу к Константину Циолковскому для Боровска имеет значение фигура Николая Федорова, коль скоро ему установлен памятник-бюст возле дома, помеченного доской, свидетельствующей о визите Солженицына, уже, понятно, в конце 1990-х, и само собой, все на той же площади Ленина.
Относиться ли шутя или всерьез, но по факту главная, а то и единственная подлинная достопримечательность Боровска в настоящий момент - не монастырь, не церкви и не музеи (последние вообще едва ли чем-то примечательны, хотя их в городке с полдюжины, и при местном краеведческом - обязательный довесок в виде военно-православного арсенала, отсылающего к 1940-м годам, с соответствующим имперско-милитаристским монументом; а рядом с частной смотровой при "Домике счастья" - памятник адмиралу Сенявину, лишний раз указывающий, что в валенках или с ракетами, а воевать для русских первейшее занятие), но, как ни удивительно, самая свежая, но и самая заметная, броская из городских "фишек": т.н. "фрески" Владимира Овчинникова. И признаюсь, что лично для меня - ну с поправкой отчасти на Циолковского, допустим, - они также послужили манком.
Владимир Овчинников - художник-самоучка, вышедший на пенсию инженер, но картинки, которыми он изукрасил стены боровских домиков, а в некоторых случаях попутно окна и двери заколоченные, стоит признать, не лишены обаяния, а то и остроумия - я порадовался за дом на улице Володарского, оснащенный фреской-"табличкой", свидетельствующей о посещении... Козьмы Пруткова (!)... 31 июня (!!); вижу некоторое сходство с картинами Натальи Нестеровой (стилевое) и Владимира Любарова (более на уровне сюжетов), возможно, случайное и кажущееся, ну да неважно - человек явно не без таланта. Однако прилагаются к "фрескам" стихи... И если Владимир Овчинников - дилетант без профессионального образования, а все-таки одаренный, то Эльвира Частикова - и "член союза писателей" (какого-то из...), и "заслуженный работник культуры", и автор множества поэтических сборников. Но для начала Эльвира Частикова - заведующая читальным залом библиотеки в Обнинске, где они впервые и встретились с Владимиром Овчинниковым, на тот момент уже третьим браком женатым. Совет да любовь, пусть все будут счастливы, но... к симпатичным, умильным картинкам Овчинникова непременно прилагаются стихи Частиковой, и это аттракцион не для слабонервных.
По моему давнему убеждению нет на свете монструознее существа (и смешнее, и страшнее...), чем провинциальный русский интеллигент... ну а русские интеллигенты провинциальны все поголовно, даром если даже коренные москвичи со времен отмены черты оседлости... что же тогда ждать от сельской библиотекарши! Поразительно, до чего же в своем роде и на своем уровне, в присущей такому сорту творцов эстетике «засракуль» Эльвира точно и адекватно воплощает ненадуманную, корневую идейную мифологему, описывающую и определяющую и самоощущение, и самопозиционирование ее односельчан (в широком смысле - речь не о Боровске). Причем художник Овчинников, похоже, не лишен самоиронии начисто и порой сознательно старается шутковать - поэтесса же Частикова исключительно серьезна и вдвойне забавны ее тексты в сочетании с картинками Овчинникова.
Оттого в уродливых безграмотных виршах (по сельско-библиотекарскому, провинциально интеллигентскому обыкновению поэтесса Частикова обожает выспренные метафоры, в конструкции которых нередко сама теряет начала и концы; напропалую употребляет эффектные, лучше экзотические слова, чей смысл ей не до конца ясен; а еще предпочитает краткие формы прилагательных и причастий полным даже в тех случаях, где их образование грамматически невозможно) адекватно отражено представление о мире вполне завершенное. Одна из "программных" фресок Овчинникова - "глобус Боровска" (торец дома № 1 по ул. Коммунистической, выходящий к скверу с отрезанной головой Гагарина в шлеме) - и по задумке отчасти юмористическая, и подписи к этой композиции ироничны, в частности, к элементу, обозначенному как "будущий музей "Усадьба прошлого". Но то, что на картинке мило и забавно, в стихах обретает вес: лейтмотив поэзии (простигосподи) Эльвиры Частиковой - ощущение времени как статичной, спрессованной субстанции, где прошлое неотличимо от настоящего, где все эпохи слиплись в комковатое неразмешанное варево из эпохи Куликовской битвы, событий Наполеоновского похода, предреволюционного купеческого быта, 1937 года (встречается неоднократно! что по сегодняшним меркам слегка выпадает из «генеральной линии»... на работает на общую мысль о "вчера" как "сегодня" и как "всегда"), Второй мировой войны; где монахи отождествляются с космонавтами - ну то есть все что и повсюду на святой руси, только открытым текстом, с иллюстрациями и по всему городу прямо на стенах.
А назидательность какая!.. Скажем, на стене «дома Полежаевых», где ныне располагается "музей истории боровского предпринимательства" (не знаю, что внутри, но снаружи он выглядит так, словно предприниматели давно разорились и перепились... а говорят, недвижимость принадлежит чуть ли не наследнице по прямой первых владельцев...) можно прочесть:
Собирались вместе за столом, Согревались обществом друг друга, Земляничным чаем, фруктом юга, Словом с закрепительным узлом.
Скатерть задавала общий тон И отдельных вновь соединяла. Есть у обоюдности лекало И момент - без смутного "потом".
Помойные задворки дома на углу площади Ленина и улицы Коммунистической украшает фреска, мне запомнившаяся больше остальных, ну и с обязательным стихотворным посланием:
Ненормативная лексика - В ад низводящая лесенка, Где платят все за грехи. Ради же преображения Жизни нужны выражения Ангельские, как стихи.
Понятия не имею, намекал ли когда-нибудь библиотекарше из союза писателей на то, сколь далеки ее собственные "ангельские стихи" от нормативной лексики (молчу про грамматику... с такой фонетикой - "радижепреображения жизнинужнывыражения..." - ужежеже не до грамматики!), но ходят слухи, что фрески Овчинникова-Частиковой под угрозой и власти Боровска рассматривают вопрос, не замазать ли их, чтоб не позориться перед космосом. Сомневаюсь, впрочем, что это случится. Граффити в современном мире - явление распространенное, даже модное, и слава Овчинникова как боровского Бэнкси довольно велика, пусть и не в космических пока масштабах. Стихи на стенах домов тоже кое-где встречаются - я видел по фасадам и торцам нидерландского Лейдена выведенные на разных языках строчки, в том числе несколько четверостиший из ранней Марины Цветаевой по-русски... Но где там Лейден и что там Цветаева, когда десятки авторских, оригинальных произведений литературно-художественного промысла разбросаны по городу, где без них кроме нескольких затхлых музейчиков, новодельных церквей и уродливых пропагандистских монументов не за что глазом зацепиться?! Безусловно, фрески Овчинникова, а в первую очередь стихи Частиковой, должны остаться, и раз уж ничего больше за шесть веков истории подлинного и ценного сохранить в Боровске не удалось (речку и ту засрали!) - так тому и быть:
Время жизни непрерывно, если наша память длится. Стонут стрелы, свищут пули, останавливая миг. Но восходят крупным планом героические лица, Чтобы мы ответ держали под прицелом взглядов их.
P.S. Не могу отказать себе в удовольствии и не составить мини-антологию еще из нескольких особенно мне полюбившихся куплетов Эльвиры Частиковой.
Среди простецких трав - вдруг анемоны! - Как лебеди примерно пред гусями. Под запахи и птичьи перезвоны Мы рядом с ними утончались сами.
***
За окошками с цветущими геранями Проживают нынче те же, что и ранее, Не прервавшие традиции хорошие: Огородники, руками в землю вросшие.
***
И наконец свежайший - прямиком из библиотеки в космос и вечность, надо полагать - шедевр Эльвиры Частиковой, датированный на фреске Владимира Овчинникова текущим, 2020 годом. Рука художника так за мыслью поэта торопилась, что пропустила в одном месте букву (скромно подписанную вставкой сверху), ну да что там, ведь известно: буква убивает, а дух животворит.
Вот - Конюхов, который стартануть Из Боровска хотел - в честь тех героев Что мысленно прокладывали путь Отсюда к звездам, космодром построив В мечтах, впрок ими воздух зарядив... Так и свершился бы полет, когда бы Австр(а)лии не перебил мотив: Пониже поднебесного масштаба.
P.P.S. На обратном пути обратили внимание, что близ Боровска "кладбище летного состава" располагается.
