Широко закрытые глаза

Статичные декоративные мизансцены; имидж персонажей и костюмы с оглядкой на моду (ну или скорее на сегодняшние о ней представления) не античную, но ренессансную; особым способом выставленный "фирменный" уилсоновский свет - в каждом кадре записи опознается "рука мастера", что и приятно, и отчасти досадно, ну и уже скучно. В первом акте наиболее заметный образ-спутник Орфея (Георга Нигля) - безликий под маской с клювом, почти венецианско-карнавальной, хотя опера флорентийская вроде, юный "птиц", безупречного, как водится, телосложения, едва прикрытого перьями по плечам и бедрам артист миманса; впридачу к нему - рогатый олень, "маски" зайчиков и лисичек, а также ростовая горилла (и не чета убогим обезьянам из "Пер Гюнта" Петера Штайна, очень внушительная); пространство - схематичный пейзаж из симметричных стройных рядов схематизированных дерев напоминает в сочетании с маскарадным зверинцем "примитивные" полотна Таможенника Руссо. Тогда как второй, "подземный" акт, когда герой спускается за Эвридикой (Робертой Инверницци) в царство мертвых, решен через абстрактно-минималистическую эстетику, с помощью кулис, сдвигающихся и расходящихся под прямым углом, то есть наивному, но фигуративному "земному" миру противопоставлен механистический, "супрематический" мир мертвых - однако в эстетике Уилсона между ними принципиальной разницы на "чувственном" уровне ощутить невозможно, то и другое безупречно стильно и одинаково выхолощено.

Совсем недавно вспоминал про Готье в связи с фильмом Мэнди Флетчер "Красиво жить не запретишь" (как его переназвали для телепоказа на Первом), в свою очередь отсылающим к моим любимым французским "Распутницам" Габриэля Агьона, основанным на сериале "Абсолютная фантастика!" (в оригинале все эти опусы так и называются):

https://users.livejournal.com/-arlekin-/4151128.html

Еще и поэтому на фрик-шоу в МДМ попасть хотел, уже особо не рассчитывал, но в последний момент удалось и не жалею, хотя, признаться, многими его составляющими разочарован. То есть как ретроспективное дефиле коллекций Готье прошлых лет - очень хорошо, пускай я и далек от мира моды бесконечно (впрочем, в какой-то период своей журналистской деятельности ходил на модные показы и даже писал про них - ну а что, не боги горшки обжигают... уж если теперь люди, полагающие, будто Эльсинор находится в Лондоне, почитаются за театроведов!), мне собственно костюмы оказались очень интересны. Все остальное - в гораздо меньшей степени.

Из шоу пытаются сделать спектакль. Не ограничиваясь дефиле, выстраивают - стараются (безнадежно) - драматургию; более того, тянут линейный нарратив биографического характера, раздувая мероприятие на два с половиной часа с антрактом. В начале Готье - семилетний мальчик, увлеченно рисующий, в том числе уже придумывающий фантастические наряды, отчасти вдохновленный бабушкиными корсетами. После пролога с гигантскими игрушечными медведями в типичных для зрелого Готье конусовидных бюстгальтерах (ростовые куклы и возглас "Жан-Поль, что ты сделал с мишкой!!") следует довольно-таки примитивная акробатическая сцена на трапеции, стилизованная под 18 век с оглядкой на маркиза де Сада.

Ну а дальше - "этапы большого пути", в том числе и "любовь всей жизни" Жан-Поля к Франсису, впоследствии скончавшемуся от "той самой болезни". Вот и романтическое "первое свидание", и трагический, вернее, мелодраматический итог "любовной истории", даже если Готье искренне переживает воспоминания о них, поданы примитивно и пошловато, начиная с пантомимического мужского дуэта в одной общей (и, конечно, полосатой) рубашке-майке-хламиде - правда, артист, выступающий за молодого Жан-Поля, достаточно миловиден и пластичен, чего не скажу о его партнере по сцене... - заканчивая совсем уж трэшевой развязкой, когда Франсис, умирая, распростерт подвешенным на лонжах. Я уже не уточняю, что все это сопровождается затянутыми, избыточными видеофрагментами и разговорными эпизодами-скетчами, от текста которых (перевод бегущей строкой) делается за легендарного кутюрье - он же небось сам их сочинил?.. - неловко. И совсем уж не в кассу - два монолога карикатурной критикессы: насколько я понял, пародия на редакторшу гламурного журнала, образ собирательный, возможно, имеющий реальный прототип, но без глубоких познаний в материале неидентифицируемый.

Ну и в целом, положа руку на сердце, спектакли Романа Виктюка 1980-х и концертные шоу Бориса Моисеева 1990-х годов и смотрелись актуальнее, и те же самые проблемы выводили на какой-то иной уровень осмысленности, да и просто как зрелище, как театр были посильнее... Понятно, что Борис Моисеев и Алла Коженкова у Готье идеи попиздили, а не наоборот, но коль скоро это случилось ...дцать лет назад, а шоу Готье мы сейчас глядим, то не все ли равно? К тому же, уверяют очевидцы премьеры в парижском Фоли-Бержер, несмотря на рудименты гомосексуальной лав-стори, достаточно экстравагантные даже по сегодняшним стандартам костюмы, показательное "расовое разнообразие" исполнителей (некоторые из которых заметно перекачаны/раскормлены...), условно-голые (бандаж) попы с вибрирующими ягодицами и прочие радости цивилизации нынешнее шоу адаптировано для православных, стало быть, "кастрировано", в связи с чем "фрик-идеология" Готье остается в значительной степени на уровне декларативном и не убеждает ни визуально, ни эмоционально. Даже если мэтр самолично выходит по случаю первого московского представления на поклон.

Помимо всего прочего обстановка а ля ДК им. 1-й Пятилетки с Владимиром Познером в качестве наиболее заметного вип-гостя (а где же Ксения Собчак? а Киркоров с Басковым? что за фрик-шоу без них?!) тоже не располагала к настоящему угару: потуги выступавших пропали зря. И вообще, сдается мне, представление Жан-Поля Готье о "фриках" морально устарело - настоящих фриков он и не видал! А Евгений, которого из зала вытащили на сцену для импровизированного участия в дефиле, даже если и не был в прямом смысле подсадным, явно прошел модельную подготовку не хуже артистов труппы, то есть будучи при всем не ударил в грязь лицом, но и веселья, "фрика" шоу не добавил.

Смутные понятия имею о творчестве Рю Мураками, по роману которого снят "Пирсинг", но не похоже, что фантазия авторов фильма позволила бы им далеко уйти от первоисточника, коль скоро изобретательности визионерской им хватает лишь на то, чтоб стилизовать картинку под киноизображение 1970-80-х с характерными для него "ядовитыми" цветами. Миа Васиковска - актриса чудесная, но и за ней увлекательно наблюдать до какого-то момента, а в целом кино от первого до последнего кадра (хорошо еще час с четвертью выходит на круг) угнетает своей никчемностью.

Главный герой (Кристофер Эббот - непротивного вида парень, с телосложением у него порядок, но как актер не блещет ничем, здесь по крайней мере определенно) спать не может спокойно от желания зарезать кого-нибудь ножом для колки льда - подобный опыт у него был в детстве (всплывает флэшбеками девочка с кроликом... - досталось кролику или девочке, я не разобрал), но мечта с тех пор повторить его передалась отчасти даже его жене. А он женат, да, и уже мало-помалу примеривается штырем к собственному отпрыску-младенцу в колыбельке, так что супруга почитает за лучшее разделить с мужем подготовку к его "творческой командировке".

Все просчитано - снят номер в гостинице, заказана проститутка, мероприятие прорепетировано до секунды. Но нетерпение подвело: захотелось перенести дело на день раньше, а из-за занятности назначенной заранее девушки прислали другую (как раз Миа Васиковски ее играет). И не успел мужик расчехлить оборудование (в прямом и переносном смысле), как та, отправившись в душ, учудила: он занервничал, глянул в ванну - она там ножницами себе бедро крошит.

И не в первый раз - на теле у нее полно старых шрамов, как выясняется, когда после визита в больницу девушка приводит незадачливого клиента в свою чистенькую, дизайнерски обустроенную квартирку. Будто бы она и не прочь, чтоб он свое желание с ней реализовал, расслабился мужик, выпил - да так и повалился в корчах на роскошный ковер. Далее следуют эпизоды наркоманских глюков и воображаемого, привидевшегося ему взаимного членовредительства, не особенно жуткие, но уродливые и (нарочито?) фальшивые, с крупными непонятного происхождения многоножками, заползающими по лицу в рот и т.п., Кроненберг, экранизируя Берроуза, придумал бы что-нибудь повеселее.

При чем же пирсинг? Законный вопрос. Да просто Миа Васиковска прокалывает иглой сосок своей красивой груди, чтобы вставить в него "гвоздик" - вот тебе и пирсинг, без вопросов. Видимо, наутро (тут во время сеанса минут на пять отрубалось изображение и когда снова включилось, фильм назад не перемотали) герой, с вечера уже порядочно искромсанный "гостеприимной" хозяйкой, приходит в себя связанный, с резиновым шариком-кляпом во рту, все по науке, а девушка водит штырем ножа у него по голому (тоже, надо признать, красивому, плоскому, свободному как от жира, так и от "кубиков" избыточной мускулатуры) животу, и даже снова вдруг становится интересно наблюдать за Васиковской, как она к мужику ножиком прилаживается, а тот в панике, но слегка успокоившись, предлагает: "Может, сначала поедим?"... и все!! Не то 51-й оттенок серого, не то 105-я страница про любовь - вот и рассуди, который из инстинктов основной.

Рискну предположить, что непретенциозный, сугубо антрепризного формата спектакль, за прошедшие с премьеры полгода не удостоившийся на официальном сайте МХТ отзывов кроме единственного, подписанного ником "манька облигация", в духе "артисты играют неплохо" - среди первых кандидатов на вылет из текущей репертуарной афиши, и хотя он собирает в объеме малой сцены свои честные аншлаги (при этом на весь зал ни одного сколько-нибудь знакомого "театрального" лица... что характерно), едва ли о нем прольются потоки виртуальных слез, тем не менее, пропустив на выпуске, посмотреть его мне захотелось как минимум из любопытства.

Юрий Кравец в качестве режиссера до этого ставил второсортные современные пьесы, не блестяще, но и не позорно - приемлемые спектакли, все они, то есть оба, "Телефон доверия" -

https://users.livejournal.com/-arlekin-/3201632.html

и "Механика любви" -

https://users.livejournal.com/-arlekin-/3489684.html

- тоже пока еще сохраняются в репертуаре. "Стакан воды" - пьеса и не новая, и, мягко говоря, не эксклюзивная, а напротив, слишком хорошо известная и по не утратившей популярность телеэкранизации, и по многочисленным, в том числе антрепризным, театральным постановкам. Кравец и Скриба приспосабливает, с одной стороны, к нуждам формата, с другой, к ожиданиям зрителя: сведены к минимуму и затраты, как материальные, так и интеллектуальные, на оформление (художник Николай Павлов), и количество занятых исполнителей, и хронометраж: два пятнадцать с антрактом, шесть актеров (королева Анна - Ульяна Кравец, герцогиня Мальборо - Кристина Бабушкина, Артур - Артем Волобуев, Абигайль - Мария Сокольская, Болингброк - Станислав Дужников, в служебной роли слуги Томпсона - выпускник Щепкинского института Иван Дергачев...), подиум с раскладным "троном" и панорамный, их трех сегментов состоящий, экран для видеопроекций над сценой.
Пышный костюмный спектакль при таком подходе невозможен в принципе, но и задача иная: актуализировать хитовую псевдоисторическую мелодраму, смещая ее сюжет из авантюрной в плоскость политической сатиры, насколько возможно и в рамках дозволенного. Повод к тому пьеса дает - речь в ней идет о власти и оппозиции, вопросах выбора между никчемной войной и мирным договором, затрагиваются темы казнокрадства, кумовства - не в таких, конечно, терминах, но за терминами как раз дело не станет, и за бутафорией подобающей тоже. В репликах действующих лиц проскакивают словечки "коррупция" и "соцсети", общаются придворные английской королевы посредством электронной почты (мобильный, увы, у них общий на всех, похоже), а главное, экран зависает не просто так, он служит вовсю, туда выводятся картинки с "камер слежения" (в свою очередь, тоже нарисованных на компьютере и остающихся частью видеоконтента...), благодаря экрану меняется и фон, тем более что традиционных "декораций" как таковых практически нет, только подиум с подобием "трона", покрытие "под паркет", четыре подушки и кулисы, все. Пресловутый "стакан воды" - и тот используется как предмет, необходимый для дискуссии в рамках ток-шоу: герцогиня Мальборо по-жириновски плещет в лорда Болингброка, когда тот слишком уж распаляется (на экранах в этом момент возникают зрительские ряды).

Даже не обращая внимания на совпадение фамилий бывшего и.о. директора в роли режиссера и актрисы в роли королевы, при попытке постичь логику кастинга остается лишь предположить, что подбирая исполнительский ансамбль постановщик руководствовался задачей свести к минимуму риск возникновения ассоциаций между фактурой, типажом, сложившимся амплуа артистов и расхожими представлениями нынешней московской публики о старой английской аристократии. Но в подобных несоответствиях, вероятно, есть свой смысл, если не прелесть. Костюмы героев (от Тамары Эшба) соответствуют найденному для них имиджу и во многом его определяют: королева - этакая "рублевская дама" (при том что незамужняя официально), развлекающая себя йогой и электросамокатом (на экране в момент ее занятий возникает декоративная мандала); герцогиня - чиновница в брючном костюме с брошкой; Абигайль соблюдает дресс-код секретарши; сэр Джон - притворяющийся пенсионером "серый кардинал" из тех, что "не бывают бывшими". Лишь вожделенному для всех героинь пьесы Артуру не досталось современного аналога и он носит фантазийное, но условно-"историческое" обмундирование - таким его и играет Артем Волобуев, без романтического пафоса, но на фарсовых приемах, эксцентрично и, кажется, постоянно импровизируя.

Появление навороченного десятиминутного мультиэкранного "кина" с десятками актеров Художественного театра разных поколений и призывов (от Сытого до Гааса, от Ващилина до Соколова) внутри камерного, вынужденно минималистского театрального действа пусть и по возможности обыграно (а Кристина Бабушкина с бейсбольной битой выглядит куда как эффектно - жаль что не "вживую"...), все-таки оставляет впечатление чисто технически обусловленного решения - попросту сказать, роспись режиссера в собственной беспомощности, в профессиональной несостоятельности (зато Юрий Кравец, воплощая оставшийся внесценическим образ французского посланника маркиза де Торси, появляется собственной персоной на экране аж дважды - в видеопрологе со Станиславом Дужниковым и в общей сцене королевского приема, который тут подан барно-дискотечной вечеринкой). Живой план по сравнению с кинематографическим смотрится не столь эффектно; Дужников на каждом шагу что-нибудь роняет, ломает, от подиума отваливаются куски; а старания оживить действие за счет ускорение темпа, отказ от смакований хрестоматийных репризных фраз, придыханий, пауз и т.д. имеет побочные эффекты - невнятность, смазанность интонаций; "актуализация" же остается на уровне намерений и острее, смешнее за счет добавления пары словечек из интернета диалоги Скриба не становятся, но такие добавки и не сильно их портят: спектакль в итоге соответствует как запросам целевой аудитории, так и, видимо, задачам создателей.

Уже по глянцевой пейзажной панораме с рекой под закадровую песню все про "...другую ю" становится ясно, а при первой реплике героя "родители решили отдать меня в военное училище, но я не мог сказать отцу, что хочу быть стилистом" развеиваются последние надежды. В фестивальных конкурсах российского кино подобные фильмы, наверное, нужны, и обычно они даже получают что-нибудь типа "приза зрительских симпатий", который, однако, при данном раскладе заведомо принадлежал "Лехе Штырю...", картине еще с прошлогоднего "Окна в Европу", на "Духе огня" в Ханты-Мансийске, да еще в конкурсе, в отличие от остальных, премьерных фильмов появившейся, надо думать, неслучайно: зря, что ли, режиссер - Хант?. Алексей Васин - документалист, я его неигровых работ не видел, ничего про них сказать не могу, но как раз для документалиста фальшь "...другой", и не только драматургическая, но и изобразительная, и актерская, совершенно невыносима, даже неприлична.

В центре сюжета - нежная дружба мальчика и девочки: Лиза и Миша учатся в одном классе деревенской школы (ну может это не село, а крошечный городок в глухомани), Миша, как ясно из первой же реплики, мечтать быть стилистом, а Маша - художником, она постоянно рисует то, что видит в своих снах, а сны у девочки не радужные, проще сказать, кошмарные, мрачные, так что на деревне ее считают "шизанутой". У Маши очень больна мама, есть еще тетка Вера, изредка приезжающая из Москвы и пользующая сестру Зину американскими таблетками, и есть отчим Леша. Пока мать в больнице, пьяный Леша насилует Лизу, но это, что забавно, не самый удивительный момент фабулы - в конце концов, по-всякому складываются отношения между отчимами и падчерицами. Постепенно конфигурация вырисовывается прям-таки душераздирающая: Леша и Вера - любовники, на пару они травят Зину таблетками, чтоб прибрать к рукам доставшийся Зине в наследство от матери деревенский дом, сплавить Машу и уехать. Тем временем Лиза обнаруживает, что беременна от Леши, что убийственно действует на Мишу. К финалу выясняется, что Лиза - дочь не Зины, но Веры, а Зина усыновила ее после того, как Вера отказалась от ребенка, свалив в Москву.

То Лиза, то Миша пытаются покончить с собой, Леша то пьяный насильник по отношению к Лизе, то разыгрывает нежного мужа с Зиной, то страстный любовник Веры, Вера - модница, отравительница и заботливая сестра, черные руки (в черных чулках, то есть) вылезают из кошмаров и рисунков героини прямо на экран... Забавно, что российский конкурс открывал фильм "Пепло" с участием Алексея Сергеева, а закрывала "...другая я" с Юлией Силаевой в роли мамы Зины: Сергеев и Силаева - представители разных поколений труппы театра им. Маяковского, только что вместе сыгравшие премьеру замечательных "Сказок Венского леса" в постановке Никиты Кобелева. Но если за Сергеева и его дебют в кино, при всех вопросах к "Пепло", стоит порадоваться, да и в любом случае молодому артисту засветиться на экране полезно, то великолепной и достаточно опытной драматической актрисе Силаевой остается лишь посочувствовать: она как может тащит сама себя и свою героиню за волосы из трясины фальши, но партнеры идут ко дну и ее увлекают за собой. Мария Ремер в роли Лизы - типа а ля Даша Мельникова, ныне востребованный "социальным" кино в его жанровом, массово-популярном изводе, только до Мельниковой (даже) Ремер во всех отношениях далеко; ее награждение призом "актерского жюри" за лучшую женскую роль очень хотелось бы объяснить конспирологически, однако, боюсь, все просто и от души: результирующая вкусов триумвирата Гармаш-Кабо-Каневский действительно такова, что безошибочно указывает на Ремер. Что касается Миши - Анар Халилов мальчик, в общем, симпатичный, и действительно мог бы стать стилистом, даже визажистом... а его в "военное училище" отдали, сделали романтическим героем, юным деревенским рыцарем. Что творят Леша и Вера (особенно отрицательный мужской персонаж, воплощенный неким Александром Корженковым) - это просто порно, пусть и в отсутствие намеков на эротизм.

Впрочем, не стоит пенять актерам, коль скоро режиссеру (а также сценаристу Светланы Сазоновой, надо запомнить и это имя, чтоб не рисковать больше) все мало, и уже достигая вроде бы дна безвкусицы, он каждый раз продолжает копать глубже. Нагнали кошмара с изнасилованием и беременностью несовершеннолетней, попытками самоубийства (сперва девочка топилась, потом вены резала, мальчик тоже чевой-то удумал, когда про ребенка любимой от неизвестного отца услыхал...); апофеоз - отчим Лежа с ножом у горла Миши, умирающая мать с поленом, бьющая мужа по голове, опрокинутая лампа на сеновале, пожар, Леша сгорает; Лиза с Мишей расстаются, потому что каждому надо строить свое будущее - уж оставляет она ребенка или нет, бог ведает; тетка Вера, та самая, если забылось, что травила родную сестру, воспитавшую ее родную дочь, забирает Лизу к себе в город; потом хлоп - как будто вышли мы с тобою на яркий свет из кинозала, и Зина вроде не совсем помирает, и беременная девочка из притормозившей теткиной тачки выскакивает, простирая ручки к маме бежит...; мало? мало? течет река, бегает черная собачка, снова песня раздается - блаалепие! Финальный титр - Лиза живет в Италии посреди ренессанса, картины пишет, и всем желает счастья большого личного счастья. Это все? Это не все! Финальные титры, следующая серия - статистика по насилию над женщинами. В общем комплекте: чистая и обреченная подростковая любовь, социальный заказ, изнасилование несовершеннолетней приемным отцом, покушение на убийство родственника, кошмарные видения и сюрреалистические рисунки, а уж до чего на русской природе привольно дышится - уровень кинематографической культуры подстать "пилоту" сериала "Пока кровиночка спит-3", красота почти как на фотообоях.

По-моему было бы ошибкой противопоставлять "Призрачную нить" и "Мастера" - центральные персонажи достаточно разные, а главное, разное к себе отношение вызывают, но в чем-то очень сходные, как сходны и в целом оба фильма. Модельер Рейнольдс Вудкок, правда, не стремится овладеть сознанием других людей, но он настолько погружен в работу, в творчество, что считает свое право распоряжаться окружающими само собой разумеющимся, и что характерно, ему удается это "право" реализовывать в более или менее полной мере, пока не "найдет коса на камень" и не появится рядом второй такой же "право имеющий", ну или вторая. Мне именно обозначенная тема в "Призрачной нити" показалась наиболее важной, а не сложности, возникающие внутри пары главных героев, Вудкока и Альмы, или, если считать Сирил, сестру Рейнольдса, внутри центрального трио.

Вудкок (персонаж вымышленный, в лучшем случае условно-собирательный) называет себя убежденным холостяком, и так аттестует себя при знакомстве с Альмой, едва избавившись от прежней привязанности. Да и что для него привязанности, если под таковыми понимать женщин - ему важнее память о матери, которую он в виде локона волос зашил в подкладку пальто (зашивать наиболее тайное и дорогое в подкладки - его привычка с детства), или присутствие сестры, тоже незамужней, посвятившей себя брату, его творчеству, его бизнесу: модный дом они создали вместе. Альма - всего лишь официантка, но в жизнь преуспевающего кутюрье входит на удивление быстро и легко, впрочем, скорее в статусе модели или, если угодно, "музы" - на ее плоской фигуре хорошо новые платья сидят, а о страсти речи нет.

Вообще за отсутствием в картине хоть какого-нибудь намека на эротику (если и возникает между Альмой и Вудкоком внешне что-то похожее на нежность, то без видимой сексуальной подоплеки абсолютно, а привести Вудкока в возбуждение способна исключительно его собственная творческая мысль; на два часа хронометража - один поцелуй!) до какого-то момента - да и после тоже, коль на то пошло - невелик грех предположить, что Вудкок, скажем, гомосексуал, или импотент, или, может, у него легкая форма аутизма, или психическое расстройство. Во всяком случае он полностью зациклен на том, чем занят по работе, то есть сочинением и производством модной женской одежды, и одержим ею, словно сектант. Лично мне, откровенно говоря, сектантов понять легче, чем пижонов (еще труднее - гурманов, а персонажи "Призрачной нити" в то немногое свободное время, пока не рисуют и не шьют платья - стряпают и жрут), но и тематика "Призрачной нити" гораздо шире "быта и нравов" в мире моды.

Совсем без нравоописания, в том числе с сатирическим оттенком, у Пола Томаса Андерсона по обыкновению не обходится. К примеру, эпизод свадьбы старой жирной богачки, для которой Вудкок, естественно (и не впервые, похоже) шьет "подвенечный" наряд, а та пьяная засыпает на нем прямо во время банкета мордой в стол, и Альма, ворвавшись в спальню, куда прислуга доставила "новобрачную", стаскивает туалет с беспомощной туши "невесты", что значительно сближает героев (тот единственный на весь фильм поцелуй - как раз реакция радости и благодарности Рейнольдса за помощь Альмы в спасении платья!). Однако настоящая близость возникает после того, как вслед за неудавшейся попыткой устроить в качестве сюрприза интимный ужин Альма... подсыпает Вудкоку в еду толченый ядовитый гриб, провоцирует приступ, результатом чего становится еще и испорченное платье, срочный заказ, зато Рейнольдс, которого даже звук ножа, размазывающего масло по тосту, во время завтрака способен вывести из себя, выбить из колеи на целый день, очухавшись, вскоре делает Альме предложение.

В отличие от фигуры матери, во многом ключевой для понимания характера Вудкока (ради нее он с младых лет взялся за шитье), но поданной лишь через рассказы Рейнольдса, бережно хранимое им фото и фантасмагорическое явление "призрака" полусонному герою, Образ сестры Сирил, при внешней сдержанности и одномерности, по объему, в сущности, не уступает двум главным, но неспешно разворачивающийся, где-то намеченный пунктиром, с редкими кульминациями основной сюжет все-таки разыгрывают двое, а "рассказывает" и вовсе одна Альма, в финале выясняется, что ее собеседник - врач, племянник одной из влиятельных заказчиц, который осматривал Рейнольдса после первого приступа отравления и пришел по вызову снова: женатый Вудкок забеспокоился постоянным присутствием Альмы в его жизни, и тогда супруга прибегла к проверенному средству - грибам, а супруг и не возражал, результат - счастливый брак был спасен.

Даже если воспринимать "Призрачную нить" как экстравагантную лавстори или производственную драму, плюс на "атмосфэру" Лондона 1950-х тоже найдутся любители - картина все равно хороша, но фильм гораздо, гораздо значительнее и эксцентричных подробностей семейной жизни Вудкоков (в финале можно наблюдать коляску, у Рейнольдса и Альмы появились наследники), равно как и наблюдений за изнанкой модного бизнеса (таких картин разного качества сколько угодно у режиссеров попроще, от забавного Олтмана до убогого Кончаловского). Герой Дэниэла Дэй-Льюиса (обе партнерши, Вики Крипс и Лесли Мэнвилл, на высоте, но не будет преувеличением отметить, что картина держится прежде всего на нем) - призванный, избранный, пускай поприще модного дизайна и не обещает душеспасительных откровений; это до того всем вокруг и со стороны тоже ясно, что ему самому необязательно сознавать свою исключительность, он выстраивает действительность "под себя", реальность подчиняется его воле, которой он и сам не вполне располагает, не контролирует ее проявления, а все, что конструкция с его персоной в центре не вмещает, отторгается и исчезает, словно призрак, никогда реально не существовавший; встроиться же в нее прочно, надолго, навсегда - возможно, лишь проявив сопоставимую волю к достижению заданной цели, что прекрасно удается Альме к их взаимному с Вудкоком (и заодно Сирил) удовлетворению.

Подростковый, дидактичный, благостно-сентиментальный вариант "дня сурка", экранизация относительно свежего (2011) бестселлера, сделанная без тени юмора, зато с моралью, с воспитательным зарядом, вытесняющим из картины все остальное, вплоть до здравого смысла. Старшеклассница Саманта раз за разом переживает День святого Валентина. Она с подружками, как водится, в школе принимала подарки и цветы, а вечером отправилась к приятелю детства на вечеринку. По возвращении оттуда машина попала в катастрофу, а наутро снова началось 14 февраля с бумажной уточкой от младшей сестренки, мамиными советами, далее везде.

Наверное, ни в каком другом подростковом кино столь симпатичными не выглядели почти в равной степени добряки и стервы, королевы и отверженные. Саманта - из числа скорее "королев", ей предстоит "особенная ночь, героиня собирается потерять девственность с первым модником и красавчиком школы. Ее круг общения - девчонки-заводилы во главе с "принцессой" Линдси. И под их влиянием Саманта свысока смотрит на старого приятеля, с которым когда-то вместе лазала по деревьям, а потом посчитала ботаном и задротом; на местную школьную лесбияночку в пирсинге; а главное - на непричесанную длинноволосую девушку Джульетт, основной предмет всеобщей травли.

По счастью, повторяемость событий со всевозможными вариациями (уж и девственность Саманта с пьяным модником теряла, и на вечеринку вовсе не ходила, а все одно к одному заканчивается - оказывается, что после ссоры на вечеринке, независимо от присутствия Саманты с подругами, Джульетт пошла и бросилась под машину, если не Линдси, то чью-нибудь еще, с неизменно фатальным результатом) приводит юную школьницу к пониманию того, как важно всех любить, относиться с терпением, доброжелательно ко всякому человеку - начиная с мамы, папы и сестренки, заканчивая задротами, фриками и лесбиянками. Саманта отвергла модника и призналась в любви ботанику, ведь их связывает общее прошлое; а заодно извинилась перед Джульетт, узнав, что когда-то Джульетт и Линдси были лучшими подругами, Джульетт поддерживала Линдси в период развода ее родителей, хотя Линдси была не в форме и даже писалась в постель - как раз из-за этого у них и вышел разлад, однажды в походе Линдсей описалась, и чтоб избежать позора, перевела стрелки на Джульетт, после чего и стала всюду травить прежнюю подружку.

Под конец, когда эта может и верная, но очень нехитрая идея не просто проигрывается несколько раз кряду в лицах, но и проговаривается открыто, прямо в закадровом тексте, от милоты и благости, отдающей чем-то северокорейским или православным, становится совсем невмоготу: Саманта окончательно проснулась - и ей показалось, что она знает, как надо жить. Героиня кинулась объясняться всем любви, извиняться за ошибки и помогать, поддерживать окружающих. Рассталась с модником, сошлась с ботаником, спасла отверженную - и... толкая ее прочь с трассы, сама угодила прямиком под машину.

"Ты меня спасла!"-"Нет, это ты меня спасла!" - даже отвлекаясь от стилистики, с которой эта нравственная проповедь преподносится (если возможен следующий после православия уровень безвкусицы, но вот как раз наглядный пример), трудно отделаться от мысли, что девочку-то, выходит, напоследок машина переехала, насмерть задавила. То есть жила она скверно, неправильно - а умерла как молодчина, душу свою спасла ценой жизни, аки добрый пастырь, претерпела за всю школу разом, но теперь уж там никого не будут обижать, ни ботаников, ни лесбиянок, и в постель писайся сколько хочешь, слова никто против не скажет. Насколько это здраво и в целом убедительно - я бы поспорил. С другой стороны - хорошо еще что Саманта в круговорот Дня святого Валентина угодила, повезло ей, а попала бы в колесо дня народного единства Петра и Февронии - вот уж где праздник, который всегда с тобой!

Половина площадей перекрыта на реэкспозицию - некоторые выставки еще не убраны, но уже недоступны до посещения, чтоб, значит, барской ягоды тайком уста лукавые не ели, ну это вполне в духе порядков, заведенных в Мультимедии. Обидно, что оставшиеся три выставки не заслуживают того, чтоб потратить на них хотя бы час даже в бесплатный день.

Ник Брандт - британский клипмейкер, когда-то работавший с Майклом Джексоном и Моби, а потом подавшийся в арт-фотографы с идейным, как водится, уклоном: очень болеет художник за природу Африки, в частности. Выставка "Унаследовать пыль" посвящена как раз этой теме - десятка полтора крупных черно-белых композиций, в холле первого этажа и выше: картинки с изображением диких животных вписаны в урбанистическое, более похожее на постапокалиптическое пространство, где посреди помоек и руин бродят безликие африканцы. Животные на таком контрасте неизбежно выигрывают перед людьми - если, конечно, экологически озабоченный британец считает негров за людей (но попробовал бы не посчитать, африканцы - не львы и не гориллы, от них живым не уйдешь, если что). "Свалка и лев", "Фабрика и шимпанзе", "Стройплощадка и жирафы", всякая тому подобная однообразная пошлятина, с претензией, однако, не только концептуально-идеологической, но и композиционно-пластической - фотограф предлагает (весьма навязчиво и недвусмысленно) обратить внимание на сходство форм природных и техногенных, типа жирафов и экскаваторов, слонов и мостов - но это ведь тоже ужас до чего примитивно.

С Евгением Халдеем все понятно, он был, однозначно, выдающийся мастер своего дело, а его делом, как и многих других мастеров, была пропаганда. Ретроспектива Халдея - довольно куцая, кстати - берет хронологически узкий аспект пропагандистской деятельности фотографа, первую половину 1940-х годов. Снимки во многих случаях хрестоматийные, узнаваемые - тут и про первый день войны (никто ведь из русских не знал, что война идет уже почти два года и что именно они ее развязали! вот и стоят, разинув рты, в небо смотрят, Молотову внимают), и про северный флот, и Орлова с Александровым на съемках "Одной семьи" в Баку, и "Крымнаш" образца 1944 года, конечно. Причем крымские кадры, помимо разрушений и жертв, нарочито "оптимистичные", на них загорающие матросы и просто отдыхающие на пляже, "Снова жизнь" - типа "вернулись в родную гавань", отдохнут и можно дальше топать Европу завоевывать. Крейсер "Молотов", повсеместные портреты Сталина - все, что нужно для радости душе православной. Ну а дальше, как и положено - захваченные самозванными "освободителями" европейские города, снова пропаганда и контрпропаганда: кадры (весьма выразительные, нельзя не отметить) с жертвами расстрела нациста-самоубийцы у здания парламента в Вене (апрель 1945) или ребенок с оружием - "сын полка" в оккупированном Будапеште, поэт Долматовский с палкой в одной руке и оторванной "головой" Гитлера в другой на фоне руин Берлина, и все это в любые времена халдеи готовы за разумный гонорар обслуживать своими умениями.

Французский гламур от Жанлу Сьеффа в сравнении с православно-фашистской агитации, допустим, выигрывает - но тоже не больно радует. "Мэтр высокого стиля" называется выставка, Жанлу Сьефф - модный фотограф, но некоторые аспекты его творчества, по крайней мере в рамках выставки, не слишком вдохновляют. Женские ню пошловаты - "английский зад", "пушок" (имеется в виду пушок нижней части голой спины...) и все такое. В узком смысле "мода" меня вообще не волнует - а она имеет на выставке немалый удельный вес. Фотопортреты - другое дело, они тоже "модные", но занятные. Тут и кутюрье - "сложившийся" на стуле и демонстрирующий кисти рук со стопами ног молодой Ив Сен-Лоран (1969), из другой уже эпохи - Готье. Но вообще у Сьеффа все молодые - иначе негламурно. Балерины - Сильви Гиллем (1985) и Каролин Карлсон (1974), я то их на сцене видел уже другими... Катрин Денев и Барбара в платье от Сен-Лорана (1969), Джейн Биркин одна и с Гензбуром, Серж Гензбур с Биркин и один (1970), Шарлотта Рэмплинг в молодости (1979) еще более противная, чем сейчас, симпатичный Трюффо под зонтиком (1959), как исключение - смешной, старый и толстый Хичкок, как бы "нападающий" сзади на фотомодельку (1963), зато совсем юная Миа Ферроу (1968), и для полного гламура - "Кошка в неуютном интерьере", потому что без котиков никуда.