много риторики, но нет логики: "Дядя Ваня" А.Чехова, Омский драмтеатр, реж. Георгий Цхвирава
Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная участь.
Очень редко у меня складывается настолько противоречивое, неопределенное впечатление - такое чувство, будто на протяжении трех с лишним часов, включая три антракта, я смотрел параллельно и одновременно по меньшей мере три совершенно разных спектакля. В первом знакомые до оскомины чеховские персонажи, при некоторой физиогномической и телесной, мягко выражаясь, неказистости, несуразности, порой не просто удивляли, а и убеждали неожиданными гранями характеров, в отдельных сценах чуть ли не на уровне откровения, причем исключительно за счет работы режиссера с актерами, без каких-либо внешних "примочек", подпорок, "фишек" и трюков; однако потенциал "откровения" на каждом шагу снижался, а то и просто забивался как раз всевозможными и вовсе не привязанными ни к характерам, ни к сюжету, ни хотя бы к общему антуражу теми самыми пресловутыми "фишками" и трюками, добро бы еще оригинальными, эксклюзивными, но нет, ничего такого, что не успело бы десятилетиями намозолить глаза; и вдобавок все действие, как будто мало было нагромождений эклектичной до безвкусицы перформативно-инсталляционной условности, погружалось в примитивный, самого провинциального пошиба, бытовой натурализм, сопровождаемый музыкальным оформлением (с неизменным "атмосфэрным" граммофоном и набором пластинок в углу!) из сентиментальных ретро-шлягеров типа "Счастье мое..."
Перед началом по подиуму над клетью, где содержатся картонные куры с петухом, поросенок и коза, бегает... шаман - ну или колдун, потому что судя по одеянию персонаж скорее все-таки сибирский, чем африканский; далее он еще не раз появится, и даже не один, но в основном предпочтет бить в бубен, оставаясь за кулисами, сопровождая основное действие. Герои пьесы, впрочем, тоже выглядят более или менее экзотично; обыкновеннее всех - Соня, а также нянька Марина, хотя и последняя, замешивая тесто, лупит раскатанными "колбасками" с остервенением раздосадованного омоновца; на "маман" порыжелая и облезлая лисья шапка; зато Елена Андреевна в первом акте словно из мультика ну или как минимум из клуба вышла в ярко-цветном на общем сером фоне наряде; к сапогу Астрова привязана, будто к лапе бродячего кота мальчишками-хулиганами, смятая консервная банка; Телегин-Вафля от безысходности насвистывает "соловьем" с помощью куска полиэтилена. Ко второму действию, за первый антракт, со сцены исчезнут либо отодвинутся в сторону бадьи, тазы, бидоны и прочие характерные приметы "натурального хозяйства", при каждом ударе грома и просверке молнии снова станет пробегать из кулисы в кулису "шаман" (от его бубна, видимо, и гроза...), но Елена Андреевна уже переоденется почти в такие же, что на Соне всегда, колготки, превратиться из столичной модницы в деревенскую бабу, чуть ли не "бабку", заодно и с баяном, на котором, впрочем, выпускнице петербургской консерватории так и не доведется сыграть.
Между тем как минимум дуэтные, диалоговые сцены Елены Андреевны с участием сначала Войницкого, а затем Сони, по "психологизму" в самом традиционном и расхожем его понимании - высший актерский пилотаж и дают возможность по-новому взглянуть на этих персонажей... как на живых, несовершенных, страдающих людей, а не просто хрестоматийных носителей затасканного набора слов. Персональную номинацию на "Золотую маску" имеют трое участников ансамбля и среди них Кристина Лапшина, играющая Соню, но режиссерски сложнее придумана роль Елены Андреевны, в каждом акте эта героиня разная, она постоянно меняется и визуально, и характер ее, похоже, совсем не столь примитивен, как легко решить по первому ее появлению.
Но пока этот интересный спектакль с динамичными и неодномерными характерами развивается, навороченный перформанс тоже идет своим чередом и отвлекает от него всякими примочками. Ну ладно доктор Астров оказался "абстрактным экспрессионистом" и показывает Елене Андреевне карты уезда, расплескивая краску из стаканов на бумажный задник - а ясно заранее, что если выгородка из бумаги (сценографы Олег Головко и Булат Ибрагимов), то ее сначала изрисуют, а затем порвут, что и происходит к четвертому действию - но сцена "играй, Вафля", решенная в духе опер Дмитрия Чернякова чуть ли не как ролевая психодрама, где в качестве пациента на операционном столе (еще чуть-чуть и Астров начнет его резать, уже скальпель взял!) выступает безответный Телегин, и Войницкий доктору типа ассистирует, это уже в чистом виде вставной номер, хотя идет строго по тексту пьесы вроде бы.
Время от времени персонажи облачаются в спецовки "пчеловодов" с защитными масками-сетками, но апофеозом "маскарада" становится финальная выходка доктора Астрова, который на прощанье, усмотрев в обрывках задника "силуэт" африканского континента (ну порвано умело, да), на реплику "А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело!" напяливает на себя уже явно африканскую рогатую ритуальную образину и, поскакав в ней немножко, скачет дальше прочь от имения Войницких. Это не мешает номинантке Кристине Лапшиной замечательно (чтоб не сказать по-театроведчески "пронзительно и проникновенно") произнести финальный монолог Сони - и на том лучший из одновременно идущих спектаклей эффектно закончить; но два других продолжаются, включается фонограмма романса С.Рахманинова на текст того же самого чеховского монолога (то есть он звучит снова, на бис, теперь уже как музыкальный эпилог), а нянька разливает оставшимся героям из кастрюльки в одноразовые плошки свежесваренный супчик и пластиковыми же ложками его дружно едят...
Что касается пластика - припоминаю, что у Стефана Брауншвейга в убогом и скучнейшем "Дяде Ване" Театра Наций одним из немногих моментов, привлекающих внимание, был "раздельный сбор мусора", когда нянька подбирала со сцены пластиковые бутылки из-под воды -
- но там режиссер ничего (за исключением еще купания известных артистов в лоханке и пейзажных фотоинсталляций) не предлагал, а тут всего так много и с перебором, и камлания, и пчеловодство, и романс на бис, и суп сверх того.