Все это еще более удивительно и неожиданно, если учесть повальную моду на эрдмановского "Самоубийцу", за сравнительно короткий срок в пару десятилетий только по Москве прокатившегося от Юго-Запада до Таганки и от РАМТа до СТИ, плюс Ермоловский и далее везде - при кажущейся беспроигрышной эффектности текста нередко о пьесу обламывают зубы и совсем не дебютирующие в профессии режиссеры. Случаются, конечно, и удачи - про версию Сергея Женовача нельзя не вспомнить теперь еще и потому, что Женовач руководил когда-то театром на Малой Бронной и немало знаковых в своей творческой жизни вещей здесь поставил (а я кое-что из них застал и видел воочию). Но еще и потому, что метод Дубакиной по отношению к Эрдману, к его "Самоубийце" - противоположный Женовачу, при частичном сходстве приемов: Женовач также уходил от "репризности" Эрдмана, но выстраивал, строго "по школе", пресловутое "сквозное действие", постепенно, исподволь превращая заведомого анти-героя чуть ли не в резонера, делая это, надо признать (благодаря не в последнюю очередь и актеру Вячеславу Евлантьеву, исполнителю роли Подсекальникова) абсолютно убедительно, пусть и вопреки, перпендикулярно авторскому обличительному пафосу:
https://users.livejournal.com/-arlekin-/3038290.html
Как ни странно, с этой точки зрения Дубакина в гораздо большей степени следует за автором, чем Женовач - не смакуя по отдельности репризы и искрометные пассажи Эрдмана (давно, по совести сказать, вышедшие в тираж и превратившиеся в расхожие, дежурные шутки, растасканные на афоризмы), она делает ставку все-таки на гротеск, на эксцентрику. Но скорее в плане интонационной мелодики, пластического рисунка, нежели собственно текста. Постоянный впоследствии соавтор Эрдмана по опереточным либретто и киносценариям Вольпин справедливо замечал, что "Самоубийца" чуть ли не стихами написан - вот у Дубакиной (как никогда на моей памяти, между прочим) и выявлена, реализована эта поэтическая, ритмическая основа пьесы! Что парадоксально сближает социально-бытовую и в значительной мере политическую сатиру Эрдмана с метафизическим абсурдом его современников-ОБЭРИУтов, казалось бы, совершенно иного склада авторов; и вдруг в "Самоубийце" обнаруживаются переклички с "Елизаветой Бам" Хармса, с "Елкой у Ивановых" Введенского - не знаю, насколько очевидные и объективные, но я с большим интересом еще и за этим открытием наблюдал!
Кстати, происходящее на сцене в спектакле, особенно что касается эпизода празднично-траурного прощального "банкета", действительно в чем-то походит на встречу Нового года или, по старинке, Рождества - с конфетти, с боем кремлевских курантов, с песнями и только что не с караоке: в этот момент заимствованные из "Гоголь-сюиты" Шнитке фрагменты оркестрового саундтрека уступают место шлягеру Михаила Круга - его исполняет предприниматель-нэпман Никифор Арсентьевич (Егор Барановский). Вообще никаких специальных маркеров, указывающих на время действия как на "историческое" либо условно-"современное" в постановке нет, за исключением разве что разнообразно используемых (вот уж в самом деле хочешь читай, а хочешь колбасу заворачивай) страниц газеты "Известия" с некрологом Скворцову-Степанову, "старому большевику" и стороннику Сталина в борьбе с "оппозицией", скончавшемуся в том же 1928 году, когда Эрдман завершил работу над "Самоубийцей". "Сценическое оформление" (как скромно это обозначено в выходных данных, без громкого слова "художник") придумано тоже Дубакиной и состоит из разнокалиберных стеклянных банок, от трехлитровых до почти пузырьков, используемых и в качестве предметов меблировки, и как телефонный аппарат, расставленных вдоль воображаемой "рампы" вряд, а в финале служащих своего рода капсулами "пневмопочты" - одна за другой они выкатываются с вложенными в них предсмертными записками тех, кто, в отличие от жалкого эрдмановского героя, на самом деле ушел из жизни, уж насколько добровольно, можно лишь догадываться.
Если подробная, неспешная драма Семен Семеныча в спектакле Женовача разворачивается на протяжении около трех с половиной часов, включая антракт, у Дубакиной пьеса пролетает без перерыва часа за полтора. Естественно, что-то купировано, но в основном скорость действие набирает за счет ритма и опять-таки нежелания подавать каждую выигрышную репризу "на блюдечке", как самодостаточный "эстрадный" номер. Немало при подобном взгляде на "Самоубийцу" неизбежно теряется, но приобретения, мне кажется, компенсируют потери.
Семен Семенович Подсекальников в исполнении Олега Кузнецова хоть и показан через развитие, но как он появляется впервые заспанным, в полосатой пижаме, так и остается, несмотря на все "предсмертные" откровения, существом ничтожным, серьезного внимания не заслуживающим - трагический мотив спектакля связан не с ним, а с персонажами внесценическими, и не ограничивается одним только названным по имени Федей Петуниным (предсмертных записок, что выкатываются на площадку к последней "немой сцене", могло быть еще больше...); Подсекальников же вернулся к жизни, не сильно изменившись. В роли жены Семен Семеныча выступает Таисия Ручковская, и помимо роли Марьи Лукьяновны актриса также создала точно проработанную, выразительную хореографическую партитуру для всех остальных героев. Режиссер-дебютант Екатерина Дубакина оставила смело за собой единственную в пьесе возрастную роль тещи Серафимы Ильиничны, обогатив ее удачно найденными эксцентричными подробностями (взгляд из-под полузакрытых век, семенящая походка).
Необычайно броский, даже на мой вкус с перехлестом, вышел у Дмитрия Варшавского его товарищ Калабушкин: "физкультурник" с лоснящимися бицепсами в спортивных труселях смотрится куда как выигрышно - но несколько однообразен с ограниченным набором "мачистских" замашек, характерной походкой, поигрыванием руками, корпусом (вот тут, признаться, вспомнишь Алексея Верткова в спектакле Женовача...), и коль на то пошло, фактура Варшавского, сдается мне, театром эксплуатируется достаточно предсказуемо (помимо "Самоубийцы"). Излишне утрированы, при всей убедительности, и женские образы - Маргариты Ивановны (Юлианы Варшавской), Раисы Филипповны (Нади Славецкой-Беребени) и особенно Клеопатры Максимовны (Ольга Вяземская играет близкой к КВНовского пошиба пародию на сексуально озабоченную дамочку). В то же время из мужских персонажей не всем актерам одинаково повезло на детальную проработку режиссером их характеров - в большей степени Илье Жданникову (при том что Аристарх Доминикович представлен напыщенным, разряженным и лощеным каплуном - улавливаете аллегорию? вот тебе и "кто эта курица? это наша интеллигенция!"), Максиму Шуткину (хотя "ленинские" жесты защитнику свободы творчества вроде как и не к лицу), в меньшей - Сергею Кизасу (Егорушка), Егору Барановскому (Никифор Арсентьевич) и особенно Андрею Терехову (какой-то совсем безликий, неколоритный получился отец Елпидий - и, по нынешней театральной моде, без креста: от греха...).
От эстрадно-плакатной по форме, социально-политической и нравоописательной по содержанию сатиры - к поэтической метафизике и абсурду бытия: в таком направлении, насколько я уловил, двигалась Катя Дубакина в попытке заново осмыслить некогда запрещенную, а ныне хрестоматийную пьесу, и вместе с коллегами, многие из которых ее однокурсники, в целом преуспела.
