Для Чайковского, может быть, в меньшей степени, но для Пушкина и в самом деле очень важен в "Пиковой даме" конфликт "века нынешнего" с "веком минувшим", и неслучайно графиня - обломок прежней эпохи, дореволюционной, если иметь в виду Великую французскую революцию. Провести параллели с Великой Октябрьской - соблазнительно, и я бы признал, что неглупо придумано - но уж больно уродливо реализовано. Музыкальное качество спектакля можно определить одним словом - "небрежно". Михаил Губский (Герман) обладает не худшим голосом, но неловко им распоряжается, ему не хватает чувства вкуса и меры. С Лизой (Мариной Нерабеевой) ситуация попроще, неплоха и Графиня, которая тут отнюдь не стара и чей век советская власть сломала преждевременно (Александра Саульская-Шулятьева), но певцов плохо слышно за оркестром (дирижировал Валерий Крицков), подзвучка неудачная, баланс не выстроен, особенно если вспомнить последнюю московскую версию "Пиковой дамы" в Большом, малопримечательную в целом постановку Фокина, где, однако, незабываемо работал с оркестром Плетнев:
http://users.livejournal.com/_arlekin_/985323.html?nc=6#
Но там, где появляется Александров, о музыкальных тонкостях лучше не вспоминать, да и о содержании либретто тоже: какие там три карты, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин? Картина третья - кремлевский прием в 1937-м году по случаю 100-летия смерти Пушкина, на экране между тем - проплывающий компьютерный дирижабль и кадры из "Свинарки и пастуха", вышедших в 1941-м, и под содержание фильма стилизована культурная программа мероприятия, пастораль разыграна по лекалам сюжета пырьевской комедии и в антураже типа "пятнадцать республик - пятнадцать сестер" (хотя к 1937-му "союз нерушимый", по счастью, еще не насчитывал пятнадцать "республик свободных"), с ряжеными в национальных костюмах, включая чукотский, ломящимся от муляжей всяческой снеди картонным столом и Германом, наливающим вино в кубок, предназначенный вождю. Выход товарища Сталина зал встречает отдельными аплодисментами, но если Герману в этой сцене досталась эпизодическая роль лейб-виночерпия, то Лиза и Графиня - на первом плане в нарядах Прилепы и Миловзора. Тут самое занятное, конечно, даже не "Свинарка и пастух", из антуража ВДНХ передвинутые в Кремль, а то, что действие оперы Александров частично перенес в Москву: внутреннюю хронологию можно крутить как угодно, но на топологию "Пиковой дамы" до Юрия Исааковича точно никто не покушался, опера Чайковского - часть петербургоского культурного мифа, и на тебе - рубиновые звезды, зубчатая краснокирпичная стена и Графиня-Миловзор, танцующая лезгинку (впрочем, что касается до хореографии - как человек, видевший у Александрова непосредственно в его "Санкт-Петербургъ опере" постановку "Антиформалистического райка" Шостаковича, где лезгинку плясал "бюст" Ленина вместе с трибуной, на которой он как бы крепился, я обнаруженным в "Пиковой даме" остался не то чтоб сильно удивлен). Далее Герман из Кремля приходит к Графине в ободранную коммуналку, где почему-то обитает орденоносная звезда сталинских посиделок. Раздарившая фрукты и конфеты из полученной от вождя народов корзинки соседкам-люмпеншам ("благодетельница наша!"), графиня уговаривает графинчик водки под французскую арию, вспоминая лучшие времена, наблюдая за призраком маленькой девочки в белом платьице и с красным шариком (это сама графиня в детстве, надо думать), запивает водкой горсть таблеток (а я совсем недавно по поводу "Травиаты" Чернякова отмечал, сколь неполезно мешать эти две по отдельности хорошие вещи), успевает уже в присутствии Германа сбросить парик (кстати, в этой детали александровский спектакль наследует челябинской постановке, где старуха тоже оставалась без волос, только облысевшей от старости, а не с тифозной лагерной стрижкой, как в "Новой опере") и отдает концы аккурат перед тем, как к ней завалятся агенты НКВД с обыском.
Для оскорбленных чувств верующих припасена на выходе из театра книга жалоб и предложений. "Сталин за такую постановку расстрелял бы и правильно сделал!" - слышен глас народа православного. В перескаже все это вместе с цитатами из жалобной книги выглядит как пародийный памфлет, пафос коего направлен против "модернистской" оперной режиссуры, но я, вообще-то, всей душой стою именно за модернисткую режиссеру, просто в случае с Александровым мне приходится выступать, как Шульгину в деле Бейлиса - против собственных убеждений, но на стороне здравого смысла, как и в прошлый раз, когда Юрий Исаакович ставил в "Новой опере" бородинского "Князя Игоря":
http://users.livejournal.com/_arlekin_/1980803.html?nc=2#comments
Однако "Пиковая дама" - штучка посильнее "Князя Игоря" вне всяких сомнений. Тамошняя историософия была такая же нелепая и примитивная, а ее сценическое воплощение не менее безвкусным, но по крайней мере не столь агрессивным. Тогда как в "Пиковой даме" Александров идет в отрыв, не обращая в своих фантазиях внимания уже ни на мелкие детали, ни на фундаментальные основы, и это даже не шизофрения, а просто уже просто без пяти минут семерка. Чайковский, впрочем, и сам вместе с соавторами-либреттистами проявил поразительную слепоту по отношению к Пушкину что в "Евгении Онегине", что в "Пиковой даме", не уловив там авторской иронии, литературной игры с эпохами и стилями, преподнося условных архетипических персонажей как реальных людей с живыми эмоциями. Александров в этом смысле по недомыслию обскакал Чайковского - он возвращает действующим лицам оперы их архетипическую природу и проводит целый набор архетипов сквозь целый исторический век. Но как он делает - туши свет, умри все живое и хоть святых выноси.
Итак - блокадный Ленинград: Лиза тащит волоком завернутый в тряпку труп. Графини? Полины? Все умерли, осталась одна Лиза... Герману в казарме не спится. Является снова девочка в белом платьице с красным шариком - переодетый призрак графини (или призрак переодетой графини?), чтоб сообщить ему три карты. И наконец - Финал: восстановленный из обломков монумент и вернувший себе исконное название Петербург, но теперь на дворе лихие 90-е. Новые русские в разноцветных ярких пиджаках понтируют за зеленым сукном прежде, чем возлечь на игорный стол с путанами. Появляется Герман с деньгами, которые берег аж с блокады до тех пор, в Петербург не вернутся казино. Обдернувшись, он стреляет в себя и пока умирает, над ним нависает объемная тень Лизы, проступающая через зеленую ткань. Сукном обоих и покроют, хористы в белых смокингах перекрестятся троеперстием и набежавшие комиссары ("в пыльных шлемах" практически) склонятся над столь заслуженными участниками русской истории.
