Широко закрытые глаза

Очень хочется, чтоб талантливейший Руслан Маликов ставил хотя бы изредка нормальные, то есть настоящие пьесы. Подвижничество его в области "Новой драмы", конечно, заслуживает всяческого уважения, и его попытки придать театральную форму тому, что лишено всякой формы, как правило оказываются не вполне неудачны, но раз за разом кушать эту "кашу из топора" все труднее. Проект "Перепост" открылся поставленной Маликовым с участием замечательных артистов (в том числе Дарьи Екамасовой и Михаила Ефимова) читкой одной из "новых пьес" - которая, естественно, никакая совсем не пьеса, и ничего нового в ней, разумеется, нет. Действующие лица у Маликова приплясывают под музыку, которую слышат только они сами в наушниках - очень символически точное решение, лучше всяких фактологических и речевых характеристик определяющее тип личности, которому соответствуют все персонажи опуса.

Текст смонтирован из интервью независимых (=оппозиционных) журналистов из разных, в основном недоразвитых стран - Мексики, России, Шри-Ланки, а также израильской еврейки-левачки и американского фотографа, работающего в Ираке. Трудности фотографа с американской цензурой, мексиканской девушки и шри-ланкийских братьев меня как-то совсем не задели, а вот российская и израильская журналистски если не ближе мне, то понятнее, хотя это две довольно разных позиции. Благополучная израильская еврейка чувствует себя в своей борьбе за права мусульман-террористов с собственным государством и народом весьма уверенной, и эта уверенность лишь подогревает ее остервенелое желание поскорее срубить сук, на котором сидит, в нем она предельно откровенна, даже цинична в сравнении с остальными коллегами-персонажами (называя режим собственной страны "оккупационным", а сограждан всех без исключения, начиная с себя, "коллаборационистами", она вовсе не спешит отказаться от дарованных "оккупационным режимом" привилегий, поскольку дело в том, "насколько ты используешь свои привилегии в борьбе с режимом привилегий"). У Елены Костюченко из "Новой газеты" никаких привилегий нет, кроме привилегии быть пристукнутой каким-нибудь русским - но она остается искренной в своих заблуждениях, что такова привилегия именно независимых журналистов в России, а не всех тех, кому не посчастливилось родиться где-нибудь в цивилизованной стране, что журналистам "зависимым", или нежурналистам, не грозит быть пришибленными не за их какую-то там деятельность, а просто так, попавшись русским под руку. Тема расследования Костюченко, упомянутая в пьесе - банда ментов и гаишников, которые выслеживали богатых молодых людей с дорогими машинами и давали наводку убийцам, а машины потом перепродавались - напоминает не столько о том, что журналистская работа не имеет практического решающего результата (бандиты как работали, так и работают при своих должностях), сколько как раз о беззащитности всякого человека перед звериным стадом, но продвинутые британцы до такого обобщения не дотягивают. У них вообще забавно получается - мексиканка, например, разоблачает содержателя борделя для педофилов, а ее российские коллеги вынуждены отмазывать от обвинений в педофилии своих друзей, поскольку это обвинение, нелепое в принципе (что для Мексики, что для любой другой страны - это просто пугало, пустышка, фуфел), в России используется для клеветнической дискредитации и шантажа.

"Независимые журналисты" клянутся в преданности правде, и даже обижаются на потенциальных потребителей их "правд", которые слишком равнодушны и правды знать не хотят ("право на информацию - еще не обязаность"), но израильтянка, как самая наглая и озлобленная, признается откровенно: раздражать власть приятно - вот это и есть единственная правда, ради которой персонажи пьесы сознательно рискуют жизнь, причем не только своей. Совесть, справедливость, осведомленность - это все демагогическая риторика, суть же в том, что цель деятельности персонажей пьесы и им подобных товарищей - провокация, и провоцируя ответную агрессию, они получают удовольствие, адреналин сродни тому, что бывает от альпинизма или дайвинга (мексиканская антипедофилка в пьесе, кстати, признается, что для нее дайвинг - лучший отдых). И это еще в лучшем случае, потому что, если грубо и по большому счету, речь идет о несчастных и очень-очень неумных людях. А когда неталантливые превозносят неумных - получается что-то такое, как вот эта "пьеса".

Впрочем, об экстремальной журналистике ведь пишутся и пьесы традиционной формы, чаще всего настолько же бездарные в своем тупом дешевом пафосе - взять хотя бы "Скрытую перспективу" Маргулиса, поставленную в "Современнике", бродвейскую мелодраму, пошлую, сентиментальную, но претендующую на раскрытие той же проблемы для максимально широкой публики. А иногда и достойные - например, "День и ночь" Стоппарда, не самая, может быть, сильная в его творчестве - но уж во всяком случае пьеса, а не просто скомпонованный на скорую рубу набор интервью. То есть дело не в сущности проблемы и не в характере чьего-то (моего, в частности) личного к ней отношения, а в том, талантливо или неталантливо она подана.
Старания авторов опуса "В печать" придать этому "вербатиму" некую драматургическую форму, рудименты театральности в вульгарно-публицистическом даже по журналистским стандартам сочинении (статьи Светланы Рейтер в "Большом городе" и те отличаются куда более оригинальным и глубоким драматургическим мышлением), соединение вербатима с реконструкцией, использование, судя по ремаркам, видеоматериалов и интерактива лишь подчеркивают их художественную несостоятельность, а творческая беспомощность, в свою очередь, не оставляет банальностям и благоглупостям, которыми напичкана жалкая поделка, шанса подняться до хоть сколько-нибудь значительного высказывания.

Конечно, тут присутствует и другой момент, помимо эстетического - социальный, общественный, политический, идеологический. Но положа руку на сердце, в борьбе дураков против подонков не хочется считать своей ни одну из сторон. А вот с чисто художественной точки зрения подонки все же предпочтительнее. Подонки бывают разные, дураки все одинаковые, подонок может оказаться интересным, колоритным, непростым, противоречивым, дурак - никогда.

Организованные оперным центром Вишневской гастроли почему-то слегка потерялись среди прочих театральных событиях, а между прочим, внимания заслуживали. Понятно, что это далеко не ведущая балетная труппа США, но программа интересная, да и качество исполнения всех трех одноактовок - вполне достойное.

"OVER GLOW" Йормы Эло на музыку Мендельсона и Бетховена -декоративная пост-баланчинская неоклассика, на пуантах, но задействованы и пальцы рук, и весь корпус. Исполнители не высшего сорта и не первой свежести, но в отличной форме, а синхронности движений, которую они демонстрируют, могут только позавидовать "тени" из "Баядерки" Большого. Еще можно понять, что чувство ритма у них натренировано, но чтобы такая синхронность движений - редко доводится видеть подобную и у трупп самого первого класса. три пары, а точнее, если использовать формулы Виктора Гюго (недавно в связи с киномюзиклом "Отверженные" перебирал в памяти те части романа, которые успел прочесть в свое время к экзамену), не три дуэта, но двойное трио: парни в голубых брючках с голым торсом, девушки в светло-зеленых платьицах. Правда, драматические конфликты внутри пар, едва обозначенные, затухали, не успев разгореться. И в целом опус напоминает о хореографическом мышлении, характерном для балетмейстеров ГДР конца 1970-х .

Киллиан, конечно, интереснее - в его "STAMPING GROUND" стилизованная ритуальная пластика соединяется с замысловатой акробатикой, первая часть идет без музыкального сопровождения, вторая под саундтрек Карлоса Чавеса, в котором доминируют задающие ритм ударные, танцовщики в черных боксерах, танцовщицы в черных закрытых трико, солист - чернокожий, в общем, довольно жесткое и мрачное, но несмотря на минимум внешних эффектов, яркое зрелище. "LAST" Алехандро Черрудо на музыку Гурецкого - проще и Киллиана, и даже Эло, почти эстрадный танец, симпатичный и подходящий для третьего, "десертного" отделения, самая массовая из трех одноактовок, хотя труппа в любом случае небольшая. Общее впечатление, однако, осталось намного более приятное, чем можно было ожидать.

В ассортименте сюжетов-штампов современной кино- и театральной драматургии, да и повествовательной прозы даже, едва ли не самый ходовой - история городского интеллигента, который приезжает в глухомань по сиюминутному делу, а обретает вечную истину. Дурненков в "Ручейнике" (пьесе уже почти десять лет, так что речь не о плагиате, безусловно, а просто о некой общей, определенной и малоприятной тенденции) эксплуатирует этот пошлый штамп беззастенчиво и безоглядно. Андрей - журналист, который отправляется в деревню, где живет типа "святой" Илья Сергеевич, подобранный еще во время войны сбитый летчик. В деревне пришлеца принимают будто бы за шпиона, и обстановка, с которой сталкивается горожанин, напоминает жизнь тоталитарной секты, но разумеется, так лишь видится несознательному "бездуховному" Андрею, который, по счастью, стремится к чистоте и свету, так что когда оказывается, что Илья Сергеевич вовсе не самозванный гуру, Андрей возвращается в город новым человеком и дальнейший его путь не прослеживается, но остается открытым финал, поскольку для Андрея теперь открыты все пути. Как ни странно, пьеса - нечастый для "новой драмы" образец текста, который вполне можно осваивать более или менее традиционными театральными средствами, правда, тогда она мало чем, кроме небольшого количества специфической лексики, будет отличаться от сочинения Гуркина или Лобозерова. Тем удивительнее, не только в данном случае, для меня режиссерский подход. Столь же странно было в своей время смотреть "Анну" Клавдиева, фантасмагорическую антиутопию, решенную постановщиком Троицким в ключе бытовом и психологическом:

http://users.livejournal.com/_arlekin_/1584091.html

Александровский, напротив, отталкиваясь от того, что игровой текст воспринимает как якобы документальный, строит на его основе мультимедийную инсталляцию, которая служит оформлением для самой распространенной в "новой драме" театральной формы, а именно - читки. Тройной экран с видеофайлами, блогами, компьютерной графикой, анимацией, кадрами советских фильмов и обложками советских книг ("Гостья из будущего", Аркадий Гайдар и проч.), плюс стол с разной атрибутикой, стареньким киноаппаратом и всякими такими причиндалами, а актеры в микрофоны нарочито небрежно, поспешно и "без выражения" озвучивают диалоги, сознательно не отстраняясь от персонажей, начиная с лекции про ручейника, личинки мотыля, предваряющей основное действо. В результате куцый, банальный, но хотя бы внятный сюжет исходной пьесы теряется, расплывается, а взамен - многозначительное ничто.

А уж что творят Андреасяны! Я по меньшей мере трех Андреасянов в титрах насчитал, и еще одного Лифшица. И ведь нет у Андреасяна никаких предпосылок, чтоб заниматься кино - ну кроме национальности, конечно, однако снял уже фильмов больше, чем Алексей Герман за всю жизнь. "Что творят мужчины" - продукт скорее скучный, чем мерзкий, потому что все мерзкое уже было в рекламном ролике, а его крутили долго, можно было привыкнуть и к "вертолету" ("это когда ты был во мне, а я тебя вертела"), и к "а вдруг у него писюн маленький" ("хоть бы не маленький, хоть бы не маленький"), так что в отличие от "Карлосона", всей подготовки к которому мне не хватило, чтоб не сбежать посередине сеанса в ужасе, "Мужчин" я досмотрел до конца. Произведение, в принципе, самоадекватное - в том смысле, что никаких признаков кинофильма в нем нет и на кино оно даже на старается походить, чем выгодно отличается от всей прочей русскоязычной кинопродукции. Четыре мужика, ни один из которых даже отдаленно и хотя бы внешне не похож на человека, получают "письма счастья" с предложением участвовать в "секс-лото". Пройдя через отборочный тур (глухонемая, сектантка, толстая проститутка и старуха, но старуха умерла, так что один отсеялся), они переходят к основному заданию. А вскоре выясняется, что "секс-лото" организовано жуликом, который доказательства совокупления использует потом для шантажа - и это только сюжет, а приколы, шуточки - еще отдельно. Настоящие актеры в таком, конечно, не снимаются, а учитывая, что российские актеры за большие деньги снимаются в чем угодно, это означает, что Андреасян еще и жадная гнида. (Кстати, в титрах не поименовано название турецкого отеля, где происходит действие - тоже, стало быть, по деньгам не договорились). Удивительно при этом наличие в проекте Дмитрия Нагиева - он как раз в пластическом гриме, привычном со времен "Осторожно, модерн!", играет босса-жулика, урода и дегенерата, с чем Нагиев справляется с мастерством, достойным лучшего приложения. Сарик Андреасян, наверное, гармоничный и счастливый человек: в голове мозга - ни капли, зато уверен, что несет миру добро, а мир ему взамен - деньги. Но как ни странно, кто-то же и за деньги ходит на Андреасяна (я-то хоть бесплатно и от нечего делать), так что не в Андреасянах, значит, источник зла.