Широко закрытые глаза

На своем "звездном часе" Ростислав Янковский говорил, что его герой Кароль Станислав Радзивилл - такой "белорусский Мюнхгаузен". Вероятно, он имел в виду Мюнхгаузена не из сборника Распэ (кстати, совсем недавно вышло его полнейшее и комментированное русскоязычное издание), а из пьесы Горина - но тогда проблема еще и в том, что Курейчик - не Горин. Выбора в любом случае не было, потому что игравшаяся параллельно на другой площадке антреприза "Хочу купить вашего мужа" Задорнова - никакая альтернатива. С другой стороны, я уже видел Ростислава Янковского на сцене, тот же театр привозил "Земляничную поляну" Бергмана с ним в главной роли, и это было более чем посредственно:

http://users.livejournal.com/_arlekin_/1360484.html

Яновский, кстати, несмотря на возраст и не лучшую форму еще не такой мракобес, как некоторые его ровесники, он, например, жаловался на Марину Давыдову, которая не оценила "Земляничной поляны" - что означает, по крайней мере: он если и сам не читал рецензию, то слышал о ней - уже кое-что. Да ладно, он вполне лояльно отзывался об "У нас все хорошо" Дороты Масловски - вряд ли его бы устроила такая же пьеса на белорусском или российском материале (да и где такие пьесы), но польская его, как ни странно, порадовала. Однако на его собственном творчестве и взглядах на жизнь новые впечатления вряд ли сказались - видимо, безнадежно поздно. Янковскому интересна "психологическая статика" на сцене, он сам говорит - а пьеса Курейчика, помимо всех своих недостатков, еще и менее всего предполагает психологизм. Это в принципе плохая пьеса - но плохая постмодернистская пьеса, а поставлена она режиссером и исполнена актерами как плохая реалистическая.

Кароль Станислав Радзивилл - богатейший польский магнат, отличающийся независимым нравом и эксцентричным поведением. Новый король Станислав Август Понятовский, посаженный на трон Екатериной, вынужден ехать к нему просить денег в долг - сумма, которую магнат может себе позволить, дает шанс на спасение Польши. Но у Радзивилла другие интересы - он увлечен алхимией, палеонтологией, изобретательством, а также театром, причем в театр он превратил всю свою жизнь. Радзивилл старается получать золото из свинца, собирает скелеты птеродактилей, но в первую очередь его интересует возможность летать - он экспериментирует со своими крестьянами, разными способами отправляя их в полет, в том числе и с риском для их жизни. И все удивляется: отчего белорусы не летают? Когда-то род Радзивиллов был политически могущественным, его латинский девиз "Бог советует нам" выложен металлическими буквами по авансцене вокруг фамильного герба, но советы, которые Радзивиллы передавали королям ради процветания Речи Посполитой, больше никому не нужны. Оттого последний Радзивилл скептически настроен по отношению к королю-заемщику. Он готов потратиться, чтобы удивить его спектаклем, воспроизводящим события гибралтарского сражения, но денег на госнужды давать не собирается. Тогда по наущению сестры Кароля, Теофилии, король Станислав предлагает ангажемент в Варшавском театре его любимице, юной Алесе, ангелоподобной дочке местного шорника, а может быть, и собственной внебрачной дочери Радзивилла - Теофилия упоминает о давнем романе брата с ее матерью: Теофилия знает, что Алеся - единственное, чем брат по-настоящему дорожит.

С "Мюнхгаузеном" Горина у пьесы Курейчика много общего и на структурно-композиционном, и на характерологическом уровне - эксцентричный аристократ, его пожилая супруга-конформистка (в данном случае сестра), юная девушка, политик-провокатор и т.п., но кроме того, что в этой интерпретации Радзивилл - белорусский Мюнхгаузен, он еще и белорусский Гамлет, и чуть ли не белорусский Эдип, а плюс к тому в тексте есть прямые реминисценции к "Чайке" вплоть до того, что режиссер, работающий в придворном театре Радзивилла, сравнивает называет Алесю "чайкой", отмечает, что это неплохое название для пьесы, особенно если птичку на занавесе нарисовать - прикол не сказать чтоб остроумный, но цепляется за неимением чего-то поинтереснее. А все эти постмодернистские игры игнорируются, спектакль пафосный, артисты, прежде всего пожилые, все делают всерьез, да и скверно делают, Янковский ладно, а Бела Масумян в роли Теофилии еле-еле ворочает языком - понятно, что немолодая, ну так, значит, пора на заслуженный отдых, если нет физических сил работать. Режиссер же, со своей стороны, выстраивает притчеобразное действо совершенно в духе горинских пьес 70-80-х годов, с фигами в кармане и благодарственными славословиями в адрес властей на поклонах. Ну и нечего тогда удивляться, отчего белорусы не летают.

Может, потому, что практически накануне отъезда в Витебск я успел посетить недавно открывшуюся чудесную выставку Шагала в Инженерном корпусе Третьяковки, впервые за десять лет и одиннадцать приездов в Витебск у меня без Шагала дня не проходит. В первый же день заглянул в местный художественный музей - подлинников Шагала здесь нет, есть Пэн, но Юдель Моисеевич, напрасно заклинавший своего неблагодарного ученика: "не рисуй корову выше синагоги!", не слишком меня интересует. Тем не менее в попытке связать Шагала с Пэном как можно теснее открыта экспозиция одной картины - из Минска привезен и удостоен отдельного зала портрет Шагала кисти Пэна 1914 года. Портрет симпатичный, но обычный - ему далеко до силы собственных шагаловских автопортретов того же периода: ну молодой еврей в шляпке набекрень, обычная картинка. Вокруг одной скромной картины, однако, наверчено много чего - и фотографии старого города, от которого не осталось не то что следа, но и памяти, выдержки из писем Шагала разных лет, и стихотворение "Первый учитель" в переводе с идиша, и прочие документальные свидетельства - "уже 25 лет как в еврейском городе Витебске работает скромно и упорно еврейский художник..." Ладно бы подлинники, ну хоть фотокопии, а то ведь просто распечатки. Понятно, что Витебск - это и Шагал, и Малевич, и еще Цадкин, да мало ли - но и преувеличивать не надо, и в городе от них кроме искусственно реконструированной "памяти" ничего нет.

Но ничто не помешало Феликсу потащить нас на обзорную экскурсию "Витебск исторический" - самое милое дело в отсутствие всякого исторического "контента": Витебск - давно уже и по сей день город сугубо советский, однако не с Ксенией Васильевной. Я ее тоже давно знаю - ходил с ней на экскурсию в подвальную тюрьму СД, главный исторический аттракцион Витебска:

http://users.livejournal.com/_arlekin_/1777476.html?nc=3#comments

Феликс уже и еще раз сходил, причем вскоре после его посещения подвалы затопило и их закрыли для посещения. Но мы в любом случае отправились не в казематы, а на прогулку. Сначала осмотрели место, где несколько веков назад местные православные убили епископа-униата - после перестройки на этом месте в честь события поставили православный крест - православные этим убийством гордятся, а в христианском мире жертву православных зверей почитают как праведника. Далее говорили в основном о том, что где было: вот здесь была гора, а здесь озеро, гору срыли, чтобы засыпать озеро... и т.п. Феликс настаивал, чтобы подробнее говорили о Наполеоне, который гостил в Витебске аккурат 200 лет назад в эти же самые дни, в дикую жару (не в пример нынешним прохладным и дождливым дням - я-то подготовился, запасся водолазкой и курткой, а мои коллеги прямо погибают от холода), и выходил с балкона бывшего губернаторского дома, где теперь располагается местный КГБ (КГБ, впрочем, здесь располагается не в одном здании, а во многих - о государственной безопасности в современной Беларуси пекутся очень строго), и еще велел разрушить православную церковь - видимо, этого Наполеону не простят никогда. Хотя в свое время, когда Наполеон пришел в Витебск и увидел сидящих у синагоги и бурно что-то обсуждающих на своем языке евреев, он послал переводчика узнать, о чем те толкуют, переводчик вернулся и доложил: "Они говорят - наши пришли".

А на следующий день Феликс потащил нас в расширенном составе в дом-музей Шагала. Я там был один раз в самый первый свой приезд, ровно десять лет назад. И не особенно хотел топать, хотя и недалеко вроде от нашего с позволения сказать "отеля", но отправился за компанию. Не пожалел, потому что десять лет назад музей представлял собой стены (хорошо еще, что исторические, а не новодел - каким-то чудом домик уцелел, когда русские и нацисты разоряли его во время предыдущей мировой войны), а внутри почти ничего не было, только фотоколлажи и сувенирные подсвечники, подаренные от израильского посольства. Сейчас там экспозиция, да мы еще и на экскурсию попали - правда, обстановка в любом случае реконструированная на пустом месте, а фотографии, размещенные в нескольких витринах, можно видеть где угодно и в лучшем качестве. Но все равно - хорошо сходили, даже под дождь не попали.



( Collapse )

Вот ведь спрашивал я у своих знакомых латышей (кстати, и Юрис тоже тут, с конкурсанткой приехал) - что за пьеса такая, или по какой повести инсценировка, потому что знал: нет у Улицкой текста с таким названием - а мне говорили, да нет, "Женское счастье" есть "Женское счастье". Ну ладно, допустим, некая "Авантюрная семейка" с Татьяной Кравченко и Жанной Эппле, которую играли в то же время на другой площадке, наверняка была не лучше, но там хотя бы без сюрпризов, заранее понятно, что полное говно, да и без претензий, по крайней мере. А тут же оказалось, что "Женское счастье" - это "Мой внук Вениамин", бездарнейшее улицкое сочинение конца 1980-х, к тому же хорошо, до тошноты мне известное. В глухо-провинциальном исполнении даугавпилских артистов: актриса в роли Сони еще ничего, остальные - просто пипец, тетка с замашками поселковой примадонны, которая играет Эсфирь, как будто никогда не видела живых евреев, а слышала про них только из антисемитских анекдотов, а Сонечкин одноклассник оказался чуть ли не ровесником тети Лизы. Наверное, в Даугавпилском русском театре не такая большая труппа, чтобы подобрать артистов, мало мальски соответствующих если не способностями, так возрастом персонажам, но странно, что она вообще есть, что существует этот никчемный самодеятельный театрик в этом осином гнезде недобитых оккупантов, которых латыши в силу своей природной скромности продолжают несмотря ни на что терпеть на своей земле вместо того, чтобы рассовать подонков по теплушкам и отправить спецпоездом на историческую родину за Урал. Режиссера же выписали аж из Москвы, и я никогда не подумал бы, что пьесу Улицкой можно еще испортить, до того она плоха, если бы не наблюдал успешный результат данной операции собственными глазами. Психологически я отчасти оказался подготовлен, поскольку перед этим забежал на концерт израильской делегации - раньше эти программы бывали интересные, а теперь превратились в хрен знает что, единственным приличным номером оказалось выступления посла Израиля в Беларуси, артисты же творили нечто невообразимое (как звучал оркестр "Струны Галилеи" - вей из мир, вос хот геворн мит ди идн! - не думаю, что в одной Галилее нашлось столько евреев, не умеющих играть на скрипке, наверняка пришлось собирать по всему Израилю! а певица якобы из Израильской оперы, на самом деле медсестра, вышедшая когда-то замуж за сына брата Ботвиника и от вдовьей скуки запевшая "еврейские романсы" Шостаковича, Кюи и Римского-Корсакова! а местная как бы "еврейская" русскоязычная самодеятельность!), но Улицкая в интерпретации Мамедова и исполнении русскоязычных актеров Даугавпилса тем не менее поразила, в очередной раз расширив мои представления о том, что возможно на сцене, а чего не может быть никогда.

Про сценографию из картонок, окленных фотками с Н.С.Хрущевым и другими черно-белыми "ностальгическими" советскими картинками, про музыкальное оформление, где "Один раз в год сады цветут" Анны Герман перемешались с песенками в исполнении Ефима Шифрина (Ефима-то Залмановича спросили, интересно?), про уровень актерского мастерства говорить излишне. Но остаются пьеса и режиссер. "Мой внук Вениамин" только в Москве идет сразу на двух площадках - спектакля РАМТа я не видел, но слышал, что он тянет часа на три и я не хочу даже думать об этом. Мне хватило "Незабудок" у Розовского, они короче, что, однако, не делает пьесу Улицкой более выносимой. В даугавпилской версии "Мой внук Вениамин", переименованный в "Женское счастье", потянул меньше чем на два часа, но и эти два часа с антрактом меня просто трясло от омерзения. Речь, вообще-то, в пьесе идет не о женском, а о еврейском счастье, причем с позиций крещеных Алексом Менем выродков, то есть в том духе, что неважно, еврей-не еврей, лишь был бы человек хороший, если, конечно, удастся найти хорошего человека среди гоев, что вряд ли. Алекса Меня свои же православные гестаповцы зарубили топором на следующий год после того, как Улицкая разродилась этим своим дебютным драматургическим опусом (с тех пор написала еще две пиэсы, немногим лучше), но дело его живет, еврейское православие за последние двадцать лет разрослось раковой опухолью и скоро пожрет и самих евреев, и всех подряд. Русские же из Даугавпилса под руководством москвича Мамедова довели пьесу до абсолютного "совершенства", какого не добились бы и в театре "Шалом": в спектакле Мамедова, в целом выдержанного в формате комедии положений, но с "моралью", евреи через слово говорят на "таки", зажигают семисвечник из девяти свечей (бля буду, мы втроем считали, с Феликсом и Инной, реально - девять свечей у них в семисвечнике!), сами тут же гасят (!!!), а вместо как бы "открытого" (тоже плоского, но претендующего на некую неоднозначность все-таки) оригинального улицкого финала делают голливудский хэппи-энд - Сонин одноклассник, русская свинья в гимнастерке, врывается в квартиру без приглашения вместо того, чтобы согласно ремаркам "драматурга" высвистывать горе-невесту со двора, Эсфирь Соломоновна соединяет им руки и вместе они пляшут нечто отдаленно напоминающее хаву нагилу - мы на протяжении двух часов опухали от происходящего на сцене, а под конец, когда пошли пляски счастливых евреев рука об руку с русскими, просто дружно охуели. Антисемитизм единственного в пьесе русского персонажа Витьки, который автором осуждается - это нормальный, русский, звериный антисемитизм, идущий от комплекса неполноценности, а то, что из себя представляет даугавпилское "Женское счастье" - это порожденный еще более нездоровым комплексом превосходства антисемтизм пошлейший, жидовско-интеллигентский, физически нестерпимый даже в более-менее художественных проявлениях, а тем более в таких откровенно антихудожественных.