Широко закрытые глаза

Самые удобными для меня оказались возникшие внезапно и как бы вне основной программы десятичасовые читки - от "Морфологии" Саши Денисовой, например, застал только самый конец и обсуждение, где много было сказано про Фрейзера, Юнга и структурализм применительно к пути мифологического героя и возможного соотнесения этой "морфологии" с судьбами реальных людей - но, к сожалению (а может и не к сожалению), никакого собственного впечатления на сей счет не имею. Но поздневечернюю, переходящую в ночь офф-офф-программу освоилполностью.

Читку "Кафе "Шарур" Анны Батуриной делала Оля Лысак, в прошлом году представлявшая "Язычников" Яблонской. И если в постановке Коляды "Фронтовичка" Батуриной вызвала у меня отторжение, то "Кафе "Шарур", отнюдь не шедевр тоже, я воспринял с большим энтузиазмом, но, правда, и пьеса сама по себе совершенно иного плана. Сюжет не слишком оригинальный - девушка из глубинки мечтает стать атрисой и по окончании училища пытается закрепиться в областном городе (в Челябинске, насколько я уловил), ходит по кастингам, в том числе платным, а подрабатывает в мясном отделе торгового центра и сожительствует с менеджером этой лавочки, от которого беременеет, делает аборт - ну, короче, обычное дело. В то же самое время тетка девушки, ее приемная мать (родная умерла от алкоголизма) намерена выдать незадачливую актрису замуж, и простой крепкий надежный парень по имени Канат вопреки мнению собственной мамаши-домостроевки готов жениться. Да, фишку тут в том, что девушка - казашка, и национальная подоплека истории, в которой героиня оказалась своей среди чужих, чужой среди своих, пьесу, по-моему, подпортила, поскольку она тут совсем не основная и вообще, как правильно замечает один из персонажей, - кто такие русские, где они? Во всяком случае, пьеса Батуриной и придумана неплохо, и написана живо, но финал ставит в тупик своей двусмысленностью. Последний эпизод драмы разворачивается в азербайджанском кафе "Шарур", название которого переводится (если верить персонажам-азербайджанцам)как "родина". Там девушке делает предложение жених, который ее уже совсем не вдохновляет, а она уже и без работы осталась, и без жилья, и непонятно, то ли замуж выходить, то ли идти до конца и отправляться в Москву, так этот жених вокруг нее хороводы водит, а она все в раздумьях. И тогда в дело ввязывается хозяин кафе "Родина", Каната этого валит, вяжет и уносит куда-то в подсобку, а потом звонит родственникам и на языке своей "родины" говорит - приезжай скорее, мол, шашлык будем есть (там не шашлык, а другое какое-то дикарское блюдо, я не запомнил). Девушка, то есть, освободилась и от жениха, и от трудностей выбора. Непонятно только, что случилось - то ли жениха временно нейтрализовали, то ли окончательно, чтобы пустить на мясо. На мясо - конечно, интереснее, но тогда жанр уже совсем другой. Кафе вообще очень любопытно у Батуриной выписано, начиная с того, что когда главные герои туда заявляются, танцующий сын хозяина им говорит: официант умер, я отцу помогаю. Фраза "официант умер" при надлежащей популярности пьесы в целом могла бы стать крылатой, я, во всяком случае, в свой карманный словарик фразеологизмов на каждый день уже занес. И монолог хозяина кафе, наполненный патетическими возгласами в стиле "мусульманской духовности" (но неясно, следует ли это воспринимать буквально или же как бред опасного сумасшедшего), очень эффектный. А пьеса из-за этого последнего эпизода как будто разваливается на две неравные части.

На "Любовь людей" Дмитрия Богославского, которую, по счастью, читали днем, я собирался по неожиданной даже для меня причине: практически без остатка молодые драматурги, как, впрочем, и вообще вся "творческая молодежь" (в формуле "творческая молодежь" оба понятия относительны) делится на самодовольных мудаков и закомплексованных задротов, одни уверены в собственной гениальности и ничто не может их переубедить, другие, наоборот, мнительны, застенчивы, но уверены в собственной гениальности едва ли не больше первых, только стараются в себе эту уверенность подавить, так что когда она все равно вылезает, выходит только хуже. Так вот Богославский со стороны производил впечатление абсолютно нормального, адекватного, приличного человека - и уже одним этим выделялся. Оттого меня так занимало, что за пьесу может написать этот, вроде бы, совершенно нормальный человек. Надо бы, наверное, перечитать ее глазами, потому что в срежиссированной Филиппом Лосем читке "Любовь людей" оказалась почвеннического толка мелодрамой с условно-мистическим привкусом: сельский участковый любит замужнюю женщину, а ту бьет муж-алкоголик, потом он пропадает, женщина признается, что убила мужа и скормила свиньям, вместе с милиционером она пытается начать новую жизнь, но к ней начинает приходить покойный муж, радости ей от новой жизни еще меньше, чем от прежней, участковому тоже, до такой степени, что однажды он, придя домой, ее убивает, а сам вешается, и вот уже участковый вместе с предыдущим мужем героини покуривают вдвоем под лай собак. Обсуждения я не слышал - но будто бы сравнивали с Шекспиром. "Любовь людей", в общем, действительно ладно скроенная и пошитая вещь в том смысле, что такие поделки востребованы, с ними всегда понятно, как их ставить, как играть, они способны увлечь и даже растрогать, а у Богославского помимо основной сюжетной линии есть побочные, каждый персонаж - и матери главных героев, и друзья с женами или невестами - не просто обозначены, а выписаны и их линии тоже по-своему увлекательны, и все они работают на главную. Так что по части драматургической "технологии" претензии к "Любви людей" если и возможны, то не принципиальные. Для меня принципиальны два других, взаимосвязанных момента: во-первых, какова бы ни была исходная позиция автора в действительности (возможно, он хорошо знает и любит своих персонажей, скорее всего так и есть), в самом подходе "они тоже люди" есть некое высокомерие, взгляд с пьедестала на муравьев; а с другой - ну положа руку на сердце, ведь никакие же они, конечно, не люди, так что это еще и обман зрения, помимо всего прочего.

На показ "Головной боли" Вероники Актановой я самую малость опоздал, влетаю в темный зал, смотрю - сцена пустая, но читка идет, потом вглядываюсь - Ковальская на сцене в углу сидет, у, думаю, круто, сама Ковальская читает, но понимаю, что Ковальская не читает, а просто сидит, а кроме нее на сцене нет никого, а голос откуда-то из зала идет, нахожу место, сажусь (на этих поздних читках всегда можно было расположиться с удобством, не в пример дневным и вечерним), нахожу источник голоса, но голос этот озвучивает диалог, в котором каждый из говорящих обозначен как "я", и пока разбираюсь, что к чему, пьеса уже идет к концу, тут вдруг поднимают из первого ряда Щукина, а он в белом халате (у меня мелькнула мысль, что его забрали-таки обратно в больницу, а он убежал обратно на "Любимовку" - ходят слухи, что Щукин месяцами лежит в психушке, но время от времени его выпускают - а может клевета, про меня тоже много сочиняют), дают, значит, Щукину текст, и он с листа читает монолог про молоко. Александр Родионов придумал восхитительный перформанс (или акцию, как меня Ковальская поправила) по пьесе, которую Угаров то ли в педагогических целях, то ли от души назвал "очень плохой"", вторичной и даже третичной". В пьесе действительно "много формы" - но мне это как раз понравилось, и диалоги между "я" и "я", и анфилада сцен-"кабинетов". При том что тема - надо или не надо делать аборт - не волнует меня ну совсем никаким боком, а разработка ее не показалась мне ни глубокой, ни оригинальной: у героини есть некий Ваня, был еще некий "командировочный", женатый мужик, сначала она не знала, что беременная, потом узнала, решила вроде бы сделать аборт, но долго думала, а потом Ваня ее нашел и сказал - давай вместе жить. Но ладно сюжет - финальный псевдопоэтический и псевдометафорический монолог про молоко как символ жизни меня убил, а в начале, как я понял, тоже шел монолог и тоже про молоко, который я не застал, по счастью. То есть делает эту пьесу мало-мальский любопытной именно форма. А форме дал жизнь Родионов в качестве режиссера. В таком виде и пьеса показалась интересной, но достоинство ли это собственно пьесы - вопрос.

Патлатый парень в мешковатых штанишках и майке - это, видимо, и есть Джованни, а "рагацци" - две его старшие сестры. Маленькому мальчику не дают трогать сестринские бумажки, не позволяют и играть с глобусом, чтобы не сломать. Но все-таки вместе с сестрами он, обнаружив в шкафу ракушку и услышав ее призыв, отправляется в путешествие по океанам, сооружая из подручного хлама обитателей глубин и попутно рассказывая публике про то, какие чудеса встречаются в морях, что ест треска, как ходит краб, каких величин достигают киты и кальмары и к каким классам, родам и видам животных они относятся. Восторга по поводу увиденного у меня нет, хотя это симпатичный спектакль, который может быть интересен и взрослым в том случае, если они с собой привели детей, а по отдельности - вряд ли. Мусорный бак превращается в рака-отшельника, поедающего всякую придонную дрянь, зонтик с наброшенным шелковым куском ткани изображает медузу, яркие рыбки в смешных очках пляшут веселый танец, а покрывало на шестах оборачивается скользящим между волн скатом - но я во всех этих аттракционах увидел эконом-вариант "Ботаники" Пендлтона (где тоже, кстати, но только фито-, но и зооморфные формы обыгрывались), а та, в свою очередь, представляет собой цирк Дю Солец для бедных. Просветительская же составляющая действа мне показалась излишней - за фокусами и танцами все равно не так уж интересно слушать про классы, виды и происхождение жизни.

Лежал себе дома, никого не трогал и не собирался даже вставать - наутро окончательно решил не ходить на второй день "звезд балета" и не терять из-за двух-трех номеров целый вечер, а на закрытие фестиваля РНО и "Реквием" Верди с Плетневым не собирался изначально (если опять-таки вспомнить Н.Л.Дементьеву, то я не только "гамлета уже видела", но и "реквием уже слышала"). Но много ли надо, чтобы сдернуть меня с места? Конкурс итальянской оперы проходил как будто полуподпольно - при том что событие, вроде бы, почти столь же экстраординарное, как и гремевшая на всю катушку "Опералия". Понятно - там Доминго, а это больше чем певец или дирижер, а все-таки странно, что на гала-концерте при полном зале публики практически музкритиков и вообще пишущих журналистов, не считая Аллы "Чумы" Яковлевны и еще одной старушки в парике, якобы с радио (не знаю только, с какого - с радио Попова, наверное). А между тем впервые на шестнадцатом году существования конкурс привезли в Москву, в жюри - 34 человека разной, но в том числе и высокой степени авторитетности (председатель, Ханс-Йоахим Фрай, только что поставил в Камерном театре им. Покровского "Царя и плотника"), да и средний уровень финалистов, судя по заключительному гала - ничуть не ниже, чем на "Опералии", мало того, он более ровный, то есть среди дюжины, точнее, чертовой дюжины выступавших на концерте (Дарья Терехова из Стасика в финал не прошла, но по набранным баллам получила возможность спеть и под занавес тоже) не было таких, которые вызывали бы недоумение, хотя понятно, что если не уровень, то характер подготовки у всех разный. Обладатель третьей премии и приза зрительских симпатий Михаил Коробейников, к примеру, мне показался слишком экспрессивным, хотя и пел Базилио из "Севильского цирюльника", все равно, провинциальное актерство можно было и приглушить. Много было в финале азиатов - но это общая картина, и у большинства из них неплохая выучка, хотя получивший спецприз кореец Кьюнг Хо Ким мне понравился меньше всех - он пел арию из "Джоконды" слишком крикливо. Но репертуар порадовал - обошлось без "смейся, паяц, над разбитым сердцем красавицы", только Аюна Базаргуруева выдала арию Чио-чио-сан, все остальное - не самые запетые, а то и достаточно редкие вещи. Больше других из финалистов лично мне понравилась Жала Исмаилова - она завершала первое отделение с арией Недды из Леонкавалло, однако призов никаких она не получила, и вообще среди лидеров, не считая Эгле Сидлаускайте с единственным спец-призом (пела она Доницетти - мне показалось, что грубовато), девушек не оказалось. А победитель, Роман Бурденко, оставил двойственное впечатление - хороший баритн, удачно спел арию из "Бала-маскарада", но при этом в свои 26 выглядит минимум на сорок и держится соответственно, не просто как звезда, а прямо как поп-звезда. Но меня даже не солисты особенно привлекли, а дирижер. Только что на опера-гала в рамках фестиваля РНО итальянскими оперными страстями руководил природный итальянец Джузеппе Саббатини - но оркестр у него звучал как ансамбль на парковой танцплощадке. Аккомпанировавший финалистам в Большом оркестр Когда - далеко не РНО, но то, что с ним сотворил Эшер Фиш - просто чудо. Такой аккуратной, точной, внятной работы дирижера я не слышал давно - жалко, что чисто оркестровых номера в концерте было всего два, увертюры к "Сороке-воровке" и к "Норме", причем в программе опера-гала РНО тоже звучала увертюра к "Норме", но у Саббатини и у Фиша это была словно музыка двух разных авторов.