"Девушка с коробкой" реж. Борис Барнет, 1927; "Третья Мещанская" реж. Абрам Роом, 1927
Два фильма одного года, с одним и тем же Владимиром Фогелем в главной роли, и даже персонаж его - примерно одного плана: приезжает в Москву работать, но не может найти жилье, и в поисках угла попадает в сложную ситуацию личного характера, только у Барнета она разрешается счастливо, и фиктивный брак с молоденькой шляпницей ради прописки в комнате у карикатурной нэпманши (очень смешной образ Серафимы Бирман) перерастает в настоящие крепкие семейные отношения, а у Роома - все наоборот, как всегда у Роома.
За "Девушку с коробкой" постоянно ратует Н.С.Михалков (когда-то, кстати, он сам вел на советском еще ЦТ телепрограмму, посвященную черно-белому и немому кино), называет фильм Барнета гениальным и именно им открывал составленную по своему персональному выбору ретроспективу в рамках ММКФ. Но "Девушка с коробкой" - хороший и вместе с тем обычный для своего времени фильм. С таким же характерным для драматургии той эпохи названием, когда абстрактный персонаж обретал статус за счет некоего материального атрибута, как это было у Файко в "Человеке с портфелем" или чуть позже у Погодина в "Человеке с ружьем". В названиях фильмов Роома доминирует не предмет, но качественный признак, и в "Третьей Мещанской" тоже. Сценарий выдающегося литератора (его невозможно назвать только писателем или только ученым) Шкловского, который именно в 1920-е годы выдает шедевр за шедевром, ничего экстраординарного на уровне завязки сюжета не предлагает: приехавший в Москву персонаж поселяется у своего бывшего однополчанина-красноармейца и вскоре начинает жить с его женой. Но как впоследствии в своем главном шедевре, "Строгом юноше" (по сценарию еще одного из крупнейших писателей того времени, Юрия Олеши), Роом вписывает хрестоматийную конфигурацию любовного треугольника в совершенно новую, неевклидову сюжетную и идеологическую геометрию.
В официальном советском киноведении "Третья Мещанская" обычно рассматривается как отображение распущенности нравов загнивающего НЭПа. У меня есть ощущение, что все совершенно не так в этом удивительном, не похожем ни на какой другой, фильме. "Третья Мещанская" констатирует не кризис НЭПа, но совсем наоборот, кризис "революционной морали", или, если угодно, аморализма, смотря в каких координатах оценивать - в предчувствии и преддверии реставрации российской империи с ее "традиционными ценностями".
Для бывших красноармейцев, укрывавшихся на фронте одной шинелью, и женщину поделить - не великая проблема, составить график сожительства - и пожалуйста, можно дальше вместе в шашки играть. Похожие любовные треугольники "рисовала" в своих беллетристических произведениях главный идеолог новой советской коммунистической морали Александра Коллонтай, чьи сочинения сегодня забыты, хотя ради исторического интереса стоит на них оглянуться, благо они недавнопереизданы:
http://users.livejournal.com/_arlekin_/1324293.html?nc=6
Другое дело, что полуграфоманская проза Коллонтай, конечно, несопоставима по художественному значению с произведениями Шкловского или Олеши. Но идеологический контекст у них тем не менее общий. Поскольку намерение распространить "коммунистические" принципы также и на семейную жизнь неизменно терпит крах, а торжествует, как ее ни оценивай, как ни описывай, мораль "мещанская", прежняя, "старорежимная". Кстати, в отличие от "Девушки с коробкой", где стены украшают портреты Ленина, в квартире на Третьей Мещанской уже имеется портрет Сталина, при том что до "великого перелома" еще остается пара лет. Но спустя всего лишь десятилетие после революции, задачей которой, как видел ее в своем безумном поэтическом экстазе Блок, было "переделать все, сделать, чтобы все стало новым", бывшие ее защитники живут той "изячной" (на доступном для них материальном уровне) жизнью, против которой с таким гневом восставал в своих стихах и которую так любил в личном быту Маяковский. Помимо трех главных героев, почти полноправный персонаж на той же жилплощади - кошка, в самом начале фильма муж тычет ее в лицо едва проснувшейся жене, и далее кошка, последовательно, может даже излишне навязчиво, превращается в метафору "мещанского уюта".
"Третья Мещанская" отражает не крушение социально-экономической системы НЭПа как временной уступки коммунизма капитализму, но напротив, неизбежный крах коммунистической утопии, пусть и в масштабах отдельно взятой семьи. Когда героиня, Люда, обнаруживает, что беременна, "законный" муж требует, чтобы она сделала аборт, ибо не собирается "иметь ребенка от другого" (хотя сам с этим "другим" спал в свое время под одной шинелью). Отказ Люды от аборта и уход ее из дома - порыв еще в духе "новой морали", но уже скорее акт отчаяния, а мужчинам достается жилплощадь согласно прописке и они вместе доедают варенье. Любопытно, что в канун очередной "реставрации" после очередного "революционного" десятилетия свого рода "римейк" "Третьей Мещанской" задумал Петр Ефимович Тодоровский, и хотя "Ретро втроем" даже не приближается по качеству к шедевральному первоисточнику, факт все же показательный.
Фильмы Роома вообще существуют как бы вне времени. "Строгий юноша" для 1936 года - явление до такой степени невероятное, что до сих пор фильм представляет собой неразгаданную загадку. "Третья Мещанская" внешне не столь сложна, но ребусов в ней скрыто тоже немало. Кроме всего прочего, в "Третьей Мещанской" так представлена Москва 1920-х годов, как нигде больше, при том что образ Москвы как гигантской стройплощадки, и персонажи, приезжающие эту стройплощадку осваивать, на свой лад "облагораживать" - для кинематографа той эпохи явление нормальное. У Роома и Юткевича, работавшего на картине ассистентом, есть панорамные планы с видами Театральной площади, снятые с крыши Большого театра через просветы "квадриги", а сам Большой, совсем как сейчас, обнесен строительными лесами и находится на очередной реставрации.
За "Девушку с коробкой" постоянно ратует Н.С.Михалков (когда-то, кстати, он сам вел на советском еще ЦТ телепрограмму, посвященную черно-белому и немому кино), называет фильм Барнета гениальным и именно им открывал составленную по своему персональному выбору ретроспективу в рамках ММКФ. Но "Девушка с коробкой" - хороший и вместе с тем обычный для своего времени фильм. С таким же характерным для драматургии той эпохи названием, когда абстрактный персонаж обретал статус за счет некоего материального атрибута, как это было у Файко в "Человеке с портфелем" или чуть позже у Погодина в "Человеке с ружьем". В названиях фильмов Роома доминирует не предмет, но качественный признак, и в "Третьей Мещанской" тоже. Сценарий выдающегося литератора (его невозможно назвать только писателем или только ученым) Шкловского, который именно в 1920-е годы выдает шедевр за шедевром, ничего экстраординарного на уровне завязки сюжета не предлагает: приехавший в Москву персонаж поселяется у своего бывшего однополчанина-красноармейца и вскоре начинает жить с его женой. Но как впоследствии в своем главном шедевре, "Строгом юноше" (по сценарию еще одного из крупнейших писателей того времени, Юрия Олеши), Роом вписывает хрестоматийную конфигурацию любовного треугольника в совершенно новую, неевклидову сюжетную и идеологическую геометрию.
В официальном советском киноведении "Третья Мещанская" обычно рассматривается как отображение распущенности нравов загнивающего НЭПа. У меня есть ощущение, что все совершенно не так в этом удивительном, не похожем ни на какой другой, фильме. "Третья Мещанская" констатирует не кризис НЭПа, но совсем наоборот, кризис "революционной морали", или, если угодно, аморализма, смотря в каких координатах оценивать - в предчувствии и преддверии реставрации российской империи с ее "традиционными ценностями".
Для бывших красноармейцев, укрывавшихся на фронте одной шинелью, и женщину поделить - не великая проблема, составить график сожительства - и пожалуйста, можно дальше вместе в шашки играть. Похожие любовные треугольники "рисовала" в своих беллетристических произведениях главный идеолог новой советской коммунистической морали Александра Коллонтай, чьи сочинения сегодня забыты, хотя ради исторического интереса стоит на них оглянуться, благо они недавнопереизданы:
http://users.livejournal.com/_arlekin_/1324293.html?nc=6
Другое дело, что полуграфоманская проза Коллонтай, конечно, несопоставима по художественному значению с произведениями Шкловского или Олеши. Но идеологический контекст у них тем не менее общий. Поскольку намерение распространить "коммунистические" принципы также и на семейную жизнь неизменно терпит крах, а торжествует, как ее ни оценивай, как ни описывай, мораль "мещанская", прежняя, "старорежимная". Кстати, в отличие от "Девушки с коробкой", где стены украшают портреты Ленина, в квартире на Третьей Мещанской уже имеется портрет Сталина, при том что до "великого перелома" еще остается пара лет. Но спустя всего лишь десятилетие после революции, задачей которой, как видел ее в своем безумном поэтическом экстазе Блок, было "переделать все, сделать, чтобы все стало новым", бывшие ее защитники живут той "изячной" (на доступном для них материальном уровне) жизнью, против которой с таким гневом восставал в своих стихах и которую так любил в личном быту Маяковский. Помимо трех главных героев, почти полноправный персонаж на той же жилплощади - кошка, в самом начале фильма муж тычет ее в лицо едва проснувшейся жене, и далее кошка, последовательно, может даже излишне навязчиво, превращается в метафору "мещанского уюта".
"Третья Мещанская" отражает не крушение социально-экономической системы НЭПа как временной уступки коммунизма капитализму, но напротив, неизбежный крах коммунистической утопии, пусть и в масштабах отдельно взятой семьи. Когда героиня, Люда, обнаруживает, что беременна, "законный" муж требует, чтобы она сделала аборт, ибо не собирается "иметь ребенка от другого" (хотя сам с этим "другим" спал в свое время под одной шинелью). Отказ Люды от аборта и уход ее из дома - порыв еще в духе "новой морали", но уже скорее акт отчаяния, а мужчинам достается жилплощадь согласно прописке и они вместе доедают варенье. Любопытно, что в канун очередной "реставрации" после очередного "революционного" десятилетия свого рода "римейк" "Третьей Мещанской" задумал Петр Ефимович Тодоровский, и хотя "Ретро втроем" даже не приближается по качеству к шедевральному первоисточнику, факт все же показательный.
Фильмы Роома вообще существуют как бы вне времени. "Строгий юноша" для 1936 года - явление до такой степени невероятное, что до сих пор фильм представляет собой неразгаданную загадку. "Третья Мещанская" внешне не столь сложна, но ребусов в ней скрыто тоже немало. Кроме всего прочего, в "Третьей Мещанской" так представлена Москва 1920-х годов, как нигде больше, при том что образ Москвы как гигантской стройплощадки, и персонажи, приезжающие эту стройплощадку осваивать, на свой лад "облагораживать" - для кинематографа той эпохи явление нормальное. У Роома и Юткевича, работавшего на картине ассистентом, есть панорамные планы с видами Театральной площади, снятые с крыши Большого театра через просветы "квадриги", а сам Большой, совсем как сейчас, обнесен строительными лесами и находится на очередной реставрации.