Широко закрытые глаза

Театр - огромный мир, в котором находится место для всякого, будь то Робер Лепаж, геннадий Чихачев или даже Никита Астахов. Что касается последнего - от "удовольствия" видеть его постановки Господь меня до сих пор оберегал, а вот в театре Чихачева я ровно год назад посмотрел после многолетнего перерыва сразу пять спектаклей подряд, чего мне, положа руку на сердце, должно было хватить на всю оставшуюся жизнь:

http://users.livejournal.com/_arlekin_/1484559.html?nc=3

Однако именно "Астрономия любви" с музыкой Марка Самойлова по "Безымянной звезде" Себастьяна показалась мне тогда самым приличным образчиком чихачевского творчества из всего увиденного. А тут еще и "Анна Каренина" - материал вроде бы неудобоваримый для театра вообще и для музыкального в особенности, ну ладно балеты, ну пускай бы оперы, мюзикл же с "Анной Карениной" как-то совсем не ассоциируется. Так что пошли мы на него, конечно, больше от безысходности, а еще чтоб поржать, но все-таки и не совсем без надежды на композитора.

Надо сказать, композитор в известной мере ожидания оправдал. Во всяком случае, сочинение Самойлова ничуть не хуже аналогичных произведений, скажем Журбина (комплимент "не хуже Журбина", понятно, сомнительный и двусмысленный, но надо же от чего-нибудь отталкиваться), местами до боли напоминающее характерную мелодику не столько мюзиклов или хотя бы советских музкомедий, сколько классических оперетт кальмановского типа, но в чем-то, пожалуй, и поинтереснее с точки зрения музыкальной драматургии и драматургии как таковой.

Начиная с того, что героем-рассказчиком в либретто выступает Сережа Каренин. Подросший сын Анны Аркадьевны находит свою детскую игрушку - наездника, правящего лошадью - и начинает ворошить прошлое, расспрашивать про мать сначала отца, а затем и всех прочих, кто ее знал. То есть развитие сюжета спектакля строится через систему встреч Сережи с другими персонажами толстовского романа, причем основные из них представлены на сцене сразу в двух испостасях - периода, к которому непосредственно относится время действия романа, и более позднего времени, когда они вступают в диалог с Сергеем Карениным. На самом деле подобная точка отсчета применительно к инсценировке (неважно, драматической или музыкальной) романа Толстого, насколько я могу судить - дело новое и весьма перспективное. Как эта идея реализована либреттистом, композитором, режиссером и актерами - другой вопрос. Дуэты персонажей с собственными двойниками далеко не всегда уместны, а часто производят впечатление чего-то, мягко говоря, излишнего. Актеры чихачевского театра, изображающие графьев и князьев, смотрятся, понятно, смехотворно - как ряженые из соседнего подъезда. Поют - соответствующим образом. Когда Каренина дергалась в родильной горячке, это было зрелище настолько убийственное, что я дергался вместе с ней; когда запевал Левин, закладывало уши, до такой степени дурным голосом он орал, не попадая ни в одну ноту.

Но кстати о Левине, возвращаясь к драматургии самойловской "Анны Каренины" - это едва ли не единственная сценическая версия романа, где пусть и пунктирно, но сохранена линия Левина и Китти. И не просто для проформы. Помимо всего прочего, в театре Чихачева процветает жанр т.н. "православного мюзикла", со всеми сопутствующими приметами домашнего языческого культа, как-то - самодеятельные молитвы, свечечки, заклинания и т.п. "Анна Каренина", в отличие от "Униженных и оскорбленных" Журбина, позиционируемых как "православный мюзикл" открыто и недвусмысленно, предполагает более сложную жанровую природу, но в итоге все сводится к этому и на это работает. Отсюда Каренин, особенно его "старшая" ипостась - трогательный дядечка, любящий, раскаивающийся, хранитель нравственных устоев, Анна же - распутная бабенка, не совладавшая с собой, за что и поплатилась, в финале же выходит хор косарей под предводительством Левина и затягивает нечто душеспасительное. Этому "воинству света" противопоставлено и другое - кордебалет путевых обходчиков, парадоксально с точки зрения не только концепции, но и всех понятий о художественном вкусе, отождествляемый со "светским обществом". Выглядят обходчики как сказочная нечисть, как будто забежали в толстовский сюжет из "Вия" Гоголя, в странных отрепьях, вооруженные молотками, они двигаются ну совсем как свита Кощея какого-нибудь. А в сцене гибели Анны в том же виде появляются светские дамы, тоже с молотками, и буквально "прокладывают" рельсы для того поезда, который героиню должен убить - зрелище, что и говорить, жуткое.

Отдельные достоинства постановки поданы в свете столь невыгодном, что и они оборачиваются недостатками. К примеру, игрушка, которая становится отправной точкой в изысканиях юного героя о прошлом своей матери. В дальнейшем, в эпизоде скачек, Сережа тащит на веревочке своего кукольного наездника, игрушка наезжает на препятствие, кукольная коляска переворачивается... - если все это довести до ума, могло получиться очень здорово, но у Чихачева выглядит как пример вудуистской симпатической магии, по-детски наивно, смешно и просто глупо. И в целом сценография сценография - против обыкновения для театра Чихачева минималистская. Основной элемент - огромные колеса, которые выполняют функцию символическую, обозначая то обручальные кольца, то рамки семейных портретов, а прежде всего, конечно, колеса поезда, и хор, поющий про поезда как метафору жизни и судьбы (стилистические особенности текста куплетов: "уходят поезда... навсегда... в никуда..." - можно на время оставить в стороне) - но этот элемент так навязчиво педалируется с первой до последней минуты, так нарочито и грубо выставляется напоказ, что неизбежно кажется вульгарным - и это если еще не принимать в расчет, как весь этот базар-вокзал исполнен технически. Мизансцены, в особенности пластические - отдельная песня, тут уж просто тушите свет. Буквально в ступор вогнал меня эпизод в опере - голос за сценой изображает "божественную Патти", поющую Царицу Ночи. Если бы Патти пела так, как голос за сценой театра Чихачева, то ее не просто вряд ли назвали "божественной", но скорее всего закидали бы тухлыми помидорами - театр более адекватный, по крайней мере, не стал бы так подставляться и обошелся бы без этого момента вовсе или решил его более условно, но чем другим, а комплексами Чихачев не страдает.

Самое же обидное - не в уровне исполнения, а все-таки в том, что драматургически интересная заявка не дотянута даже на уровне исходного материала. "Расследование" юного героя никуда Сережу не ведет, ничего в нем не меняет, а напротив, сводится на нет финальным хором косарей с декламацией фрагментов Нагорной проповеди. И вместо понимания, прощения, в крайнем случае, отказа судить другого, дабы не быть судимым самому, пафос постановки сводится к прямо противоположному - "православный мюзикл" торжествует над вкусом и разумом, счастливые мужики вдоль железной дороги с косами стоят и поют "алилуйя".

Подобно персонажу "Пыли" Сергея Лобана -

http://users.livejournal.com/_arlekin_/1675779.html?mode=reply

герой Майкла Раппопорта добровольно становится участником таинственного фармакологического эксперимента. В результате приема таблеток у Леса развиваются сверхспособности - он левитирует, проходит сквозь стены, читает мысли и т.п. Правда, со стороны это по большей части незаметно, но Леса это не смущает. Как любой настоящий супергерой, он надевает нелепый костюм и отправляется бороться с уличным злом, сосредоточившись в основном на грабителях круглосуточных супермаркетов.

Нельзя не вспомнить, разумеется, про "Пипец", но артхаусный "Особый" и попсово-коммерческий "Пипец" существуют не только в параллельных социо-культурных плоскостях. "Пипец", при всех своих заморочках, остается пародийной рефлексией на культуру и эстетику комикса. В "Особом" этот план тоже присутствует, но он не основной - не позволяет бюджет, да и режиссеров, похоже, интересовал не в первую очередь. Они скорее имеют в виду совсем другие параллели в мировой культуре, а именно - героя, который начитался рыцарских романов, вообразил себя рыцарем и отправился воевать со злом, принимая мельницы за великанов, а тазик цирюльника за волшебный шлем. Есть у Леса и своя дама сердца - кассирша, которую он как-то раз спас от грабителя. Есть и двуличный доктор, и злодеи из фармацевтической фирмы, для которых Лес - побочный продукт эксперимента, подлежащий уничтожению, дабы не портил бизнес. С другой стороны, "Особый", в отличие от уже упомянутой "Пыли" Лобана - не памфлет в защиту отдельной человеческой личности от подавления и обезличивания, хотя и этот мотив в фильме присутствует тоже, Лес изначально отнюдь не отличается геройской внешностью, Майкл Раппопорт играет беззащитного чудаковатого простофилю, жалкого инспектора автомобильных парковок, которого может развести любой, и кстати, фамилия Леса - Франкен, возможно, в память еще об одном хрестоматийном литературном герое.

Так или иначе, образ "супергероя" в "Особом" подается достаточно тонко и двойственно - в некоторых эпизодах он выглядит как взбесившийся фрик, вообразивший о себе невесть что, в других - и впрямо как персонаж комиксов и фильмов про суперменов. И тем не менее в чем-то "Пипец" и "Особый" пересекаются, а именно - в понимании востребованности образа супергероя не только современным искусством, но и повседневной социальной реальностью. А последняя предлагает сегодня к индивиду такие жесткие требования, что для того, чтобы выжить в ней, недостаточно быть обычным - надо стать "особым".

Уж конечно пропустить фильм с таким названием никак нельзя было - пришлось пожертвовать "Служить и защищать" с Кадом Мерадом, который должны были показать еще две недели назад, но перенесли из-за какого-то никчемного футбола. Впрочем, левацкая французская сатира (а я все-таки грешным делом переключался на Мерада в рекламных паузах) вряд ли меня порадовала бы, тем более, что из Кароль Буке вылепили карикатурную начальницу полиции. Итальянский, точнее, франко-итальянский "Появившись на свет..." тоже не свободен от интеллигентского благодушия, но в целом это кино глубокое и умное. Судя по тому, что озвучен фильм по заказу ЦПШ, его закупали в свое время, но если он и выходит, то только на двд, в прокате не шел точно, на фестивалях, по-моему, тоже не всплывал.

Хотя именно в контекст современного итальянского кино, как никакого другого сосредоточенного на проблемах детства и взросления, картина вписывается очень четко. В ней вообще при сложной проблематике и нестандартном, не прямолинейном подходе к ней, все очень четко выстроено, по классическому принципу трехчастной композиции. 1. Маленький Серджо живет в хорошем доме с папой и мамой - не миллионерами, но очень обеспеченными людьми. Папа с другом берет его с собой в плавание на яхте по морю, пока мама отдыхает с подругой - мальчику полезно побыть с отцом. Ночью мальчик выходит на палубу и его смывает волна. 2. Героя, который уже шел ко дну, вылавливает один из нелегалов-мигрантов, которых перевозят на переполненной и то и дело ломающейся лодке. Вместе с ними он оказывается в сборном пункте для мигрантов. Еще на лодке он знакомится с Раду и Алиной, бегущих из Румынии. Серджо считает, что они подружились, к тому же именно Раду помог мальчику спастись. И он уговаривает родителей взять брата и сестру под опеку. Те рассказывают жалобную историю о невыносимой жизни на родине и о том, как им невмоготу разлучаться. 3. Но в первую же ночь дома Раду и Алина, обворовав своих благодетелей, исчезают. Спустя время Алина объявляется и по телефону назначает встречу. Маленький герой приходит в указанное место. Он узнает, что Раду - не брат Алины, он ее сожитель и сутенер, вор-рецидивист, а она - проститутка.

В такой железобетонной композиционной структуре, однако, хватает места и для сентиментальности, и для интеллигентских благоглупостей, но в то же время и для моментов, которые с этими благоглупостями и сантиментами не сочетаются никак. В традициях интеллигентского кино - а все европейские артхаусные фильмы в большей или меньшей степени таковы - иммигрант всегда праведник и жертва фашистских законов и буржуазной морали. Здесь это очевидно не так - конечно, парочка православных дикарей отчасти вызывает сочувствие, а те, кто отказывает им в нем, отвращение (есть в фильме эпизод с двумя старушками, которые сочувствуют бедному мальчику, попавшему в среду "черномазых"), но при всем том они, как ни крути, воры и лгуны.

Дело, впрочем, не сводится к отношениям главного героя и его новых "друзей". Лучший друг Серджо в школе - негритенок из "натурализованных". Они все делают вместе, но черный мальчик преуспевает, а белый постоянно отстает. Родители и учителя говорят - у Серджо нет ни к чему охоты, он апатичен, чужд азарта. После пережитого "приключения" в герое вроде бы что-то меняется - но судить об этом затруднительно. Кроме одноклассника, Серджо общается и с чернокожим рабочим на предприятии отца, тоже бывшим нелегалом, тоже воровавшим, но получившим место и вид на жительство. Наконец, в сборном пункте он знакомится с одним из тамошних сотрудников, который, сам будучи иммигрантом, работает с другими мигрантами в ожидании решения их дальнейшей судьбы. Полное имя с его родного языка и переводится как "Появившись на свет, уже не спрячешься".

Авторы фильма довольно смело выбрасывают маленького европейца в воду новой реальности, как котенка, и хотя не оставляют сюжет на произвол судьбы, стараются по возможности не подыгрывать, а вопреки названию фильма как будто прячутся, благоразумно, если не сказать, трусливо, от реальности, в которой живут и о которой пытаются размышлять. Оттого и развязки сюжета в фильме по сути нет - Серджо угощает Алину бутербродом, но что еще он может сделать, что он вообще будет делать дальше, ведь баржа, которая его подобрала, была не последней в караване нашествия варваров - этот вопрос, обозначив проблему, действительно разумнее оставить без ответа, чтобы и в интеллигентский маразм не впадать, и обвинений в сочувствии неонацистам избежать.

Аутичная девочка по прозвищу Голосок живет среди пластинок Джуди Гарленд и Мерелин Монро, оставшихся от покойного отца. А мать-гулена, которая никак не смирится с возрастом и весом, однажды цепляет самовлюбленного клубного промоутера. Случайно тот слышит голос девушки и понимает, что может сделать из нее звезду, хорошо подзаработав на этом. Девушка соглашается на один концерт, производит фурор, но попытка эксплуатировать ее голос дальше оборачивается провалом, а в результате и пожаром. Раздасадованная мать крушит пластинки дочери, последнюю память об отце. Но живущий неподалеку странноватый парень Билли, сосредоточенный на дрессировке почтовых голубей, берет ее под свое крыло. В чем-то трогательная, но нескладная картина на шедевр определенно не тянет, и даже для таких актеров, как Майкл Кейн и Юэн МакГрегор, это роли не самые удачные. Зато всю классику американской эстрады в фильме Джейн Хорокс, исполнительница главной роли, поет своим голосом.

Из четырех исполнительниц главных ролей "Секса в большом городе" единственная настоящая актриса - Ким Кэтролл. Хотя снимаются все четверо немало, а Сара Джессика Паркер, если уж на то пошло - героиня моего детства, памятная по "Полету навигатора" (не думаю, что найдется в этой стране мой ровесник, не смотревший этот фильм, в конце 80-х он пользовался огромным успехом у советских младших школьников). Но если говорить об актерском мастерстве как о способности создавать на экране (или, допустим, на сцене, но об этом по отношению к тетенькам из "Секса в большом городе" судить затруднительно) бесконечное количество разнообразных образов, то, похоже, только Ким Кэтролл в этом преуспевает. Она восхитила меня в "Призраке" Полански, и в то же самое время как по заказу ТВ1000 поставил в эфир "Принцессу льда", фильм не очень свежий и определенно не выдающийся, но заслуживающий внимания в первую очередь благодаря ее работе.

Кэтролл играет тренера по фигурному катанию. В американском кинематографе спортивные мелодрамы, где герой или героиня преодолевают трудности на пути к успеху в сореванованиях по самым разным дисциплинам (футбол или фигурное катание - попса, встречаются и более экзотические; довольно свежий образчик жанра - "Катись!" с Элен Пейдж в главной роли) - отдельное направление, с уже сформировавшимся сюжетным, характерологическим и стилевым канонами. "Принцесса льда" сделана строго по этому канону и оттого не слишком интересна в целом. Главная героиня "Принцессы..." увлечена физикой и мечтает о Гарварде. Фигурное катание для нее поначалу - лишь материал для исследования, она просчитывает формулу одного из элементов фигурного катания к своей научной работе. Но загорается спортом. У героини Ким Кэтролл родная дочь - начинающая и подающая надежды фигуристка. И ради нее она как тренер идет на подлость - подсовывает девушки новые, неразношенные коньки перед отборочным турниром. Девушка, однако, справляется с трудностями, попутно выясняя у одной из конкуренток, что тренершу в свое время, когда она еще сама каталась, дисквалифицировали за неспортивное поведение на чемпионате мира. После чего, сделав решающий выбор в пользу спорта, а не научной карьеры, девушка обращается к тренерше за помощью и становится ее воспитанницей, а та для нее - второй мамой. Первую, родную маму героини играет Джоан Кьюсак, и хотя в драматургии фильма противостояние двух женщин в их влиянии на девушку служит основной пружиной сюжета, Кьюсак, хорошая актриса, сильно уступает Кэтролл.

Глядя на маленького Маколея Калкина, невозможно представить, что он вырос в настоящего актера - до того мерзкий и приторный был ребенок. В "Повелителе страниц" он почти такой же, как в "Один дома", только характер противоположный. Ричард - мнительный очкарик-зануда, который только и делает, что читает книжки, обожает статистику и всего боится. Но оказавшись однажды в библиотеке, он попадает в книжный мир, состоящий из разделов приключений, сказок и ужасов. Правда, волшебная часть истории рассказана в анимационной технике, а это уже не так интересно.

Последний из четырех фильмов, показанных в "35 мм" в рамках фестиваля фестиваля SummerTimеs. Сам фестиваль проходил где-то под открытым небом возле ЦДХ, но я не посетил ни одного сеанса, и если фильмы, которые там крутили, были на уровне четырех оставшихся, допоказанных в "35 мм", то это немного обидно. Зато эти четыре я посмотрел все, и хотя кроме полушуточной "Синей бороды" Катрин Брейя ни один из них уровнем не отличался сильно от тех, что показывают круглые сутки по ТВ1000, 5-му и "Столице", я в принципе доволен.

"Строго на юг", говоря строго, называется просто "На юг", возможно, для фестивального показа название "конкретизировали", потому что есть еще один французский фильм "На юг", по сценарию Хорхе Семпруна, если не ошибаюсь - с нынешним "Югом" не имеющий ничего общего. В "Строго на юг" молодой парень Сам (Самюэль, вероятно) едет на машине, с ним - пара попутчиков, сисястая девица с братом, геем-блондином, которых он подобрал еще до начала действия фильма и которые оба успели в него если не влюбиться, то проникнуться симпатией и не скрывают своего влечения, а девушка по дороге подбирает и приглашает в путь еще одного парня, кудрявого красавчика-брюнета, и дальше они едут вчетвером. В воспоминаниях Сама постоянно всплывает эпизод самоубийства отца - тот застрелился в машине во время ссоры с матерью. Теперь у Сама - пистолет, с помощью которого отец совершил самоубийство, а из сценок, прокручивающихся в памяти, особенно эффектная - та, где маленький мальчик ковыряется пальцем в отверстии, которое оставила в голове мертвого, лежащего в гробу папы пуля. Одна ночевка - в доме брата, вроде бы успокоившегося и кое-как наладившего жизнь. Вторая - на пляже, где гей-блондинчик Матье наконец-то добивается своего - голые парни пляшут вокруг костра, после чего Сам и Матье падают на песок и занимаются сексом. Сестра Матье и ее кудрявый попутчик занялись сексом еще раньше, в саду брата Сама. После всего случившегося Сам оставляет своих спутников на придорожной автобусной станции и едет дальше, к матери, которая после самоубийства мужа двадцать лет провела в психушки, но уже полгода как вышла.

Будь "Строго на юг" курсовой короткометражкой - режиссер по самым строгим меркам заслужил бы твердую четверку. В кинозале такой опус смотреть, с одной стороны, странно. С другой - приятно, потому что "Строго на юг" - это летнее кино, сделанное под очевидным влиянием раннего Озона, которого я пусть и не люблю, но ценю как мастера надувать из воздуха пузыри размером с целую планету. И в этом смысле фильм точно попадает и в формат фестиваля с названием фестиваля SummerTimes - хотя, честное слово, не знаю, в чем суть этой программы, и единственное, что объединяет четыре увиденные мной фильма, это сравнительно скромный хронометраж, все они продолжительностью менее полутора часов - и в настрой зрителя, сидящего под вечер в зале без кондиционера посреди Москвы августа 2010 года. Исполнители симпатичные и сексуально привлекательные - все четверо главных героев, я бы ни от одного не отказался, не исключая и девушку. Хотя если режиссер фильма - не гей, то чего то я в этой жизни так и не понял за столько лет. Драматургия его интересует постольку, поскольку это конструктивно необходимый элемент фильма. Но снимает он фильм не для того, чтобы о чем-то поведать или что-либо доказать. Вот пляску голых парней у костра на пляже, после которой Сам и Матье падают на песок и начинают страстно совокупляться, он наверняка продумывал в деталях, а насчет самоубийства отца Сама или взаимоотношений Матье и его сестры - это при желании зритель может домыслить самостоятельно. Но меня при нынешнем раскладе как раз такой подход больше всего и устраивает. Правда, секс на песке только на экране хорош, а с точки зрения практической это, как показывает опыт, не лучший вариант.

Еще раз смотрел видеозапись "Каприччио", которую весной удалось увидеть лишь частично:

http://users.livejournal.com/_arlekin_/1675779.html?mode=reply

Помимо гениальности Рихарда Штрауса-композитора, произведение впечатляет масштабностью концепции. В одноактной, но длящейся два с половиной часа опере, заложена целая философия жанра. Поэт и композитор сражаются своим искусством за сердце графини, а та не может выбрать, кому отдать предпочтение. Режиссер выступает с монологом, в котором утверждает первостепенную роль театра, не только примиряющего, но и придающего смысл как музыке, так и текстам. В качестве основы либретто рассматриваются мифологические сюжеты, но в результате предпочтение отдается истории с участием самих персонажей, то есть они становятся действующими лицами собственного сочинения, а затем и зрителями, волею режиссера наблюдая за самими собой из театральной ложи. В то же время брат графини увлечен актрисой, заснувшего суфлера забывают в его будке, а слуги после того, как хозяева, устав от интеллектуальных дискуссий, расходятся, злословят на их счет, равно как и на счет их эстетических увлечений. С юмором и иронией, Штраус, создававший "Каприччио" в начале 1940-х годов, когда будущее Германии было таким неопределенным (режиссер аккуратно это подчеркивает, разыгрывая оперу в гипертеатрализованном антураже, где любое действие - лишь театральный ход, прием, элемент придуманного сюжета, к тому же в присутствии миманса, одетого в нацистскую форму) и формально обращавшийся к эпохе рубежа 18-19 вв., смотрит так далеко вперед, в будущее жанра оперы как такового, что его правоту еще только предстоит в полной мере оценить.