Как обычно быт, история и психология у Фоменко подаются через призму игровой условности, причем в "Войне и мире" степень этой условности, пожалуй, чуть выше обычного. Вплоть до того, что время от времени персонажи раскрывают огромные фолианты и "зачитывают" оттуда некоторые пассажи толстовского романа. И если построенная от начала до конца на этом приеме недавняя "Битва жизни" Женовача смотрится довольно монотонно, то "точечное" использование такого хода придает тяжеловесному стилю Толстого легкость, спектаклю - дополнительное измерение, а эмоциям персонажей - иронический оттенок. Это особенно важно еще и потому, что фаталистическая историософия Толстого у Фоменко не то что подвергается радикальному переосмыслению, но оборачивается как бы своей "изнаночной" стороной. Действие начинается с "пролога", в котором Пьер Безухов, перескакивая со стула на стул, размышляет: "Какая сила движет народами"? По Толстому эта сила - безлична и до конца непостижима, история развивается так, как она развивается, и воля отдельной личности, сколь угодно выдающейся, никак на нее не влияет. Почти четырехчасовой спектакль Фоменко состоит исключительно из сцен "мира", действие обрывается уходом князя Андрея на войну с Наполеоном, то есть, не считая старика Ростова, "все еще живы", даже беременная Болконская. В этой незавершенности - особая привлекательность спектакля, все главные герои пока еще очень молоды, а, как говорил другой Толстой по поводу персонажей своего недописанного "Петра Первого", "что я с ними со старыми делать буду?". Первый акт - петербургский, второй - московский, в третьем дело происходит в поместье Болконских в Лысых Горах (отчасти именно подобный пространственно-географический расклад позволил Белинскому назвать пушкинского "Евгения Онегина" "энциклопедией русской жизни") - композиция стройная, почти совершенная, разве что сцена бала Ростовых с музыкально-танцевальной "пасторалью" выглядит милым дивертисментом, которому отведено непропорционально много места. Но так или иначе речь постоянно заходит о войне, о Наполеоне, об Александре, об идее "вечного мира" и ее утопичности. Решаются вопросы о наследстве и о юношеской влюбленности, но поразительным образом эти мелочи каким-либо образом непременно входят в соприкосновение с глобальными историческими процессами. Оказывается, не только "великие" люди вроде Наполеона, но и самые что ни на есть простые, даже мелкие во всех отношениях, хоть чуть-чуть да влияют на "большую политику". Не только властелины мира, не только "властители дум", но каждый человек, его страсти - низменные, плотские, корыстные, или, напротив, возвышенные, религиозные, поэтические - определяют ход истории, поскольку составляют ее пусть крошечную, но существенную часть. Князь Андрей надевает на голову в качестве шлема медный таз - совсем как Дон Кихот. Лейтмотивом спектакля звучит песенка "Мальбрук в поход собрался". Замечательно смотрятся фигуры-тени на занавесе, представляющем собой карту Европы начала 19 века.
В многофигурном и многоплановом спектакле с большим количеством сюжетных линий многим из исполнителей достается по несколько ролей, но индивидуальность персонажей от этого ничуть не страдает, для всех найдены неповторимые черточки, штрихи - до мелочей, до интонаций, но фонетических особенностей речи: нередуцированные предударные гласные у Курагиной-Джабраиловой (надо думать - влияние французского) или чуть сильнее нормативного огубленные согласные у Болконской-Кутеповой. Вообще женские актерские работы в "Войне и мире" затмевают даже самые удачные мужские (хотя Карэн Бадалов очень хорош в роли старого князя Болконского, но другие персонажи у него выходят менее выразительными; и для Кирилла Пирогова роль Николая Ростова - не самое выдающееся достижение). Правда, Агуреева больше не играет Наташу Ростову - но Строкова тоже замечательная. А лучше всех, конечно, Тюнина. У нее и перевоплощений, кажется, больше, чем у всех остальных, причем совершенно контрастных: от Анны Павловны Шерер до Марьи Болконской. И во всех она одинаково убедительна.
